Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит - Посняков Андрей
Мужик этот, конечно, Кольшу не видел, однако парнишка сразу насторожился – жизнь научила во всякие совпадения не верить. Ой, не зря живодерина этот пегобородый вокруг усадьбы круги нарезал, ой не зря! Вдруг да про Кольшу узнает что? Вдруг да начнет про отроков убиенных выспрашивать? Всякое ведь может быть, даже и то, чего вроде бы ну никак быть не может.
Насторожился отроче, с забора слез… Тут и хозяйка проснулась, послала парня с поручением на рынок. Шмыгай Нос поручение добросовестно выполнил – капусты два кочана, вдовице торговцем одним обещанные, на усадьбу едва принес, до того тяжелые. Принес, снес на кухню, опять с челядинами словцом перекинулся, а тут, на кухне-то, и Никанор-закуп сидел-отдыхал. Вот Никанор-то и молвил про погибших. И еще добавил, мол, ищут и еще какого-то отрока… Какой-то мужик на Великой улице расспрашивал, у корчмы. Корчму на Великой Кольша знал, да и мужика не в меру любопытного, кажется, уже видел… вот здесь вот, рядом с усадьбой.
Вот тут парнишка и сообразил – ложка! В ней, заразе, все дело. Оставил ведь ее там, у кострища. Такие дела пошли, что некогда забирать было. Убивцы же, видать, ложки увидали да сообразили – четыре-то на троих многовато будет. Четвертого надо искать. Его – Кольшу.
Так Шмыгай Нос рассудил и тут же вечером сбег, прихватив закопанные под навозной кучей сокровища – серебряный пфенниг, конский волос, вытащенный по случаю из хвоста одного боярского коня, да кованый рыболовный крючок. Что ж – на первое время хватит.
Куда идти, Кольша знал – к скоморохам, их ватагу он еще раньше присмотрел на торжище. Там девчонка одна была, с виду добрая – шары да обручи кидала. За ней-то Шмыгай Нос и пошел… до самого берега Великой-реки, там уж к костру скоморошьему вышел, попросился покушать. Ватажники отрока не погнали, накормили ухой… Вот и прожил Кольша у скоморохов – маски помогал делать да рыбу ловил. Может, и прижился бы в ватаге, кабы не случай…
Под вечер уже сидел он себе на мосточках, рыбку удил… как вдруг видит – лодка. В лодке – двое парней… Еще двое сзади подошли – Колька не смог и дернуться, лишь удочку бросил, да сбежать не смог – вовремя не заметил подвоха. В общем, скрутили парня. Руки связали да на дно лодки бросили. Там уже еще и девчонка лежала, такая же – связанная. Не та, что со скоморохами, другая. Шмыгай Нос особенно к ней не приглядывался, думал – хорошо это все для него или плохо? Ликом судьба повернулась иль задом?
К кому попал, Кольша понял сразу. О шайках людокрадов два лета назад по всему городу слухи ходили. Правда, давно уже никакой такой шайки не было, но вот – случилась. Продадут теперь куда- нибудь далеко-далеко… зато жив останешься! И Мордухи злобной не видеть – тоже неплохо будет. Да, может быть, еще и сбежать от злодеев представится. Не такие уж они и умные: связать – связали, а вот обыскать забыли. Как был пфенниг у Кольши в кушаке запрятан, так там и остался. Этим же кушаком руки отроку и связали.
По реке плыли не очень долго. Как стемнело – пристали к берегу, но костра не разводили, так, в лодке и спали, у Кольши вся спина затекла. Утром людокрады все же отвели пленников в кусточки – по всяким неотложным делам. Однако присматривали зорко – не убежишь. Четверо парней – двое русоволосых, как сам Кольша, один – светлый-пресветлый, аж больно смотреть, и другой – черный, с такой же черной бородой. Этот бородач тут и был за главного. Ну, как же – у него ж одного борода! У других – усы только, а у светлого и усов-то нет. Совсем голый подбородок, как колено или чья-нибудь лысая башка. Правда, волоски торчали – просто небритый, да.
Большую часть пути людокрады молчали, а когда случалось говорить, общались промеж собою на каком-то непонятном языке. Не на том, на каком говорили рижские или дерптские купцы… Кольша догадался, что на литовском. Потому что раньше литвинов видел, литвины для псковичей никакая не тайна – живут-то недалеко, рядом. Значит, литвины… Впрочем, какая разница, кто? Хрен редьки не слаще. Главное – людокрады они, а уж кто там по крови – дело десятое.
Как рассвело, больше уже никуда не плыли, а шагали по узкой тропе. Лиходеи – впереди да сзади, посередине – пленники, Шмыгай Нос и еще одна девка, на вид – чуть постарше Кольши. Та все время не то чтобы плакала, а так, подвывала-скулила.
Ближе к полудню тропа уперлась в самую жуткую трясину! Правда, людокрады знали, где гать. Пленникам развязали руки, сунули по слеге… пошли… На небольшом островке остановились передохнуть да малость обсохнуть. Здесь, на островке злодеи не особенно-то и присматривали за будущим своим товаром. Так ведь и понятно – кругом трясина непроходимая, деваться некуда. Парни просто наказали пленникам оставаться на месте, справить все свои дела и ждать. Чего ждать? Да когда поведут дальше.
– Интересно, долго еще нам идти? – дождавшись, когда лиходеи скроются за деревьями, Кольша искоса взглянул на свою невольную спутницу. Светлоокая, с длинной косою, она чем-то напомнила мальчику молодую корову-нетеля. Такая же была молчаливая, покорная…
– Откуда ты? Тебя как звать-то?
– А тебе что за дело? – девчонка окрысилась, сверкнула очами с такой злобою, словно это он, Кольша, был заодно с людокрадами.
Отрок сразу же и увял – он вообще стеснялся, когда с девчонками. Тощий, уши лопухастые, да и вообще – руки-ноги в цыпках. Непредставительный, прямо скажем, вид. Дева посидела еще немножко, потом уселась на мох, привалилась спиной к дереву и, кажется, задремала. Кольше же не спалось почему-то. Терзали его юную душу разные смутные мысли и желания. К примеру, вдруг захотелось узнать – куда это ушли злодеи? Может, совсем-совсем ушли? Испугались чего-то да решили пленников на болоте бросить. Всякое может быть, в жизни-то чего только не случается, Шмыгай Нос это точно знал.
Островок с виду казался небольшим, но лесистым. Корявые сосны перемежались зарослями чернотала, ивы и вербы, у самого болота, в камышах, густо разросся ракитник, а чуть дальше от берега синел ельник. Вот в ельник-то людокрады и пошли – Кольша приметил.
Недолго думая, парнишка шмыгнул туда же. Старался идти незаметно, неслышно ступая босыми ногами по мягкому мху. Припекало, солнечные лучи расцвечивали повисшие меж еловыми лапами паутинки сверкающим невесомым золотом. Парней в ельнике не было, а вот дальше, на самом краю болота, в осиннике, слышались голоса.
Любопытный Кольша сделал еще пару десятков шагов, подкрался поближе, да там и совсем лег на брюхо, пополз по густой траве, распугивая лягушек и змей, осторожненько выглянул…
Парни стояли на плоском мысу, вдающемся далеко в трясину, и пели. То есть не совсем пели, а мерно произносили какие-то слова, судя по всему – заклинания. Мыс казался голым – лишь пожухлая от солнца трава, осока и чахлые болотные кустики. На самом краю его торчало что-то светлое… Кольша прищурился, всмотрелся и разглядел вкопанный в землю кол. Небольшой, резной…
Лицами к этому колу и стояли злодеи. Что-то говорили… потом вдруг дружно бухнулись на колени, вытащили ножи… и к большому удивлению отрока, полоснули себя по запястьям… поднялись, подошли по очереди к колышку, щедро обмазывая его собственной кровью!
Идол! – Шмыгай Нос зажмурился в неописуемом ужасе, но тут же распахнул глаза. Нынче дрожать от страха некогда, нужно думать, как спастись. Вовсе не людокрадами оказались эти угрюмые парни – язычниками, волхвами! Именно про таких время от времени ходили по Пскову самые разные слухи один другого страшнее. Говорили, что таящиеся по урочищам язычники пьют человеческую кровь и приносят своим богам кровавые жертвы. И что все пропавшие молодые девы – дело их жадных рук. Много чего говорили… Правда, лицом к лицу никто язычников не видел и на требах их не был… что и понятно – живыми-то волхвы наверняка никого не отпускали.
Вот и эти не отпустят. Тем более не русские они, а литвины. А литвины – еще злее! До сих пор у себя в Литве, в лесищах, бесов тешат погаными игрищами да кровь христианскую льют.
