Виктор Шайди - Иероним
Бьющее фонтаном желание жить у людей, привыкших получать от судьбы лишь страдание и боль, помогло мне понять, почему человечество добилось венца эволюционной цепи и возглавило животный мир. Наши предки обладали истинной неуемной бурлящей тягой к жизни, несмотря ни на что, эталоном стремления выжить. Перипетии судьбы лишь распаляли огонь страсти и закаляли несгибаемый характер.
Стенания души – удел благородных, изнеженных роскошью, неимущим некогда задумываться над мелочными моральными страданиями, важнее выжить, продолжить род.
Как можно существовать одним днем и надеждой? Уповать на милость мнимых богов и бороться за эту поганую, рабскую и жестокую жизнь? А главное – бурно радоваться минутам маленького счастья?!
Я понять не мог.
– Ты не о том думаешь, Иероним, – разогнал тяжелые думы голос Адольфа.
От неожиданности я вздрогнул, массивные серьги качнулись, оттягивая уши. Интересно, долго буду привыкать, пока перестану замечать украшения в мочках?
На колени легла тяжелая мохнатая голова зверя. Машинально запустив руку в шерсть, почесывая загривок вампала, я спросил:
– Почему не о том?
– Посмотри на людей. Что видишь, кроме веселья и бьющей ключом жажды жизни?
– Радость…
– Нет, не просто радость – счастье. Ты подарил им свободу и цель. Повел души по другому пути. Дал увидеть и почувствовать в себе то, что скрыто… Благородство, отвагу, честь – что по праву рождения им не должно принадлежать. Посмотри воинам в глаза и пойми – мир сильно прогневал богов, пославших тебя сюда. Если ты не добьешься цели, погибнешь… это не главное. Суть в том, что зерно, оброненное тобой в благодатные чистые души, растет. Деяния перерастут в легенды, слова перефразируются и обрастут глубоким смыслом. Думаешь, Кхара был богом? Нет. Иным – да. Ты иной – не их мира, вот почему идет травля.
Смущенные мысли, подключив воображение, принялись рисовать картину зарождения религии, крестовые походы, фанатичную эйфорию…
– Да, – подтвердил вампал опасения, – правильно мыслишь. Оставшиеся в живых станут носителями заразы, посеянной тобой, Иероним. Не понимая, ты открыл запертую дверь сознания людей, и они познали – благородство, честь, отвага есть в каждом, это не привилегия благородных по рождению. Проколотое ухо – не вечный знак рабства. Серьга может стать не приговором, а знаком заслуг и достоинства.
Сердце кольнуло.
– Мой лорд, что с вами? Вы так побелели! – Уха коснулось горячее дыхание Эльзы.
– Все нормально… задумался…
Рыжая привстала, высоко поднимая кубок.
– Рыцари, гвардейцы, воины! – зазвенел девичий голосок. – Наш герцог скучает!
В меня впились взгляды притихших людей. Повисшая тишина заставила поежиться от неловкости.
– Мы будем трижды неблагодарными, если позволим это! – не унималась Эльза.
– Да! – ударили руки по столам, и грохот вспугнул спящих птиц.
– Раздвинуть столы!
Подскочившие воины со скрипом и скрежетом расчистили свободное пространство.
– Каталина! – крикнула Эльза.
В центр, эротично покачивая бедрами, вышла зеленоглазка.
Ударили струны музыкального инструмента, девушка изящно распустила тесемку, туго связывающую волосы. Темная волна, отливая синевой, рассыпалась по плечам. Гулко ударили по столешницам кулаки, отбивая такт. Каталина плавно достала из-за спины алебарду. Струны надрывно взвыли, и красавица закружилась в танце.
Потрясающее зрелище.
Музыка пела и страдала, изгибая обтянутое чешуей кольчуги стройное тело. Темные волосы вихрем окружили тонкий силуэт. Алебарда засвистела, мелькая знакомыми движениями. Затуманенное алкоголем воображение превратило зеленоглазую Каталину в Кер.
Давно не видел прекрасную тельхинку. Выполняя ежедневное като, я в последнее время не смог пробиться сознанием в заветную пещеру.
«Может, не хочет просветить по поводу подарка?» – мелькнула шальная мысль.
Сердце защемило от тоски. Почему человек не хочет того, что имеет, а хочет того, что недоступно? Окружен толпой красавиц, а тоскую по Кер?
– Может, влюбился? – захихикал в мыслях Адольф.
Я принялся искать взглядом гада и наткнулся на голубые омуты глаз Эльзы.
– Лучшая среди воинов, – прошептала рыжая, и наваждение исчезло.
Танец захватывал. Рука невольно принялась отбивать такт, включившись в общий ритм.
Струна пронзительно лопнула, и Каталина изящно замерла, преклонив колено. Алебарда хитро выглянула из-за левого плеча девчонки.
Ее наградили овацией.
– За сэра Александра Дрэгона, Черного герцога Сапсанского! – взревел Трувор, и кубки взметнулись над столом.
Печаль захлебнулась в терпком вине. Будь что будет!
Хитрец вампал исчез, скрываясь от кары.
Каталину сменил музыкант. Струны ожили, пронзая пространство знакомой песней. Черное небо, хитро подмигивая звездами, отбивало такт…
Утро лизнуло лицо шершавым языком, прогнав сон. Разлепив веки, я уставился на ухмыляющуюся морду Адольфа. По позвоночнику пробежали мурашки.
Так и заикой стать недолго. Не могу привыкнуть видеть ухмыляющуюся собаку, густо смешанную с кошкой. Жуткое зрелище, особенно после вчерашнего…
– Вставай, соня! Войско собирается в дорогу. И красавицу буди… – Адольф, спрыгнув с ложа, величаво удалился.
Я всмотрелся в сумрак. Под шкурами, накрывшись с головой, свернувшись калачиком кто-то спал.
«Кто?» – пнула мысль туманный разум.
«Не помню, сам посмотри…» – отмахнулось сознание.
Я осторожно стянул шкуру. Обнажился изящный изгиб спины. Девушка зашевелилась, пытаясь рукой вернуть покрывало назад, но поворачиваться не спешила. Сумрак смазывал догадки, а включать улучшенные чувства я не спешил. Боюсь, поток информации убьет туманный с похмелья мозг.
– Вставай, соня, – прохрипел я пересохшим горлом, – пора в дорогу.
«Кто?!» – взбесившийся вопрос будоражил впавшее в амнезию сознание.
Девушка потянулась, обнажив захватывающий изгиб груди. Волосы упали с лица, и на меня уставилась, блеснув серебром, знакомая маска.
Кер?!
Увиденное парализовало.
Я моргнул – морок не исчез.
– Иероним… – проворковала тельхинка, обвив меня руками, и поцелуй холодом обжег губы.
Мысли взбунтовались и потащили сознание в закоулки мозга, выбивать халатно забытые воспоминания.
Изящные руки разжались, и Кер пронзила меня смеющимся изумрудным взглядом, заставляя зажмуриться.
– Мой лорд… – проворковал голос Каталины.
Открыл глаза – серебряная маска исчезла, оставив знакомый образ зеленоглазки.
Меня бросило в пот.
«Все, бросаю пить!» – пронеслось в мыслях, а язык уже ласкал губы Каталины.
Разбуженный лагерь оглашал округу ржанием лошадей. Откинувшись на ложе, я восстанавливал дыхание, глядя на быстро одевающуюся гибкую фигурку.
– Мой лорд, кто такая Кер? – не оборачиваясь, спросила Каталина.
Сердце екнуло.
– Богиня… наверное… ты так на нее похожа, – не стал врать я.
– Спасибо, мне никто не говорил таких теплых слов, не сравнивал с богиней… – Блеснули яркой зеленью глаза, девчонка шустро выскочила, взмахнув пологом.
Свежий воздух обдал лицо.
Что случилось – то случилось.
Решительно отбросив в сторону шкуры, я принялся за сборы.
Утреннее солнце пыталось пронзить лучами густую листву. Потушенные костры, зашипев на обидчиков, выбросили клубы белого пара. Конь нетерпеливо играл под седлом, сбрасывая блестящие капельки росы. Надрывно скрипели телеги, выстраиваясь в ряд. Прохладный ветерок смешивал в непередаваемый запах утреннюю свежесть, мускус конского пота и аромат хвойной смолы.
– Мой лорд, воины готовы! – доложил Трувор.
– Вперед! – дал я отмашку и пришпорил коня.
Караван, изгибаясь железной змеей, вытягивался на старую просеку. Испуганные крики птиц огласили округу. Поход начался.
Изрядно заросшая молодым подлеском просека замедляла движение телег. Лошади, вкусно похрустывая, то и дело срывали пухлыми губами молодые веточки. Радовало одно – солнце слабо пробивалось сквозь густые кроны деревьев, дарившие прохладу леса.
Птицы пронзительно кричали, кружа над караваном, стараясь в храбром порыве отогнать непрошеных гостей от заботливо свитых гнезд. Скрытно двигаться невозможно – по мере продвижения успокоившихся птиц заменяли новые взбудораженные соседи, и галдящая туча не рассасывалась, маяком показывая местонахождение отряда.
Лес кишел живностью. Пару раз возвращались довольные воины из впереди ехавшего дозора, сгружая в телеги тушки подстреленных косуль и кабанчиков, пополнявшие запасы мяса. Наловчившиеся девчонки на ходу разделывали добычу, привязав вожжи.
И правда, куда денутся кони, идущие по туннелю, прорубленному в густом массиве?
