Владимир Корн - То, что действительно важно
Или все же есть? Нежели его яд еще сильнее яда гремучей змеи? Стоит попробовать, стоит, даже если есть один шанс на миллион.
Я подошел к единственной нашей вьючной лошади, молодой кобылке, и отвел ее в сторону от остальных лошадей. Кобыла доверчиво потянулась ко мне мордой. Ей досталось, пока вытаскивали из зыбуна, и она успела пару раз хлебнуть мутной жижи, что вряд ли пойдет на пользу даже лошади.
"Извини меня, милая, тысячу раз извини. Люди привели тебя на это болото, где ты чуть не погибла, они же и спасли тебя от смерти. И спас тебя фактически Крижон, и пострадал он именно от этого, скинув сапог в пару второму, утопленному в болоте при твоем спасении. А сейчас ты должна умереть, чтобы попытаться спасти его сама"
Я быстро вставил ей в ухо ствол пистолета и спустил курок. Пытающиеся пастись неподалеку лошади запряли ушами, их не испугаешь одиночным выстрелом, они воспитаны для войны.
Кобыла завалилась на бок, и некоторое время дергала ногами. Все. Теперь мне нужно как можно быстрее извлечь из нее печень. Печень следует резать тонкими ломтиками и прикладывать к месту укуса. Я знаю, однажды таким образом человек спас себе жизнь после укуса гремучей змеи. Правда, он использовал печень вовремя подвернувшегося оленя, да и змея сейчас не гремучая. Но это шанс.
Подлетел Тибор, вопросительно взглянул на меня. Буквально в нескольких словах я объяснил ему суть. Тибор быстро вспорол брюшину уже переставшей дергаться лошади, отделил печень и скачками унесся к Крижону. Вот и отлично, у меня бы это заняло кучу времени. Знать, это еще не значит уметь.
И дай Бог, чтобы это помогло. Иначе я ночами буду просыпаться с криком, когда мне присниться ее взгляд.
Я не помню, сколько по времени нужно прижимать к укусу печень, прежде чем сменить кусок. Помню только, что на срезе печени должна появляться зелень, похожая на плесень. Вот только не увидишь ее при свете факела.
Через час стало понятно, что Крижон не умрет. Нога его распухла до состояния бревна, он был бледен и покрыт потом, но он жил, и как будто бы умирать не собирался. Еще через полчаса Крижон уснул, уложенный на попону и прикрытый парой походных одеял.
Все, вот теперь можно и поужинать.
Я сидел и убеждал себя в том, что сразу, как только поем, поднимусь и пойду заниматься своим ежевечерним перед сном делом. Вчера пришлось пропустить, но слишком уж мало было свободного пространства на месте нашей последней ночевки.
Сначала я буду вынимать шпагу из ножен, стараясь делать это как можно быстрее, затем много раз подряд повторю комбинацию, что дал мне Горднер совсем недавно, и я еще не успел ее заучить. И в самом конце буду делать е очень, очень медленно. Все это займет минут сорок. И у меня есть на это силы, убеждал себя я.
Вышло же все несколько иначе. Покончив с похлебкой, такой густой, что в ней вполне может стоять ложка, я встал, подошел к барону Чирен фер Бренуа, поднял его полную так и нетронутой похлебки чашку, и с силой прижал ее к его лицу. Вторая моя рука крепко удерживала за шею.
Что-то у меня это в привычку вошло, думал я, глядя на выражение лица фер Бренуа, после того, как отнял от него чашку.
О, как мы, оказывается, умеем смотреть! И что только в этом взгляде нет! И изумление, и гнев и оскорбленное самолюбие.
— Ты будешь есть, уважаемый Чирен. Есть будешь ровно столько, сколько тебе дадут.
Если в следующий раз ты снова откажешься, то я вобью чашку в твой рот вместе с зубами. Поверь мне на слово, когда у тебя появится возможность потребовать у меня удовлетворения, ты прекрасно сможешь сделать это и без зубов.
И запомни хорошенько, среди наших с Горднером людей нет ни одного стуима. Еще скажу тебе по страшному секрету, что если бы ты не был так нужен, мне не понадобилось бы убивать лошадь. Ты понял, о чем я? -
Вероятно, мне следовало бы немного попридержать свои эмоции, потому что он попытался отползти от меня, упираясь в землю связанными ногами. А я еле себя сдерживал. Фер Бренуа успел достать всех. Горднера он не трогал, хотя и бурчал себе что-то под нос в его адрес, меня кстати тоже.
Зато остальные наслушались от него таких вещей, что не будь он благородного происхождения, его давно уже утопили бы в болоте.
Сейчас он смотрелся очень забавно, с перемазанным лицом, испуганными глазами и повисшими на усах какими-то ингредиентами похлебки.
Кушать фер Бренуа будет, и мы доставим его к месту назначения крепеньким и со здоровым румянцем на лице, чтобы он мог говорить долго и подробно, не падая при этом в обмороки от изнеможения.
Будет отказываться, накормим насильно и не беда, что до полиэтиленовых пакетов еще добрых пара, тройка веков, так как кожа вполне сможет их заменить. Рассказывали мне, что когда в тюрьме объявляют голодовку и зашивают себе рот, кормят кашей именно так. И мы накормим этим самым неблагородным образом.
Если же ему захочется уйти из жизни тихим и незаметным образом, рад буду подсказать несколько вполне надежных способов.
Первый и самый простой: откусил себе пол-языка и сиди, кровь глотай. Можешь даже по сторонам улыбаться. Не так уж и много ее у человека, вся в желудке поместится, пива больше влезает. Вот только вряд ли он на это решится.
— Чемир — негромко позвал я. Все уже угомонились, кое-кто даже успел заснуть, так что шуметь не стоит.
— Да, Ваша милость — незамедлительно откликнулся он.
— В котле еще что-нибудь осталось? Господин фер Бренуа добавки просит.
Я же отправился проведать Мухорку, благо идти было два шага. Что-то не нравится она мне в последнее время. Одышка у нее появилась, и взгляд какой-то невеселый.
То ли приболела, то ли еще что. Ладно бы последние пару дней. Так нет, недели две уже точно. Неужели эти знатоки конских зубов с возрастом ошиблись?
Я вылил в прихваченную с собой плошку всю воду из фляжки. Что такое пара кружек для лошади, которой и ведра будет мало. Но хоть что-то.
"Ты же понимаешь, не было у меня другого выхода. Пришлось убить твою сестренку. Какие у нее были глаза, будто все понимала. Но человека то мы спасли, и далеко не самого плохого человека".
Мухорка чуть слышно всхрапнула, будто соглашаясь со мной.
Не будет у меня сегодня тренировки, настроения нет и заставить себя не смогу.
Когда возвращался обратно, меня окликнул Горднер.
Что-то не спится ему, плечо, наверное, болит.
Горднер сидел возле костра в накинутом на голое тело камзоле. Сквозь повязку на плече просочилась кровь. В очень неудачное место угодила пуля. При малейшем движении он морщится, не в силах себя сдержать.
Я осторожно, стараясь, чтобы он не смог этого обнаружить, потянул в себя воздух.
Говорят, при гангрене из раны исходит сладковатый запах. Не знаю, лечится ли гангрена в мое время, но здесь это верная смерть. Средство только одно — ампутация. Но это когда дело касается одной из конечностей…
Горднер горько усмехнулся:
— Артуа, я делаю это через каждые пару минут.
Рука его непроизвольно погладила рукоять пистолета, лежащего рядом с ним. Да, этот человек ни за что не станет обузой, не тот характер. И он не будет отсрочивать неизбежное.
— Артуа — вновь обратился ко мне Горднер, отвлекшись от каких-то своих мыслей, вероятно не слишком веселых, подбородком указывая на фер Бренуа. Смотрите-ка, а наш язык, оказывается, вошел во вкус, уплетая похлебку. Вряд ли на него так слова мои подействовали. Хотя как знать.
— Фер Бренуа обязательно нужно доставить в Мулой. Обязательно. И еще, пообещай мне, что если такое не будет возможным, он не останется в живых.
— Обещаю — твердо ответил я. Потому что убить бедную лошадь мне было значительно труднее.
Глава 47. Заклинатель змей
Всю ночь меня мучили кошмары, и все они были связаны со змеями. Стоило мне закрыть глаза, как ко тут же мне устремлялась змея, появившись буквально из воздуха, и быстро ползла в мою сторону с очевидным намерением укусить за ногу.
Я вздрагивал, просыпался, судорожно оглядывался вокруг себя и снова проваливался в сон. Ближе к утру, проснувшись в очередной раз от очередного кошмара, я так и не смог заставить себя заснуть.
Под утро подул легкий ветерок, потянувшись с недалеких гор, и заметно посвежело. Ветер разогнал липкую жару, перемешанную со зловонием болотных испарений, и принес запах свежести и зелени.
Встав на ноги, я огляделся. Так, Горднер наконец-то уснул, Крижон жив, а фер Бренуа на месте. Все в порядке, если это можно назвать порядком.
Горднер уснул полусидя, боясь потревожить раненное плечо, и во сне, когда он не мог себя контролировать, лицо его стянуло страдальческой миной. Крижон спал на спине, и распухшую ногу было хорошо видно даже в предрассветной полумгле. Его лицо тоже не являлось символом умиротворенности.
Фер Бренуа…. Так, этого не может быть. Нет, я слышал о таком и даже есть подобное выражение…
