Андрей Горюнов - На пути Орды
– Почему?
– Если спою, ты здесь навеки со мной останешься, все, что я захочу, сделаешь, – закусив губу, Олена отрицательно качнула головой. – Нельзя!
Будильник на ручных часах Николая засвиристел…
– Прощай, Олена! Не рви мне сердце!
Олена покачнулась, теряя силы… Коля начал сжимать амулет:
– Прощай, Олена! Всю жизнь тебя буду любить! – он сильно сжал амулет и растаял в воздухе.
Олена, рыдая, рухнула на корни Старого Дуба…
* * *В церквушке Берестихи служили всенощную – поминая Колю добром:
– …И благослови, Всевышний, путь его, – Николая, Спасителя нашего, – и освяти все разборки его грядущие, – с потрохами, гнильем, отморозками, плесенью, с гибэдэдэшниками лютыми… И да сгинет злая Беспредельщина…
* * *Стремительно неслись струи безвременья… И вдруг их бег замедлился, затормозился… Сразу стало трудно дышать… Струи вдруг побежали в другую сторону, – назад, убыстряясь… Коля вздохнул полной грудью… Струи опять начали замедляться. Опять навалилось удушье…
Вперед, остановка. Назад. Остановка. Коля понял – случилось непоправимое. Смерть от удушья в поводьях безвременья…
* * *В туманных поводьях белесых ночных облаков над лесом бежала полная луна…
Глядя на нее, Антипиха шептала вполголоса:
Сквозь волнистые туманы
Пробирается Луна…
На печальные поляны
Льет печальный свет она…
– Ну? – за спиной Антипихи появился Игнач.
– Я сделала все, как ты просил, мой Царь Лесов! – ответила Антипиха.
* * *В церквушке Берестихи заканчивалась всенощная.
– И да воцарится на Земле под Небесами высокими Царство Светлое, Неотстойное, Беспонтовое, Безбазарное!
* * *– Он там застрял – в безвременье! – сказал Игнач, глядя на свой, точно такой же амулет, как и у Коли. – Туда-сюда, туда-сюда… Он задохнется!
– А я тут ни при чем, – ответила Антипиха. – Я ему ясно сказала: сожмешь амулет, думая о сыне.
– Он думал не только о сыне… Но и о…
– Понятно!.. Но так не бывает, Царь. Либо – туда, либо – сюда!
* * *Рядом с Колей, погибавшим в безвременье, внезапно нарисовался Игнач.
– Сожми еще раз амулет! Ты плохо его там сжал! И плохо думал…
– Не смог хорошо… Я… Нажал ради сына!
– Понятно! Нельзя – и туда и сюда! Жми!!! Твой выбор или смерть! Жми, задохнешься! Выбор! Нет времени!
Стараясь думать только о сыне, Коля сжал амулет изо всех сил. Последнее, что слышал он, срываясь с места, были затухающие в турбулентных потоках слова Игнача: «Главное, знай, запомни навечно: Миром правит Добро и Надежда!»
* * *Коля бросился к сыну:
– Алешка!
– Папа! Что ты задержался?
– Я задержался?
– Ты ж обещал с утра вернуться из командировки! А сейчас уже шесть вечера.
– Дела, прости!
– Что за дела-то? – в голосе Алешки звучала легкая обида.
По лицу Николая пронеслась легкая поволока.
– Дела?.. Дела – у прокурора. У нас делишки. На ужин что?
– Пельмени – как всегда. Называются «Вкусные» – в кавычках, видишь?
– Ну, не домашние, – понятно.
– А их правде из крыс делают?
– Да ерунда! Кто сказал?
– Все в классе говорят.
– Как в школе?
– Пятерку по истории получил.
– По истории?
– Ага. За Батыево нашествие.
– Это хорошо.
– Кстати, я про Ледовое побоище понял. Как крестоносцев можно было на тонкий лед загнать.
– Я тоже три варианта придумал…
– А как у тебя с погодой там было, в Хабаровске?
– И с погодой отлично, и с природой отлично… Ты, мне кажется, чего-то скрываешь от меня.
– Ты тоже от меня что-то скрываешь.
– А что «опель» Михалыча у нашего подъезда стоит?
– Я на нем теперь езжу.
– Свистишь?
– На сто рублей поспорим?
– Ну ладно, разберусь со временем…
* * *– Вот что, люди! – Игнач обратился к населению Берестихи. – Ухожу я от вас в город Новгород, – князю Александру Ярославичу служить.
– Вернешься?
– Надеюсь. Там через три года, недалече от Новгорода, в трех днях пути, шведы на Неву придут, северные земли наши захватывать, а еще через год Ливонский орден на Псков и Новгород вдоль по берегу Чудского озера навалится… Так получается… По звездам. Я нужен там.
– Иди, коль нужен.
– Позвольте мне, люди, с собой половину проволоки колючей забрать. Пригодится она мне, – сердцем чувствую!
– Забирай половину!
– Не жалко!
– А от меня вам – наказ: поставьте вы крест каменный на большаке, – чтобы знали потомки, – вот тут, в этом месте, Батыя повернули! Не прошел хан Батый далее!
– Это нужно сделать! – крикнул Афанасич. – В память тех, кто головы сложил!
– Сделаем! – решил народ. – Не сомневайся, Игнач, иди с Богом. Сделаем!
* * *Пригожий и тихий вечер. Выйдя на берег реки, Олена оглянулась. Ни души. Теперь можно было сесть наплакаться вволю… Нет, плакать нельзя! Можно грустить. Грустить – можно.
Речка памяти бежит
По лугам,
То петляет в перелесках
Тут и там,
То в болотах, затерявшись,
Чертит круг,
Но не сразу возвращается,
Не вдруг.
Речка памяти течет
Уж давно,
То слезы простой прозрачней, —
Видно дно.
То как зеркало волшебное
Она, —
Видно жизнь в ней, видно смерть,
Не видно дна.
Речка памяти моей
Все течет.
Скоро тронется на ней
Жизни лед.
И тогда я поутру
Соберусь,
В речке памяти моей
Утоплюсь.
Солнце, краснея, все ниже опускалось на макушки далеких елей.
Левея обрыва, на котором сидела Олена, из-за корней сосны, размытых весенними половодьями, на девушку смотрел как зачарованный четырех-пятимесячный поросенок, – толстый, желтовато-оранжевый, как спелый абрикос, с нежно-розовым пятачком.
* * *С верхней галереи гордости района, ресторана «Русь», открывались необъятные дали, – ресторан был выстроен в самой высокой точке холма, господствующего над местностью. Да и с внутренним интерьером здесь было все классно: древнерусский стиль, халдеи в шлемах и кольчугах с блокнотом, салфеткой и подносом в виде щита на изготовку, официантки – в ярких сарафанах, с кокошниками…
Мир казался игрушечным с этих высот, лежащим среди полей и перелесков.
Леса, поля, леса… На горизонте – леса…
Ресторанный зал уже опустел… За одним из столиков сидел Николай Аверьянов с капитанскими погонами на плечах.
Первый раз в своей жизни он сидел в ресторане один. Настроения не было никакого, – допить и удавиться.
Нетронутая закуска и небольшой графин – грамм на триста… Не пьется, не идет…
Свет в зале ресторана начал плавно меркнуть. За спиной Коли раздался голос официантки:
– Простите, товарищ капитан, но мы уже закрываемся…
Голос очень знакомый… Коля резко повернулся: Оленушка! В сарафане, кокошнике… На шее – знакомый амулет…
* * *Дома у Аверьяновых Алексей с Катей, торопясь, накрывали праздничный стол.
– Давай, расставляй холодную закуску… – Алеша Аверьянов глянул на часы. – Минут через двадцать они приедут из ресторана… Вошли, а здесь полный тип-топ…
– Кто – «они»-то? Ты так и не сказал.
– Отец. С молодой. С невестой.
– С «невестой»?
– Оленой зовут.
– Откуда ты все знаешь?
– Так я же в будущем был.
– А сюда давай «персидские» украшения положим… Ахнут!
– Да уж, – отец у меня по музеям не ходок. Хотя перстень-то был в тринадцатом веке противотанковой миной взорван… Так что перстень отец, возможно, и видел.
– А женские украшения – эксклюзивная коллекция от Степана Разина? Ахнет, помяни мое слово! А Олена его – с катушек – брык!
– Ну, она не очень-то «брык». Она девушка такая еще… амазонка. Не барышня-крестьянка… И не тургеневская, – отнюдь.
– От красивых вещей любая женщина – «брык». Даже Медуза-Горгона…
– Согласен. Что ни говори, а гарнитурчик сделан на атас.
– Да, в тринадцатом веке в русской деревне такой красоты не увидишь!
– Я и в городах такого не видел, в Алмазном фонде, в Эрмитаже, в Оружейной палате…
– А тут деревня темная. Глубинка. А точно она прилетит к нам?
– Спрашиваешь! Я ж это все и организовал. На мне и ответственность. А твое дело помочь мне закуски расставить.
– А как тебе удалось нарушить самый страшный запрет и переместить навсегда человека из его времени в чужое?
– Никак не удалось бы. Я просто создал прецедент. Бюрократия и юриспруденция там, в тридцать пятом, жуткая. Я смог закон объехать только потому, что она сама, Олена, навстречу судьбе рванулась…
– То есть?
– То есть буквально. Она ведь там себя от горя взорвала.
– Не поняла?
– Ну, от отца связка гранат осталась… Она ушла подальше от людей. На бережок, – в укромное место… Связку – к груди, и сдернула кольцо. Хорошо, я ее манипулятором выхватил. За три миллисекунды до взрыва. Был готов, чувствовал, не подвела удача.
