Андрей Горюнов - На пути Орды
– Они когда первый раз осмотрели, персы-то, чудную историю поведали мне… Эти украшения купил один из них, купец Дарий, лет восемь тому назад, – у нас, в Новгороде. Увез к себе в Персию. А три года назад татары прокатились по их краю… Сокровища оказались у Чунгулая… Тот их послал в дар Берке, но гонцы повстречались с ребятами… И вот снова судьба им такая досталась, – назад, в Персию, в Исфаган, кажется…
– Ух ты! – ахнул подошедший Афанасич. – Пришел к вам, думал посмотреть… А я ведь это чудо уже видел…
– Не может быть, ну где ты видел это, дедушка?
– А-а-а… – многозначительно поднял палец старик. – Это же тот самый клад! Что наш Перхач на холме Придатель выкопал! Тебе, Олена, тогда не показывали, – восемь лет назад ты ребенком была… А старики видели… Перхач вот с этим в Новгород двинул и там все продал… Персам продал, сказывали… Еще только тут перстень должен был быть. Большой. Мужской…
– А ты не помнишь разве, Чунгулай-то? Бобер ему мину отнес? С перстнем как раз с этим… Светлая память… А ты забыл, Афанасич.
– Я не забыл. Я в это время ранен был. Я спал. Ты же сам меня уколол, Коля.
– Верно, извини, Афанасич!
– Бог простит. Н-да… Здесь раскопано, в Персию ушло, оттуда – снова сюда, – на татарах, – и теперь опять назад, – в Персию. Ох, закрутила-то жизнь! Вот, внучка, полюбуйся, Оленушка, – это приданое твоей прародительницы, сладкоголосой Рагнеды… Могло бы, иначе сложись, твоим стать…
– Что душу-то теребить, дедушка! Воля погибших – закон!
– А знаешь, Николай, как Олена поет… Послушать – и умирать не надо.
– Еще послушаем…
– Нет, – печально качнул головой Афанасич. – Ничего уже не успеть…
Снизу, с реки, донесся свист.
– Ну все! – сказал Николай, заворачивая драгоценности в тряпицу. – Персы деньги сполна собрали… Пойду!
Афанасич и Олена долго смотрели ему вслед, – он спускался к реке…
Им совершенно не было жаль украшений. Жаль было нескладной жизни, которая, казалось бы, должна была стать вдруг прекрасной, но оставалась все такой же, как и была, за мигом миг, за часом час, за годом год.
В глазах обоих стояли слезы.
* * *Игнач и Коля сидели на берегу тихой речки у костерка.
– Не понимаю тебя, – пожал плечами Игнач. – В чем печаль?
– Давно уж за мной прилететь должны были…
– С чего бы? – удивился Игнач.
– Да радиомаяк в контейнере непрерывно сигнал бедствия шлет, который уж день!
– Ну и что? – опять удивился Игнач.
– Как что? – удивился Коля.
– Давай рассуждать по-твоему. Послали мы с тобой с Земли сигнал. Куда он полетел?
– Во все стороны. Удаляясь от передатчика на триста тысяч километров за каждую секунду.
– Ну, значит, удаляясь и от Земли? Ведь передатчик-то твой, радиомаяк тут, на Земле… А Земля за ним по следу гнаться не стала?
– Да что ты глупости говоришь? Земля и не может лететь со скоростью света, со скоростью радиоволны. Захочет даже если – не догонит!
– Ну так, значит, твой сигнал все дальше и дальше…
– Конечно! Летит он все глубже в Космос, постоянно удаляясь от Земли.
– И где же он будет через семьсот лет?
– Там где-то… – Коля посмотрел на звездное небо, – в других Галактиках летит… Очень далеко!
– Ага! – поднял палец Игнач. – Так вот, значит, только там, очень далеко, в других Галактиках его поймать смогут. А от Земли он очень сильно убежал, за семьсот-то лет!
– Я понял! – ахнул Коля. – Ну ты и академик, а, Игнач?!
– Тем и живем… – кивнул Игнач.
– А это значит – труба мне. Меня никогда не найдут.
– И ладно! Чем тебе здесь-то не жизнь? Воздух, вода, леса! У вас-то, небось…
– И не говори!
– Олену вон взять… Корова, дом, пять коз, козел и пять покосов… И тещи, прости Господи, нет и не предвидится! Зачем князю теща? У князя и так все, что хочешь!
– Эх, Игнач! Все верно… Но сын у меня там, сын! …А-а-а, да ты ведь не слышал, что выдал Глухарь на прощание Берке…
– Я слышал. Я тут под стеною стоял…
– Сын, Игнач, сын! Остался бы, но – сын…
– Тогда езжай к Антипихе… Там, – день езды, – на Сивкином ручье живет колдунья…
– А кто ты, кстати? Бушер сказал Батыю, что тут присутствуют три колдуна… Один – это, безусловно, я. А второй, – как ты думаешь, кто это?
Игнач пожал плечами.
– Причем не два колдуна, а целых три! …Три колдуна защищают дорогу на Новгород, так сказал Бушер Батыю… – повторил Николай.
– Откуда тебе знать, что сказал Бушер Батыю? – чуть насмешливо хмыкнул Игнач.
– Я успел поставить по два жучка, – для надежности, – в халаты как Бушера, так и Берке…
– Лихо!
– Согласен. Ну, значит, второй колдун – это ты! – уверенно кивнул Аверьянов.
– С чего ты взял?
– Ты сам мне только что сказал! В ответ на мое сообщение о жучках, ты среагировал: «лихо»! В тринадцатом веке жучков в качестве подслушивающих устройств не знали, верно?
– Верно. Просто устал я, Коля.
– Отдохни. Ты из какого века?
– Из тридцатого столетия, – ответил Игнач. – Родился в две тысячи девятьсот пятьдесят первом году, если интересно.
– А здесь с какой целью?
– А ни с какой. Спорт, – пожал плечами Игнач. – Экстрим. …Пользоваться можно только тем, что здесь обрел. Твоей снайперской винтовкой – можно, – это ты ее сюда привез, а не я. Но сам я бельевую прищепку сюда притащить не имею права. Никаких бластеров и парапроцессоров… Поэтому экстремалы типа меня стараются тусоваться поближе к таким, как ты, случайно влипнувшим в историю. У вас всегда есть, чем воспользоваться нашему брату.
– Понятно, почему Бушер особенно тебя не опасался. Ты страшен только опытом и знаниями…
– Это тоже отнюдь не мало, поверь мне.
– А кто же третий-то здесь?
– Конечно, мент, – кто ж еще? Как же мы без ментов, – что в двадцатом, что тридцатом веке… Ну, не совсем мент, конечно, а штатный спец Министерства темпоральной безопасности при Совете Галактик с неопределенным кругом полномочий. Типа агента ноль-ноль-семь из ваших сказок. Наблюдатель с правом принимать очень крутые решения.
– А кто он? Я его знаю?…
– Наверное, видел. Но ты запомни: меньше знаешь, крепче спишь…
* * *– На. Амулет, – сказала Антипиха, вручая Коле амулет в виде сердца. – Повесь его на шею. Встанешь завтра в полночь, в полнолуние, недалеко от Берестихи у Старого Дуба, что на берегу Гремячихи. И ровно в полночь сожмешь амулет, думая о сыне.
– И я увижу сына?
– Нет, – качнула головой Антипиха. – Ты улетишь к сыну!
* * *Олена с Колей стояли у подножия Старого Дуба… Ярко светила Луна.
– Еще три минуты, – взглянув на часы и вздохнув, сказал Коля.
– Ну… Кланяйся там… Сыну привет от меня… И жене…
– Жены нет. Я разведен…
– Что это значит?
– Это значит, что мы разошлись с женой, – она живет сама по себе, я – сам по себе…
– Ты ее бросил…
– Нет. Она меня бросила.
– Тебя?! Бросила?!
– Конечно.
– Как?! Мужа бросить?!? Не понимаю!
– Во-первых, жизнь беспокойная… Все время у меня командировки, заброски, учения… Ну вот как только что… Или вроде… Жизнь трещину дала… Потом побольше… Потом уж поняли, – раз нет любви… Что ж? И нищета ее, конечно достала… Тоже ведь не последнее…
– Нищета?! Не знаю такого слова… Бедность, ты хочешь сказать? – догадалась Олена.
– Ага. Бедность. Ну сколько получает старший лейтенант?.. Я полтора года копил, чтобы матери своей в деревне корову купить… Так и не купил пока.
– У нас корова есть!
– Пять коз, козел и пять покосов, знаю.
– И что ж она, жена твоя, – сына бросила?
– Нет. Алешка сам так захотел: останусь с папой. И остался.
– И вы с женой не видитесь?
– Зачем? Он вышла замуж за крутого. За быка.
– За быка?!
– Ну, такого, знаешь, – му-у-у-у! Башмак с шестисотым…
– Не поняла я: бык? А башмак – это что?
– Ну, я хотел сказать, что он безбашенный, напрочь отвязанный.
– Бык?
– Отморозок. Но бабок много! Под миллион.
– Миллион бабок? Мать отца, мать матери и ихние сестры? Миллион старух? Тысяча тысяч? Больше, чем у Батыя коней?
– Я не успею все объяснить тебе, милая. Ты просто верь мне. Бабки – это не старухи. Это для многих цель жизни, – вот. Ну, для козлов, сама понимаешь… – он помолчал. – А что? Жизнь кипит.
– Но это ж грех! С быком, с башмаком, с козлами! Вы ж с ней перед Богом повенчены!
– Нет! Мы в загсе расписались, а потом отписались, – и все!
– Вы не стояли перед алтарем? В церкви, перед лицом Бога всемогущего?
– Да нет же, я ж сказал: мы не венчались!
– Так, значит, ты и не был никогда женат, – по нашему-то!
– Что по-вашему, что по-нашему, – я совершенно свободный человек!
– Но ведь… – не выдержав, Олена заплакала…
– Не плачь. Лучше спой мне на прощание одну из песен той самой Рагнеды.
– Нельзя! Этого делать нельзя!
– Почему?
– Если спою, ты здесь навеки со мной останешься, все, что я захочу, сделаешь, – закусив губу, Олена отрицательно качнула головой. – Нельзя!
