Семь. Гордыня (СИ) - Морале А.

— Что если одна из них решит покопаться у тебя в голове или заставит тебя что-то сделать? Или ты её обидишь, она разозлится и прикажет тебе выйти из окна 50-го этажа? Или сделает дурачком, поджарив мозги?

— Да уж… Тебя послушать, так с ним рядом опасно находиться.

— Ну, пока я их контролирую, опасности нет. Но что будет вдали от меня?

— В смысле контролируешь? У тебя есть какой-то способ контроля?

— Да, есть. — Иоанна ненадолго замолчала. — Мы придумали одну схему, как обезопасить и их, и себя. Тебе о чём-то говорит термин нейропрограммирование?

— Ломаешь их волю, делая послушными и покорными?

— Нет. Это грубо и не даст нужного результата. Мы изучали похожие работы у конкурентов, но все эксперименты в этом направлении плохо заканчивались. В лучшем случае на выходе получалась бесхребетная, бесполезная и безынициативная оболочка, в худшем — у подопытных наблюдалась полная потеря интереса к жизни с последующим закономерным суицидом.

— Даже так? И как вы вышли из этой ситуации?

— Всё просто. Мы пошли немного другим путём — внушили реципиенту любовь и безграничную преданность одному человеку. Не совсем внушили, конечно… Мы нащупали в разумах добровольцев эти чувства и усилили их в десятки, сотни раз. Если бы они не любили меня и не были преданы изначально, не пошли на это по своей воле, ничего бы не вышло. Они не могут причинить мне вред или ослушаться прямого приказа. Вернее, могут, но никогда это не сделают. Поэтому я не могу передать их тебе. Ты не их хозяин и перепрограммировать их уже не выйдет — это необратимый процесс.

— Интересно… И логично.

Я ненадолго задумался, переваривая новую информацию. Мы остановились возле большой дубовой двери на первом этаже монастыря, но входить не спешили. Иоанна терпеливо ждала от меня очередного вопроса или логичного завершения разговора, и я не стал её разочаровывать.

— А если я дам тебе материал, сможешь сделать из него то же самое, что сделала со своими монашками?

— Монахинями. — поправила меня матушка. — С привязкой к тебе?

— Конечно.

— А этот человек готов пойти на это? Добровольно и без принуждения?

— Готов. — уверенно кивнул я. — Этот человек подсознательно хочет иметь хозяина.

— И у него есть чувства к тебе?

— Сама спросишь. Но какие-то точно есть. Не любовь, — хмыкнул я, — но что-то наподобие благодарности или страха. Не уверен…

— Тогда ещё проще — главное, чтобы хоть что-то было, а мы уж найдем на чём сыграть и за что зацепиться. Это даже будет интересно… — Иоанна задумчиво поджала губки. — Новый опыт с кем-то не из нашего круга. Когда сможешь привезти его сюда?

— Её. — поправил я. — На днях.

— Отлично! Тогда привози, а я всё сделаю. — довольно улыбнулась мне Иоанна и кивнула на дверь. — Пойдём?

Матушка потянула за тяжёлое металлическое кольцо на двери и шагнула внутрь. Я секунду постоял, мысленно пытаясь угадать, что меня ждёт за дверью, махнул на это рукой и последовал за настоятельницей. Чего гадать — сейчас всё и узнаем…

Просторная келья, условно разделённая на две части — такое впечатление, что это большой сарай, бывшая конюшня или кузница. С одной стороны — голая бетонная стена, каменный пол, ржавые металлические полки, стойки, цепи, а на другой половине — вполне комфортабельная комнатка с окном, темными плотными гардинами, широкой современной кроватью и светлым паркетным полом.

Веревки, вино, свечи, бордовые простыни, тусклый свет, мужик на кровати… Самый обычный, дохлый, голый, пузатый мужик в ботинках с острым носком. И даже не это меня удивило, а прикованная на другой половине комнаты к Х-образному металлическому кресту обнажённая девушка, молча взиравшая на нас каким-то усталым, провинившимся и обречённым взглядом. Кажется, я видел её недавно в столовой, это одна из послушниц монастыря. Вот так поворот…

— Что скажешь? — нарушила затянувшуюся тишину Иоанна.

— Странный перформанс. — ответил я, переводя взгляд с монашки на дохлого мужика.

— По-другому и не скажешь. — вздохнула Иоанна.

— Это не тот пассажир, случайно, который не должен был меня видеть здесь?

— Он самый. — кивнула матушка.

— Ну, одной проблемой меньше — теперь не увидит. — хмыкнул я. — А я думал это просто уловка, чтобы не выпускать меня из монастыря.

— Нет. Для этого у меня была заготовлена поломка твоей машины. — хмыкнула в ответ Иоанна. — Но обошлось без неё.

— Понятно. Что тут произошло?

— Это член городского совета, теперь уже бывший член. — пояснила Иоанна. — Очень влиятельный и высокопоставленный человек. Он иногда приходил к нам, и мы оказывали ему кое-какие услуги.

— Не знал, что у вас в монастыре оказывают секс-услуги… — наигранно удивился я.

— У нас их не оказывают! — вспыхнула за секунду Иоанна, гневно зыркнув на меня разъярённым взглядом. — Мы проводим иногда крещение, отпущение грехов, иногда просто пускаем заблудшие души найти покой в монастыре… Кто-то молится, кто-то очищается голоданием, кто-то сбегает от своих пороков и соблазнов. Мы несколько раз принимали в стенах нашего монастыря совсем безнадёжных и потерянных грешников, излечивали их души от наркомании и лудомании. Ты даже не представляешь, как сильно влияет близость к богу на людей.

— Или нейропрограммирование и вмешательство в чужой разум… — добавил я.

— Ну если только чуть-чуть, небольшое вмешательство. — нехотя призналась матушка.

— Да вы тут все святые, я посмотрю. Спасаете потерянных, даёте кров убогим… — я внимательно посмотрел матушке за спину.

— Что? — не поняла она, нахмурилась, обернулась на секунду, ничего не увидела и снова повернулась ко мне.

— Да так… Смотрю, крылья у тебя уже начали прорезаться или нет.

— Не смешно!

— Ладно, всё ясно с вами. А с этим-то что? Не похож он на заблудшую душу. — кивнул я на труп голого мужика.

— Господин Рогов иногда приезжал к нам… Просто переночевать — ничего такого. Некоторым нравится находиться здесь, успокаиваться и очищаться…

— Ну это я уже слышал, повторяться ну нужно. Кто его так?

— Сестра Феофания… — вздохнула настоятельница монастыря. — Она уже наказана и сейчас замаливает свои грехи перед богом.

— Вы её что — того? — удивился я, обозначив характерное движение большим пальцем по горлу.

— Нет! Что ты! В прямом смысле замаливает — читает молитвы стоя на коленях в часовне. Но по большому счёту, её вины здесь нет, она заступалась за эту. — Иоанна кивнула на девушку, висящую на импровизированном кресте. — Феофания прибежала на крик, увидела, как он привязывает голую дуру к стене с понятными намерениями, накинула веревку ему на шею и пыталась утихомирить… — матушка виновато пожала плечами и тяжело вздохнула. — Сестра Феофания в прошлой жизни, до прихода в монастырь, работала в детском доме, у неё тяжелая рука и суровый характер…

— Да уж… Немного перестаралась твоя Феофания.

— На всё воля божья… Это всё случайное стечение обстоятельств, я же сказала. Мы дали ему кров, а он так отплатил нам…

— Да мне как-то плевать, я не прокурор и не судья. Передо мной можешь не оправдываться. — хмыкнул я. — А эта дурочка что, на помощь не звала? Не кричала? Как он успел её раздеть и привязать к стене? И почему её никто не отвязал до сих пор? У неё уже руки посинели.

— На последний вопрос ответить легко — в наказание, пусть повисит подумает над своим легкомысленным поведением. Я ведь запрещала ходить в эту комнату, так нет, попёрлась. Дура! А на первый… Сестра Анастасия, — елейным голоском обратилась матушка Иоанна к монашке. — А ты почему никого на помощь не позвала?

— Я… Я даже не поняла, как всё произошло. — пересохшим горлом с трудом прошептала девушка. — Я зашла в комнату, господин сказал, что вы, матушка, просили убраться у него, а потом я почувствовала резкую боль в затылке, в глазах потемнело, а через секунду я очнулась уже здесь — без одежды и связанная. Простите меня, матушка… — голая монашка опустила голову и притихла.