Ральф Питерс - Красная Армия
Большая часть этой байки вызвала бы проблемы, прояви слушатели больше цинизма. Но Серега сохранил свой талант убеждать людей. Леонид находил это замечательным. Серега опять начал ошиваться около политрука лагеря и снова начал дистанцироваться от Леонида.
Тот не возражал. Ему хотелось просто оставить войну в прошлом. Ему хотелось вернуться домой, и он жадно вслушивался в слухи о том, что всех участников боевых действий демобилизуют, а те, кто не воевал, останутся здесь в составе оккупационных войск. Тем не менее, Леонид подозревал, что если кто-то и демобилизуется, так это Серега. Ну и ладно, это тоже хорошо. Рано или поздно демобилизуют всех. Армия не сможет держать их вечно. Он вернется домой, к своей гитаре. Ему удалось сохранить две из украденных кассет. Его удивило, что их не конфисковали по прибытии в изолятор. Оказалось, что почти у каждого был какой-то сувенир, напоминающий о войне.
Громкий голос призвал солдат к вниманию. Время было почти что для ежедневного обзора мировых событий в исполнении замполита. Леонид предположил, что или лекция начнется немного раньше, или это будет очередная из бесконечных перекличек.
Он ошибся. Вместо замполита, появился прапорщик, отвечающий за организацию работ вместе с незнакомым капитаном. Прапорщик заявил, что для них появилось очень ответственное задание, требующее немедленного исполнения силами взвода солдат. Все хорошо знали, что означал этот эвфемизм. Нужно было собирать тела убитых. Это было худшее, что можно было себе представить.
Меня точно отправят на это задание, подумал Леонид. На мое счастье.
* * *Майор Безарин сидел на обрамляющих реку бетонных плитах, наблюдая за выводом последних американских войск за Рейн. Новая медаль болталась на выглаженном кителе, надетом для церемонии представления к награде. Генерал армии Малинский, командующий фронтом, лично прибыл для вручения нескольких десятков наград вместе с командующим третьей ударной армией и оккупационными силами в Руре генералом Старухиным. Банкет с бурным распитием коньяка, несомненно, все еще продолжался в роскошном японском отеле, служащим временным штабом советской администрации в Дюссельдорфе. Но Безарин не испытывал тяги к алкоголю. Он ускользнул с банкета, чтобы подумать об Анне и остальной части своей жизни.
За раздумьями он смотрел на двигавшихся вдали американцев. Уродливые, тошнотворного вида ударные вертолеты прикрывали переправу, вися над промышленными районами на дальнем берегу. Танки пересекали большой мост, башни вращались по сторонам, держа орудия наготове, чтобы прикрыть тылы. Американцы двигались великолепно, с отменной дисциплиной на марше. По мнению Безарина, они были совершенно непохожи на разбитую армию.
Но они были разбиты. Если не на поле боя, то выше, на уровне принятия решений. Безарин вспомнил, как ждал их на высоте в Бад-Эйнхаузене, в окружении своих уцелевших танков, готовясь встретить смявших передовые советские силы американцев последними снарядами. Их наступление было чудесным образом остановлено, когда до его позиций им оставалось всего несколько километров.
Безарин смотрел на своих врагов. Он полагал, что смог бы победить их в нормальных условиях. Но все-таки не хотелось вступать с ними в бой почти без снарядов. Большие, крепкие на вид танки скользили по мосту, частично скрытые его парапетами. Американцы, их великий враг. Теперь они уходили, и, казалось, что кошмар всей его жизни подошел к концу. Безарин попытался честно доложить о случившемся на шоссе за Хильдесхаймом. Но его никто не хотел слушать. Случившееся было найдено тревожным, прискорбным, но, с точки зрения большой войны, неизбежным. Родине нужным были герои, а не военные преступники.
И Безарин стал героем. Одним из героев блестящей операции по форсированию Везера. В его собственном сознании ужас той бойни начал блекнуть, затмеваясь успехами, достигнутыми батальоном. Он попытался написать Ане об этой трагедии, надеясь, что она каким-то образом сможет понять его и помочь. Но он не мог изложить это и на бумаге. Инцидент, казалось, требовал быть забытым. Похоронен, как сами мертвые. Безарин знал, что эти образы останутся с ним, на глубине сознания, иногда всплывая оттуда, чтобы напомнить о том, что было совершено им и его солдатами. Но сейчас, все больше думая об Ане, он вспоминал аромат ранней Галицкой весны, запах женщины, которую держал на руках. Вместо того, чтобы исповедоваться ей, он наконец, нашел в себе силы, чтобы написать и сказать, что любит ее.
Безарин понятия не имел, сколько времени будет идти письмо, если дойдет вообще. Он боялся, что письмо или ее ответ потеряется в творящейся неразберихе, и решил, что если она не ответит не придет в течение месяца, он напишет ей снова. И снова. Теперь его не сломит страх перед маленькой хрупкой полькой.
В то же время, он ощущал себя призраком из прошлого. Его мысли наполнялись страшными образами с Аней в чужой постели, того, что его признание прочитает совсем другой человек. Он беспокоился, что стал для нее мимолетной историей из прошлого. Но решил не сдаваться без боя.
На набережной остановился автомобиль. Безарин напрягся. Он не должен был расслабляться, были сообщения о нападениях на советских солдат и офицеров по всей зоне оккупации. Офицеры должны были передвигаться как минимум по двое, а лучшее вообще не появлялись вне места службы без особой надобности. Перемещения солдат были сильно ограничены.
Безарин положил руку на кобуру.
* * *Малинский удивился, увидев майора. Он не ждал компании и не хотел ее. Он просто хотел увидеть Рейн поближе, насладиться историческим моментом. Увидеть, во имя чего были все жертвы. И когда нервного вида майор потянулся за пистолетом, Малинский поступил наилучшим способом:
— Я буду признателен, если вы не станете стрелять в меня, товарищ майор.
Майор смущенно покраснел. Он пробормотал слабые, еле слышные извинения.
— Не беспокойтесь, — сказал ему Малинский. — Очень хорошо, что вы всегда начеку.
Он узнал в майоре одного из офицеров, которых награждал час назад. Он предложил ему сигарету, от которой майор неуклюже отказался. Малинский удивился, что этот свежеиспеченный герой вот так сидит в одиночестве, когда Старухин обещал устроить величайшую попойку столетия. Но Малинский и сам позволил себе удалиться, чтобы дать Старухину и его ребятам возможность залить алкоголем свои раны. Старухин казался Малинскому воплощением многих извечно русских черт — шумности, тщеславия, щедрости, хамства на почве личной власти, отчаянной потребности в товариществе, чередования энергии и лени, способности на большую жестокость.
Кто знал, какие черти терзали этого одинокого майора? Война очень по-разному влияет на разных людей. Малинский смотрел на молодого мужчину. Лицо майора было умным. Не таким умным, и, конечно же, не таким чувствительным, как лицо Антона. Но это было умное и серьезное лицо человека, способного пойти далеко в условиях нового режима. Конечно же, этот герой советского союза не должен надолго оставаться майором.
— Женаты, товарищ майор? — Спросил Малинский. — Наверное, думаете о жене и семье?
Майор уже оправился от смущения. Но говорил по-прежнему неловко.
— Никак нет, товарищ генерал армии. Я не женат.
Малинский отряхнул пепел сигареты в реку. Легендарный Рейн несколько разочаровал его своей грязной серовато-коричневой водой и кучами мусора по берегам.
— Подруга?
Молодой майор кивнул с глупой энергичностью.
— Так точно, товарищ генерал армии. Замечательная девушка. Очень интеллигентная.
Малинский ощущал, что майор хотел больше рассказать о своей возлюбленной. Но дисциплина заставляла его сдерживаться.
— Отлично, — сказал Малинский. — Вы должны жениться на ней. Брак — великолепное дело. Очень рекомендую. И у вас должны быть дети. Родина должна сохранить потомков своих героев.
Малинскому вдруг захотелось окончить эту дискуссию и оставить майора наедине с самим собой. Он подумал о собственной жене. Он не сможет увидеть ее еще некоторое время, и весть о гибели Антона ей придется встретить в одиночестве. Казалось ужасно несправедливым, что его жена останется одна в такое время. Жене военного никогда не видать удобств и комфорта нормальной жизни.
Жена Антона тоже осталась одна. Еще в большем одиночестве, чем Полина. Никто уже не вернется к ней. Малинский думал о Зине, этой глупой, безответственной рыжей девушке, которую невозможно было не любить. Наполненная энергией, просто разрываемая ей. У нее не было ни малейших качеств, присущих жене солдата. За исключением способности любить его сына. Ее любовь делала его настолько счастливым, что Малинскому и самому начинали нравиться ее вкусы и эпатаж. Да, подумал он, она делала моего сына счастливым. Я должен позаботиться о ней.
