Влад Савин - Красный тайфун (СИ)
Самое смешное, что это было правдой! Операция «Зеркало» — когда к тем, кто был, скажем так, политически неблагонадежен, подкатывали не санитары, а те, кому фигурант мог доверять, и предлагали именно это. Лекарство для гениальности, прими, и ты станешь живым классиком, напишешь, сочинишь, шедевр! К чести богемы, соглашались не все — впрочем, их предупреждали, что исход лишь вероятен, может поумнеешь, а возможно и наоборот — но как думаете, откуда сейчас вдруг пошли песни, книги и фильмы, об авторах которых прежде никто и не слышал? И многие принимали «лекарство»… а после оставалось лишь звать санитаров! Конечно, такая акция не могла проводиться на постоянной основе, ну сколько можно надеяться на дураков — но какой‑то слой возмутителей спокойствия удалось снять, и вернуть к обычной жизни. И навсегда испортить им репутацию пророков — ну кто станет всерьез слушать того, кто лечился в психбольнице?
— Соблазн — кивнул американец — но простите, миссис Лазарева, вам какой интерес?
— Вы воевали, мистер? — спрашиваю я — или нет, вы когда‑нибудь занимались спортом? Олимпийские игры, это прекрасно, не разделяю заблуждений Кумбертена, но уважаю то, что он сделал. А теперь представьте состязания не людей, а фармацевтов, кто придумает более действенное зелье, с которым можно пробежать быстрее, поднять больше, прыгнуть или метнуть дальше. Или поединок в боксе, борьбе — когда чемпион не тот, кто лучше, а тот, кто принял что‑то более сильное? Это уже не спорт, мистер, это что‑то совсем другое! Ну а теперь представьте войну — где с обеих сторон сражаются такие уроды? Ради которых, чтобы вырастить одного, загублено в процессе десятки своих людей, молодых и здоровых парней, которым не повезло! Так же будет и с учеными, инженерами — и писателями, художниками. И может быть, по Дарвину, из выживших сверхлюдей возникнет новая раса — а все прочие неудачники вымрут как мамонты. Но я не уверена, что эти, новые — будут людьми, а не чем‑то другим. Мне страшно, мистер, когда я пытаюсь заглянуть в эту бездну! А наверху, я боюсь, кто‑то нашел этот путь перспективным — ведь будь иначе, легко было бы пресечь «утечку» препарата? Ну а если богему, как менее ценную, просто рассматривают, как расходный материал для опытов по выращиванию будущих солдат и инженеров?
— Два вопроса, миссис Лазарева — усмехается американец — у вас есть доказательства вами рассказанного? И что вы хотите от нас?
— Образец препарата сойдет? — спрашиваю я — который, по утверждению изготовителей, улучшает умственные и творческие возможности? Тот самый «эликсир гения», предмет соблазна. Интересно, что у некоторых людей возникало не просто обострение ума, а совершенно необъяснимое чувство провала в иной мир. В прошлое, в будущее, или вообще куда‑то за пределы фантазии — пробывший под действием зелья час, два, рассказывал, что прожил там годы, или даже целую жизнь. Было ли это воображением — не знаю, я не врач. Но если это правда, то всё ещё страшнее. Мистер, я коммунистка и никогда не была в церкви, но сейчас я боюсь. Если мы заключили сделку с дьяволом и открыли врата в ад… лезем туда, где нам категорически не разрешено быть. Держите!
Достаю плотно закупоренный пузырек. И он мгновенно исчезает из моей руки в кармане американца.
— Можете это исследовать — продолжаю я — на заключенных, или добровольцах, чтобы убедиться, что я говорю правду. А после — ваша страна должна заключить с нами договор о запрете этого дьявольского средства, меняющего саму человеческую природу. Пусть уж лучше честная война — даже такая, какую описал в своих видениях один из офицеров моего мужа, как мне сказали, добровольно вызвавшийся на эксперимент. Но война — между людьми. Я не знаю, как иначе остановить события. Может быть, я совершаю глупость — но это лучше, чем сидеть и смотреть.
— Кто и где его делает? — спрашивает американец — что вам известно еще?
Я отрицательно качаю головой.
— А вот это мне неизвестно, мистер. Я видела, и не раз и вблизи, что происходит с теми, кто принял. Слышала их рассказы. О том, что было у военных, мне рассказывал тот, кто написал этот роман. Могу назвать вам несколько фамилий лиц, собственно снабжавших богему препаратом. Но я не могу знать то, к чему не имела отношения. А химия и медицина никогда не входили в круг моих знаний, как и служебных обязанностей.
— Может быть — соглашается американец — а ваша подруга, миссис Смоленцева, тоже ничего не знает? Хотя бы от своего супруга?
— Мой муж не «оборотень», а нормальный человек — вот молодец, Люся, не растерялась! — а еще он честный солдат. И как это по — вашему, ему совершенно не хочется остаться без работы. А еще он говорил, что эти существа живут меньше нас… и больше похожи на обезьян, чем на людей, когда с женщинами — ну вы понимаете, мистер? И если таких разведется слишком много…
— И последний вопрос, миссис Лазарева — американец поворачивается ко мне — не подскажете, вот такие пальто как на вас и на вашей компаньонке, здесь называют «американского фасона». Однако в Штатах он стал известен лишь в прошлом году, позже чем у вас. Что еще любопытнее, кое‑кто тут говорит, что эти пальто и плащи начали носить русские леди на севере, и лишь после, в Москве, и в других городах. А ваш послужной список, миссис Лазарева, наталкивает на мысль… Так не подскажете, откуда?
— Мистер, хотите открою великую истину — отвечаю я — если не хотите, чтобы вам врали, не задавайте вопросов, на которые вам не обязаны отвечать.
Оставшийся путь проделываем в молчании. На Арбатской площади мы садимся в ожидающую нас машину — ну а американец исчезает в толпе.
— Аня, так это правда? — спрашивает Лючия, едва мы уединяемся в кабинете в моей квартире — про войну будущего, адские препараты, превращающие людей в существ?
— Не будет такого! — улыбаюсь я — ну сама подумай, кто бы стал врагу такую правду рассказывать?
Ну не совершил в этой реальности швейцарец Альберт Хоффман «поездки на велосипеде» в сорок третьем году! Так случилось, что в его лаборатории в Базеле незадолго до того был небольшой пожар. А после возникли проблемы с финансированием — так что свойства лизергиновой кислоты до сего дня остались миру неизвестными, и препарат ЛСД-25 (который я дала американцу) еще не открыт. Спасибо доктору Князеву с подлодки, который этот факт вспомнил, и что‑то в его записях нашлось, самое общее, но нашим ученым хватило, подробностей не знаю, я ж и в самом деле не химик!
А если американцы поверят, что технологический рывок СССР, это последствия массового применения ЛСД к ученым кадрам? И какое‑то количество своих умных голов потравят? По крайней мере, Пономаренко на такое надеется. Ну и наркомания у них будет — это в СССР наркотики в широкий обиход лишь при «перестройке», а особенно при капитализме вошли!
И никакого злого умысла — мы вам лишь информацию сообщили. А что вы сами с ней сделаете, мы не в ответе!
И снова Вашингтон, Белый Дом.
— Я читал, и мне было страшно, сэр! Не от описания битв, и даже не от картины нашего поражения. А от того, что начало войны там, в описании, полностью совпадало с тем, что говорил мне Нимиц: внезапный удар тысяч бомбардировщиков, горящие города, ответный опустошительный удар… Что это? Честер угадал настолько точно? Наши действия столь шаблонны, что их легко просчитать? А, может быть, нас просто слушали, как, может быть, слушают и сейчас? Я не удивлюсь, если окажется, что пробой без переноса материи требует гораздо меньших затрат энергии, а невозможность точной фокусировки одновременно во времени и пространстве несущественна, когда канал работает постоянно. Но тогда этот роман — Райан кивнул на папку с бумагами — может быть предупреждением о том, что им известно о нашей идее похищения кого‑то из причастных.
— А сам адмирал не мог доверить ваш разговор бумаге?
— Надеюсь, что нет, мы говорили об этом и он отнёсся к опасности достаточно серьёзно.
— Ну а вся эта история с препаратом? Какое она имеет отношение к главному вопросу? И отчего Лазарев втянул в это дело свою супругу, а не пришел сам? Что по всему этому скажет твой аналитический ум, Джек?
— Лазарева явно что‑то знает, гораздо больше, чем сказала. Причем, что интересно, она не особенно старалась это скрыть. Сознательно уходила от темы «машины времени», но в том, что касается препарата — мне показалось, она была искренней. И напугана всерьез.
— Напугана чем? Что могло грозить лично ей?
— Сэр, люди ее ранга вполне могут позволить себе иметь свои искренние убеждения, не оглядываясь на меркантильный интерес. Очень похоже, что ее действительно напугала перспектива, что обычные люди, как по Дарвину, вымрут, сменившись не совсем людьми. Видно было, что она не только «этих», «существ», за людей не считала — но и с презрением смотрела на тех, кто соблазнился стать гением за один прием, как на изменников человеческой расы! И если в СССР приняли решение на самом верху, расширить масштаб эксперимента, ей это могло искренне не понравиться. Кстати, из этого можно сделать вывод, что ее супруг, к которому по имеющимся сведениям, она испытывает искреннее чувство, это человек, а не «существо». Что же касается связи с главной темой — то меня не покидало ощущение, что истина где‑то совсем рядом. Возможно даже, связь с будущим осуществляется не чисто техническими средствами, а с вовлечением человеческого сознания — транс, медитация, то, что когда‑то называлось магией, но тут совершенно нет информации. Или же препарат был частью посылки с той стороны, средством для выращивания на месте гениев и сверхсолдат, исполнителей Плана — но что‑то не сложилось, пошло не так. Наш атташе собрал информацию: за последний год в Москве действительно побывало в психиатрических больницах несколько десятков представителей творческой интеллегенции. Большинство из них никогда прежде не выказывали каких‑либо проблем с рассудком. Заболевание у всех начиналось внезапно и остро. Необычно то, что в больницах они проводили совсем немного времени, месяц, редко два. Всё это подтверждает версию о применении психоактивных препаратов… Собрать данные по технической интеллегенции было затруднительно, из‑за гораздо большей закрытости, вплоть до русской системы институтов и КБ тюремного типа, так называемых «шарашек». И тем более мы не можем сказать что‑то определенное относительно потерь в учебных лагерях Советской Армии.
