Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»
Вадим, ещё рюмку коньяка выпив, корниловскую папиросу не торопясь докурив, словно бы успокоился. Эмоции эмоциями, а ему нужно генерала характером и силой логики задавить.
— Ты поверь — я ведь совсем серьёзно говорю — для всех нас ни малейшего иного выхода не просматривается. Чего б я иначе за эту Россию добровольно под пули лез и голову в петлю совал? Деды наши и прадеды не за рубли это делали. Теперь вот и у нас шанс появился, при этой жизни — последний… — эти слова Вадим произнёс с явной печалью.
— Вот и давай, попробуй меня на уровне бухгалтера убедить, — усмехнулся Мятлев. Ему казалось, что со срывающимся в истерику и неумеренно пьющим собеседником он сумеет правильную схему отношений выстроить (не замечая, что сам уже гораздо более подшофе, чем Ляхов). Сорокадвухлетний генерал особой службы и тридцатилетний, пусть и весьма способный авантюрист, где им тягаться?
— Где у меня де́бит, где кре́дит? Попробую, — многообещающе улыбнулся Вадим.
«Страшные тайны тройной итальянской бухгалтерии», — мельком вспомнил он многократно перечитанный «Ибикус» А. Н. Толстого.
— Люди Императора на вашу дачку самые серьёзные документы и расчёты привезли, откровенные настолько, что не всякому специалисту и у себя дома показывать бы стали, так господин Президент смотреть не захотел, предпочёл морализаторством заняться. Сам себя напугал, а Олега в раздражение ввёл. Сейчас мои друзья пытаются исправить, что можно. И вам придётся тем же заняться. Виды той Москвы сильно его из колеи выбили?
— Сам попробуй догадаться, — сделал хитрое лицо Мятлев. — Ты, когда первый раз туда попал, как чужой мир воспринял?
— Я — нехарактерный пример. Я те края увидел, когда, считай, уже убитый был. Факт воскресения сильно на психику влияет, остальные впечатления на этом фоне меркнут.
Вадим не преувеличивал. Что почти погиб — чистая правда — на перевале, когда стрелял из своего винтаря, как последний защитник Брестской крепости. И когда «Гнев Аллаха» рванул, мир долго вращался вокруг него, скалы тряслись и рушились. Никогда не страдая нервными болезнями, Ляхов долго колотился в подобии эпилептического припадка, в кровь рассекая себе подборок и щёки об острую щебёнку.
Потом сознание погасло, не слишком быстро, как раз дав время понять, что вот оно, то самое, во что он не верил, и пришло.
И почти тут же очнулся, в полном порядке, только в голове слышалось нечто вроде замирающего звона прекративших праздничный благовест церковных колоколов[144].
Мятлев до конца докурил «корниловскую» папиросу, не спеша, растягивая удовольствие, как солдаты на фронте курят — до последней складки вытрусив кисет и кое-как набрав на закрутку, возможно, последнюю в жизни. Ляхов признал в Леониде настоящего курильщика. Сам он баловался этим делом с первого курса военфака, но именно что «баловался» — мог курить всё подряд — сигареты, сигары, трубку, в царской России — папиросы. Бывало — помногу, но без пристрастия. В случае чего обходился без табака и сутки, и неделю, выражение — «уши пухнут» к нему не относилось.
А Леонид был в курении такой же гурман, как другие в еде, напитках или женщинах. И загасил догоревшую до начала картонного мундштука папиросу («до фабрики», как в советское время говорили) с явным и отчётливым сожалением.
— Не переживай ты так, генерал, — сочувственно сказал Ляхов, поняв настроение Мятлева. — Закуривай вторую, если хочется. Уж чего-чего — этих папирос и любых других мы тебе организуем неограниченные поставки. Поедем с тобой в ныне российский Трапезунд, познакомишься с губернатором генерал-лейтенантом Тер-Гукасовым, он ради нового друга прикажет особую табачную смесь изобрести, сопроводит цветистым посвящением и коробку со своими стихами и вашим парадным портретом в обнимку в течение суток выпустит.
— Неужели там у них так дела делаются? — не скрыл удивления, неподобающего званию и должности, Мятлев.
— Да только так и делаются, — опять вполне искренне засмеялся Вадим. — У нас же сейчас вся пресса, что отечественная, что зарубежная, сплошь забита алармистским бредом: «Куда катится европейская цивилизация?», «Минареты над Парижем», «Крах модерна», «Закат Европы» (причём не Шпенглера, сто лет назад это предсказавшего, а новых «философов»). Можешь сам продолжить, если в курсе. А Олег Константинович, неизречённой мудрости человек, двадцать лет в роли «Местоблюстителя» коловращение мира наблюдая, за это время несколько географических и геополитических книг написал и две диссертации, — счёл нужным просветить Контрразведчика Ляхов. — И пришёл к выводу, что только немедленное возвращение доверенного ему Отечества к военно-феодальной формации и возрождение Самодержавия даёт шанс на достойный ответ очередному цивилизационному вызову.
— Как ты разбрасываешься, — с сожалением сказал Мятлев. — С темы на тему и с мысли на мысль перескакиваешь, будто боишься не успеть. А мы успеем хоть за час, хоть за сутки всё обсудить. Нас, слава богу, никто в шею не гонит. Или ты просто в другом темпе живёшь? Я предпочитаю — в обычном.
Ляхов обратил внимание, что Мятлев, умеющий контролировать ситуацию, крайне неглупый профессионал, то и дело перебрасывал взгляд на «валькирий». На их чуть поддёрнутые юбки, из-под скатерти демонстрирующие то, что в нынешнюю эпоху никого интересовать не должно бы. В маршрутку садись и любуйся на бесконечное количество входящих и выходящих девушек. С каких хочешь ракурсов. Однако же эти части тела, или — именно этих девушек, как-то по-особенному задевали генерала. Читал, наверняка читал книги Ивана Антоновича Ефремова. Следовательно, сработала «вторая схема» Ляхова-Фёста.
Вадим ведь не только фактической биографией генерала занимался. Шар, будучи очень полезным устройством, в том числе и «коллектором рассеянной информации», и «селектором стабильной», всё равно оставался «железкой», пусть и на многое способной. Суметь задать ему правильный вопрос, а потом понять смысл ответа — вот в чём хитрость!
Ляхов, врач, разведчик и контрразведчик, вовремя сообразил, что наряду с иными моментами невредно поинтересоваться сексуальными свойствами, способностями, склонностями и фобиями господина генерала. Не раз в истории случалось, что у многих весьма почтенных политических деятелей здесь и крылась «ахиллесова пята». Специально Вадим не интересовался корреляцией этих качеств личности «больших людей», но кое-какая тенденция просматривалась даже с дилетантских позиций. Врожденно-повышенный гормональный фон или необходимость компенсации интеллектуальных перегрузок противоположными эмоциями. Хотя бы и нынешнего государя-императора взять.
И Шар тут же его порадовал.
Действительно, женским полом Мятлев интересовался всегда, принадлежа к не слишком распространённой страте бабников-эстетов. Не из тех он был мужиков, что за каждой юбкой гоняются, стремясь соблазнить любую из их носительниц, независимо от внешности, часто — просто ради спортивного интереса, нагоняя счёт. Леонид Ефимович подходил к процессу особо тщательно, выбирая лучших из лучших, а уже потом избирал подходящую именно для этой персоны тактику: то ли внезапного штурма, то ли планомерной осады. И цели своей обязательно добивался, пусть даже однократно.
Как следует нагулявшись, в положенное время женился, опять же на «красавице, умнице, спортсменке» и так далее. Его «брак по расчёту» оказался счастливым, поскольку расчёт был правильный. Но натуру не переделаешь, только теперь ему приходилось проявлять намного больше изощрённости и осторожности, чем раньше.
Тут помогала профессия, и за много лет «свободной охоты» он ни разу не попался. Ни жене, ни в чужие сети.
Так что молодцы были самые первые аггрианские руководители проекта «Земля», решившие готовить своих агентесс из лучшего генетического материала. Сейчас Ляхов мог сыграть на страстях партнёра с гораздо большим эффектом, чем используя более грубые методики. На возможность внезапного личного обогащения и карьерный взлёт Мятлев реагировал слабо. Он был из тех людей, что, подобно пушкинскому Германну, не желают рисковать необходимым в надежде приобрести излишнее.
Перспектива стать очередным «спасителем Отечества» была слишком неопределённой, туманной и отдалённой. Личная обида на Президента и его окружение — штука преходящая, по любой непредсказуемой причине настроение может перемениться на прямо противоположное.
Зато возможность приобщиться к новому, интересному делу, увидеть иную, весьма привлекательную реальность, проявить себя, да ещё и оказаться «первым среди равных» — это уже конкретно. Здесь и промахнуться, теряя в итоге и положение, и голову, практически невозможно, и шанс возвыситься потрясающе высок. Но гвоздь, фигурально выражаясь, полагается забивать по самую шляпку, чтобы и гвоздодёром не зацепить.
