Тони Барлам - Деревянный ключ
Завидев его синие петлицы с тремя ромбами, оба кавалериста вытянулись во фрунт, для чего младшему пришлось оторвать руку от глаза.
— Здравствуйте, товарищи казаки! — негромко поприветствовал их забинтованный, с любопытством глянув на стремительно набухающее вишневое веко политрука.
— Здравия желаем, товарищ комкор! — в один голос ответили товарищи казаки.
— Представьтесь, доложите! — приказал командир корпуса и тут же оговорился, улыбнувшись старшему: — Вам, Федор Корнеич, представляться, конечно, не надо, я вас по Первой Конной прекрасно помню.
— Младший политрук Литвин! Выполняем разведывательный рейд в целях обеспечения безопасного прохождения бронетанковой колонны сто девятого кавполка четвертой кавдивизии согласно вашего приказа, товарищ комкор! — отбарабанил без запинки младший.
— Надо говорить «согласно приказу», товарищ младший политрук, — поправил комкор, слегка поморщась. — Вы должны вести работу с бойцами на грамотном русском языке. Что у вас тут стряслось? И кто вас так… разукрасил?
— Шпионка, товарищ комкор! — Политрук мотнул головой в сторону вновь превратившейся в каменное изваяние женщины. — Я обратил внимание на некоторые странности в ее внешности и поведении и задержал для выяснения. В ручной клади обнаружено оружие, немецкая и английская валюта, шифроблокноты. Оказала сопротивление при моей попытке отобрать у нее полено. А там, может, взрывчатка внутри…
— Полено, говорите? — пробормотал комкор, впившийся взглядом в лицо задержанной.
— Так точно, товарищ комкор, полено!
— Вот что, — задумчиво сказал командующий после минутного вглядывания, — возвращайтесь к выполнению задания. Дальнейшее я беру на себя.
— А как же?… — открыл было рот младший политрук, но осекся.
— А вот так. — Маленькие глаза комкора поверх бело-красной черты блеснули орудийной сталью. — Выполняйте! Благодарю за службу!
— Служу трудовому народу! — без энтузиазма отозвался Литвин, на что старшина Федор Корнеич украдкой усмехнулся в свои чудовищные усы.
Услыхав в удалении команду: «На конь!», комкор, все это время не выпускавший из виду женщину в черном, приблизился к ней и тронул за руку.
— Вера, вы ли это? — взволнованно спросил он. — Как, какими судьбами вы — здесь?
Женщина вздрогнула и подняла на него осмысленный взгляд.
— Я — Андрей! Еременко!{68} Ну, помните — Петроград, двадцать третий год, кавалерийские курсы? Вы с подругой были у нас на выпускном балу, помните? Белые ночи… Мы все за вами ухаживали, а вы еще школьница были тогда. А потом мы в Москве встретились, в тридцать пятом…
По лицу ее понял — помнит. Подошел еще ближе, приобнял за плечи, стал подталкивать к автомобилю, бормоча:
— Верочка, что случилось? Это — задание? Я же знаю, что вы работаете… работали на… Впрочем, неважно… Это — потом. На вас лица нет. Вы голодны? Сейчас, сейчас я вас отвезу к себе в штаб, у меня повар готовит прекрасный украинский борщ с пампушками. Вы ведь любите борщ?
При этих словах Вера стремительно позеленела, согнулась пополам и с минуту блевала какой-то слизистой желчью.
— Горланов! — заорал шоферу Еременко, беспомощно суетясь рядом. — Спите вы там, что ли? Быстро сюда! — и Вере: — Господи, да что же это с вами? Вы больны?
— Ничего страшного, — вдруг просипела Вера, силясь улыбнуться. — Просто я, кажется, беременна. Такое вот начало новой жизни…
Привет!
Извини, что мэйлом. Хотел тебе позвонить, но понял, что не в состоянии сейчас разговаривать. А поделиться надо.
Тут такое…
Впрочем, по порядку. Позавчера прилетел в Вильнюс, встретился с кузенами. Они на меня как-то странно смотрели, но я не обратил внимания, — ты знаешь, я бы удивился, если б на меня смотрели иначе. Но оказалось — вовсе не из-за моей анархическо-мышкинской внешности. Выяснилось, что к завещанию тети, по которому мне, естественно, ничего не причиталось, приложено бабушкино письмо. На конверте ее почерком написано «Мишеньке». Конверт не запечатан. Увидав текст письма, понял, в чем причина странных взглядов — родственники не удержались и заглянули. И ничего не поняли, потому что письмо написано на нашем с бабушкой тайном языке, который в их глазах — совершенная тарабарщина.
Дело в том, что, хотя мы с бабушкой жили в разных концах города, я проводил у нее очень много времени. Она была великолепная старуха — стройная, сногсшибательно красивая даже в свои восемьдесят. Никогда не видел ее в платье, только в брючных костюмах. И только с короткой стрижкой. И ни у кого не было бабушки, которая курила бы трубку и разговаривала бы потрясающим хрипловатым басом. Надо сказать, что своей любовью к филологии я обязан исключительно ей. Она занималась со мной немецким и французским (которые я так позорно забыл), постоянно придумывала разные лингвистические игры и, в частности, привила мне любовь к шифрам. А самой любимой игрой у нас было изобретение своего собственного языка, довольно сложного, кстати. При всем при этом я абсолютно не знал бабушкиного прошлого — она была на удивление скрытна. Просто какой-то ходячий железный занавес. Но знаешь, мальчишкой меня это не особенно-то и интересовало. А в двенадцать я уже уехал.
Когда узнал, что бабушка умерла — через три года после моего отъезда, я не столько расстроился, сколько удивился, потому что она на моей памяти никогда ничем не болела, кроме перелома ноги, и даже все зубы у нее были свои, вообрази! Разве что зрение сильно ухудшилось после восьмидесяти. Рассудок — до последних дней кристально ясный, если судить по ее письмам. В общем, подобных железных старух нынче уже не делают. С ее здоровьем можно было прожить и до ста, а она вдруг умерла! И только вчера я узнал, что она отравилась каким-то неизвестным ядом, который носила в перстне! От меня тогда эту скандальную подробность за малолетством решили утаить. В предсмертной записке было сказано: «Смысл любой робинзонады — в одной лишь надежде на ее окончание. Продлевать свою у меня резона более нет».
Я не стану тебе излагать содержание письма — оно слишком личного свойства. Скажу лишь, что, помимо прочего там было указание на то, как найти тайник с моим наследством. Сейчас оно лежит передо мной. Это большой тяжелый саквояж добротной кожи с некогда позолоченными замками. Вот уже три часа я не могу заставить себя его открыть. Наверное, это смешно, но я панически боюсь, что это неизбежно приведет к необратимым изменениям в моей жизни.
КОММЕНТАРИИ
1
Розенкрейцеры — члены возникшего в XVII веке тайного общества «Братство Розы и Креста», оккультная организация.
2
«Баудолино» — роман итальянского писателя Умберто Эко, повествующий о похождениях плута и стихийного мифотворца по имени Баудолино в христианском мире XII–XIII веков.
3
«Парсифаль» — последняя музыкальная драма Рихарда Вагнера, написанная по мотивам легенд о Святом Граале. Сам автор называл ее «Торжественной сценической мистерией» и считал едва ли не религиозной церемонией.
4
Суртр (Черный, смуглый) — в германо-скандинавской мифологии — владыка южной страны Муспельхейм, великан с огненным мечом, которым во время битвы богов Рагнарёк он срубит мировое древо Иггдрасиль и тем положит начало гибели мира.
5
Меннониты — последователи учения Менно Симонса (1496–1561), голландского священника, отрекшегося в 1536 году от католической доктрины в пользу анабаптизма, который он, впрочем, принял не полностью. Так, в частности, он отрицал политическую роль церкви, в отличие от проповедников анабаптизма Томаса Мюнстера и Иоанна Лейденского. В XVI веке меннониты подвергались жесточайшим гонениям не только со стороны властей, но даже и простого народа — за отказ от присяги, военной службы и крещения детей, и вынуждены были отправлять культ тайно, под страхом смертной казни. Причиной раскола внутри меннонитской общины явилось отношение к отпавшим от церкви слабых духом. Либеральные меннониты, призывавшие к прощению отступников, в результате яростной дискуссии были изгнаны из лона церкви и обособились в отдельное течение, получив название «грубых меннонитов». По иронии судьбы при размежевании сам Симоне оказался в их числе и, уступив давлению со стороны радикально настроенных верующих, прозванных впоследствии «утонченными», вынужден был примкнуть к ним и предать анафеме либералов, о чем сожалел до конца жизни.
6
С А — штурмовые отряды (Sturmabteilung) НСДАП, так называемые коричневорубашечники. Сыграли важную роль в установлении нацистской власти в Германии. После «ночи длинных ножей» 1934 года утратили политическое значение.
