Юлия Федотова - Опасная колея
Ведьмак прикрыл глаза, заглянул в грядущее — уже освоил, как это делается. Правда, таким образом удавалось подсмотреть лишь судьбу чародеев — будущее обычных людей не открывалось, сколько ни старался, сколько ни тренировался на папеньке (интересно было до невозможности, сколько у них с новой женой родится детей). Но Кнупперс как раз был чародей, его будущее было открытым и незавидным: скрученный за запястья, висел над костром, а трое человек в чёрных блестящих куртках и косматых кавказских папахах поджаривали его на медленном огне — видно, пытали.
— Ах, да никого вы не спасли, Степан Фёдорович, даже самого себя… Идёмте, господа, у нас ещё будет время продолжить разговор, — он понял, что Кнупкин ему надоел, и видеть он его больше не желает, а хочет на воздух, потому что в лазарете воняет плесенью, и они уже пропитались этим запахом насквозь. — Закончим допрос завтра. А теперь можете быть свободны, — самому было тошно, хотелось хоть кому-то сделать приятное.
— О! — обрадовался Листунов. — Очень кстати! Пойду, поищу себе квартиру, — он надумал переводиться в столицу, и в Канцелярии ему уже посулили место. Сам Иван Агафонович воображал, что его таким образом решили отметить за хорошую службу, и очень гордился. Но Роман Григорьевич понимал: знает слишком много, хотят держать на коротком поводке. И если бы сам Иван Агафонович не проявил инициативы с переводом, не избежать бы ему, пожалуй, «одной маленькой безвредной процедуры», после которой он с полным правом назывался бы Иванушкой-дурачком.
Тит Ардалионович смотрел в пол. Потом решился, поднял глаза. В них была мольба.
— Ваше высокоблагородие, отец родной! Я спрашивал — здесь в соседней камере… она. Можно я хоть на минутку, хоть одним глазком…
— Да хоть на час! — махнул рукой Роман Григорьевич. «Вот она — настоящая любовь!.. Тоже, что ли, с Лизанькой помириться? Или лучше свести знакомство с заведением мадам Розы? — цинично подумал он.
Эпилог
О горе! Будет! будет! будет!
Мы хаос развязали…
В. БрюсовКонечно, к мадам Розе Роман Григорьевич не пошёл, это был бы совсем уж дурной тон. Отправился на Кузнецкий, выбирать будущей мачехе подарок — хотелось, чтоб был приятный и со смыслом. Пусть знает, как он благодарен ей за папенькино счастье.
…Бродил, бродил по ювелирным лавкам, долго выбирал. В результате оказался не один подарок, а целых три. Первой была чудесная брошь в виде крупного паука — лапки золотые, тельце изумрудное — сам бы носил, если бы, не дай бог, родился девицей. Купил. Потом призадумался. Да. Смысл в подарке, определённо, просматривался. Только совсем не тот, что хотелось бы. Второй была куплена золотая диадема с бирюзой, тоже красивая. Но зашёл, просто так, на всякий случай, в следующую лавку, и узнал, что бирюзу носят невинные девушки, а не дамы, вступающие во второй брак. Получался язвительный намёк. Третьей шла безделушка — бегемотик от Фаберже: чёрный обсидиан, инкрустация драгоценными камнями. Сказка как хорош! Купил. И вспомнил, что не встречал папенькину избранницу уже несколько лет — вдруг она располнела?
Разуверившись в собственных силах, решил все три покупки отдать тётушке Аграфене Романовне и просить её о помощи: пусть сводит к своим ювелирам, либо выпишет что-то подходящее по каталогу.
Аграфена Романовна жила не так далеко — на Моховской. Изрядно утомлённый непривычным времяпрепровождением, Роман Григорьевич выбрался из последней лавки, побрёл в сторону Кремля, и вдруг заметил странное и нездоровое оживление, начавшееся вокруг.
Куда-то бежал народ — много народу, гораздо больше, чем обычно бывает на улице в этот час. Толпа гудела и волновалась. Начались крики.
— Убили! Уби-ли! — голосили бабы нараспев.
Роман Григорьевич в тревоге прислушался — уж не новое ли дело наметилось?
— Кого убили, кого? — любопытствующих находилось множество.
— Убили! Государя нашего уби-или!
— Государя нашего Павла Иоанновича — убили!
— Ах!
— Когда?
— Кто? Где?!
— Нынче убили! В Сокольниках! Поехал государь в Сокольники кататься — а там бомбист с бомбой! И убил!
— Ах, окаянный! Поймали?
— В клочки, говорят, разнесло обоих, не разберёшь, где государь, где бомбист. Как хоронить станут?
— Колдунов звать, они разберут…
— Ой, горе горькое! Да как же мы таперича, без царя-батюшки-и-и!
— О-о, тут уж не наша печаль! Был бы престол, а царь завсегда найдётся.
— Да кому ж царём-то быть? Наследничка не оставил государь-то, одни девки у него… Ой, горе-горе, разлюбили нас боги!
— Цыть, баба, не вой, уши ломит!
— Буду выть! Государь помер — горюю!
— Иди дома горюй!
— А ты мне не указывай, где горевать — городового кликну!..
— Как кому царём? Александру Николаевичу, больше некому.
— Это который царёв дядька? Ага?
— Дура замоскворецкая! Какой же дядька! Чай, он ему кузэн.
— Куз-э-эн?! А эт, чё такое?
— Это, стало быть, двоюродный брат, его покойного батюшки Иоанна Павловича родный племянник…
— А у него-то, кузэна, хоть наследники есть? А то мож, и его боги не любят?
— У него-то? Есть. Николай Александрович Романов. Годков, поди, пяток ему, аль меньше…
— А сам, что слышно, суровый?
— Кто ж его знает? В Пальмире живёт, столицу, говорят, не жалует.
— Видать, перенесут столицу-то сызнова…
— …амнистия будет…
— …война…
— … траур целый месяц, на масленую не позволят соломенну бабу жечь…
— … а свадьбы играть как же? Сына женю…
— …богов гневить…
— …овёс, поди-ка, подорожает…
— …засухи не было бы…
— … ох, неладно…
Город гудел встревоженным ульем. Ивенский Роман Григорьевич, чиновник шестого класса, агент по специальным поручениям Особой канцелярии, урождённый ведьмак медленно брёл по улицам, спешно облачающимся в траур. Ему казалось, будто он не ушами даже, а всем существом своим ощущает тихий, натужный скрип. Это тяжёлое, несмазанное колесо русской истории меняло колею, сворачивало на новый и опасный путь…
«Бедный папенька, — отрешённо думал Роман Григорьевич. — Не пришлось бы ему из-за траура свадьбу отложить…»
Примечания
1
В нашей реальности сыскная полиция конца XIX в. имела отчасти схожую, но в целом иную структуру и иной устав службы.
2
Речь идёт о Крымских войнах — Первой 7362–7363 гг. от сотворения мира — соответственно 1853–1856 гг. от рождества Христова, и не случившейся, к счастью, в нашей реальности Второй Крымской войне, переросшей затяжную Отечественную 7366–7370 гг.
3
7368 г от сотворения мира.
4
В нашей реальности у коня Македонского была всего одна голова, и звался он Буцефал — Бычьеголовый.
5
В нашей реальности чиновникам в середине XIX в. носить усы возбранялось, а в описываемой — ничего, считалось допустимым.
6
В нашей реальности этот орган был создан в 1865 г, в описываемой — примерно в тоже время.
7
Парадный двор перед домом, ограниченный главным корпусом и боковыми флигелями.
8
Так называлась должность, более всего соответствующая современному «заместителю».
9
В нашей реальности, в отличие от описываемой, называть города именами исторических деятелей никогда не считалось дурным знаком. Может быть, напрасно?
10
Этот эпизод — не вымысел автора. В нашей реальности имели место похожие случаи, они описаны в мемуарной литературе.
11
Строго говоря, эти растения не являются пальмами, но в XIX в. их было принято называть именно так.
12
В нашей реальности схожим ведомством было III отделение Собственной Его императорского Величества канцелярии, однако, функции этих двух учреждений не вполне совпадают.
13
В нашей реальности Иван Павлович отрёкся от престола, детей имел только внебрачных, поэтому в описываемое время царский трон занимал не сын его Павел, рождённый от законной жены (такового в нашей реальности не существовало вовсе.
14
желтоватая, с бурым оттенком
15
Заметим, что в нашей немагической реальности пассажирам в 19 веке не удалось бы добраться из Москвы в Санкт-Петербург за ночь, в те времена дорога заняла бы целые сутки
16
