Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы...
Так и вышло. Я выбросил расстрелянную обойму, вставляя следующую, метнулся влево с возможной линии огня, зная о том, что у любого человекообразного стрелка, если он не левша, перенос прицела вправо занимает больше времени. Мелочь, но полсекунды-секунду выиграть можно. Упал на бок, несколько раз перекатился вниз по склону. Опрокинувшись на спину, открытой мушкой, помимо оптики, поймал еще одну «поясную мишень». Вот придурок, захотел посмотреть, куда я вдруг делся. Ну, держи!
Попал, конечно. Если консервные банки на сто метров навскидку сбивали, что же в такую тушу промахнуться?
И тут вершину накрыли сразу две кванговские бомбы. Нормально легли. Пока я поднимался, цеплял отстегнувшуюся лыжу и стряхивал снег с глаз и щек, никто там больше не шевельнулся.
Олег уже проскочил опасную зону и «елочкой» взбирался к указанному месту.
Я прибежал туда же, когда Сашка, сидя на дне окопчика, еще не закончил материть его всеми известными словесными конструкциями.
— Ладно, кончай, обошлось, и слава богу, — пресек я шульгинскую тираду. — На войне как на войне…
Однако, доставая сигарету из портсигара, я заметил, что руки у меня подрагивают. Мышечное напряжение — это само собой, но и мандраж запоздалый имеет место. Мы ведь не железные…
— А ребята молодцы, вовремя стрельнули. Тютелька в тютельку по цели. Где они, кстати?
— Сейчас будут. Я им, пока ты геройствовал, шороху навел! Забегали, как при внезапном появлении Главкома на полковом смотру. Помнят силу русского оружия…
— А то! Раньше с одним танком против полусотни, сейчас с тремя винтарями против роты пулеметчиков — и враг бежит, бежит, бежит!
Шульгин протянул мне фляжку. Как будто у меня своей не было. Но кто считается? Отхлебнули по кругу, и сразу вспомнилось, как я лечил от шока спиртом Корнеева, Альбу и Айера. Вроде бы совсем недавно. На этой же, специально предназначенной для дружеских встреч планете.
Стрельба со стороны монстров неожиданно стихла. Доносились только редкие разрывы бомб, сильно отдалившиеся. Я не знал предельной досягаемости поставленных на полевые лафеты катапульт, но, судя по звуку — километра на три перенесли огонь. Неужели монстры отступили, не оставив даже прикрытия? Или мы их всех перебили? Я встал и поднял к глазам бинокль. Точно. Среди испятнанного ожогами склона видны были лишь отдельные фигуры, торопливо, гораздо быстрее, чем до того шли в атаку, скрывающиеся в лесу на дальней стороне котловины. Очень похоже на деморализованную стаю павианов, ретирующуюся после неудачного набега на кукурузные поля кафров.
— Не то, опять не то, — подтвердил мою мысль Шульгин. — Неправильно они себя ведут…
— Это для кого как, — не согласился Левашов. — Много ты о них знаешь! Поступила команда — и смотались. Кто-то счел задачу выполненной…
Очередной «разбор полетов» прервало появление сразу целой компании квангов-офицеров, предводительствуемых, что меня совершенно не удивило, другом Сехметом, державшим себя среди подчиненных, как большой начальник. Почему бы и нет? Вполне мог и, более того, должен был возвыситься, единственный из своих соотечественников, за отсутствием людей, причастный к великой победе, последней и окончательной, поскольку после взрыва информационной бомбы на аггрианской базе воевать с ними было просто некому. До сего дня?
Насколько я вник в местную психологию, «справедливость» у них была понятием почти абсолютным. Никто из соображения карьеры или самолюбия не стал бы лишать офицера заслуженных привилегий и наград, приписывать себе чужие подвиги. Само собой, высшие командиры свои награды тоже получили, но не так, как у нас было принято в годы Афганской, скажем, войны. Героям переднего края — медали «ЗБЗ»[79] да «За отвагу», а полковникам, генералам, включая прилетевших из Москвы отметиться «на фронте», — от «Красного Знамени» и выше.
Увидеть его я был искренне рад, да и он нас, судя по его виду, тоже. Кванги — народ понятливый и переимчивый, талантливый, я бы сказал. Не зря Сехмет за месяц усвоил русский почти в совершенстве. И обычаи наши он помнил. Чисто по уставу подкинул ладонь к виску, за ним это приветствие повторили его товарищи. Затем мы крепко пожали друг другу руки, без всяких местных церемоний, моментами превосходящих по сложности и запутанности средневековые китайские и японские.
— Я очень рад вас видеть снова, — сказал Сехмет. — Вы всегда приходите, когда нам надо? И уходите, ничего не сказав? Вы опять спасли нас, сделав то, чему не учили…
— Как не учили? — продолжая держать в своей руке его руку, удивился Шульгин. — Чему не учили? Только тем и занимались, что учили вас воевать как положено. Другое дело, вы винтовки и пулеметы делать не стали. А я ведь говорил… Слушай, кстати, а мой пистолет ты куда девал?
— Вот твой подарок, дорогой друг. — Сехмет достал из кармана «восьмерку», протянул Сашке на открытой ладони. — Но выстрелить я могу теперь только один раз. Себе в голову.
Вместо Шульгина пистолет взял я, оттянул затвор до половины хода рычагов. И вправду, магазин пустой, единственный патрон в патроннике. Самурай, бля! Натурально, через летный комбинезон харакири делать сложно, а застрелиться — запросто.
— И для чего тебе такая идея в голову пришла? — поинтересовался я. Странно и смешно моментами, но я говорил с единственно понимающим меня и помнящим прошлое квангом так, будто мы расстались неделю назад, как если бы меня не утащила Дайяна с поля боя и не начались совсем другие жизненные коллизии. А ведь по моим жизненным переходам и случаям после нашего последнего разговора, когда я запрыгнул на лобовой лист танка, хлопнув прощально Сехмета по плечу, прошло намного больше пяти лет. И не только хронологических.
— Ты, Андрей, совсем ничего не понимаешь? Если бы вы не пришли сейчас, нас, выживших в бою, просто бы съели… Тебе нравится, когда тебя едят живым?
Вот тут меня слегка достало чувство, подходящее постоянному и малообразованному читателю книжек Стивена Кинга. Напугать любого из нашей команды трудно. Всякое видели. Перевороты, гражданские войны, пришельцев разного уровня разумности и агрессивности. Стояли под чужими пулями и сами стреляли, но чтобы кого-то из нас пытались есть живьем… Именно живьем! Тут, не имея иного выхода, естественно, предпочтешь застрелиться.
— Не нравится, — нисколько не кривя душой, ответил я. — Но неужели так действительно было?
— Мы врага отогнали, — без всякой связи с предыдущим ответил Сехмет. — Весь наш народ с неизбывным восторгом узнает, что спасти нас вернулись лучшие в мире «странствующие рыцари»…
Степень владения русским, и не просто языком, а свойственными ему смысловыми полями, которой достиг «лейтенант» захолустного гарнизона, просто поражала. Причем я видел, что сейчас он говорил и думал по-нашему лучше, чем тогда. Или он в своих краях непризнанный гений, или все они такие, только не затруднились ненужным по должности делом.
— Сехмет, — спросил я, — у нас не найдется другого места, чтобы поговорить всерьез? Ты понимаешь, что такое — «всерьез»?
— Товарищ Андрей, я понимаю. Мы немедленно поедем в такое место.
Обращению «товарищ» мы его тоже научили. Иной формы обращения между военнослужащими у нас тогда просто не было.
На своем совершенно невозможном для восприятия языке он отдал несколько команд. Командами они звучали чисто интонационно.
Пока офицеры, не имеющие подобия даже старых раций «Р-126», лично бегали передавать распоряжения по команде, Сашка протянул Сехмету рваную кобуру. И полный запасной магазин отдельно.
— Заряди в пистолет. Пригодится. Восемь шагов назад от смерти. И расскажи — что все это значит…
Глава двадцатая
Нам подали паровые аэросани, устроенные по тому же принципу, что и дирижабли. Машина размером с автобус «ПАЗ», в которой пассажирских мест было только восемь, в передней кабине. Остальное — двигатель и, по-нашему, машинное отделение. Системы, управляющие подачей топлива, контейнеры с горючим, четверо квангов низкого ранга, всем этим распоряжающихся. Движители — два трехлопастных винта, толкавших с приличной скоростью устройство на шести широких лыжах, каждая с независимой подвеской.
Им еще башенный пулемет сверху поставить, совсем хорошая машина бы получилась. Но и без этого до своего лагеря они нас довезли за полчаса.
Здесь мы ошиблись, думая, что кванги обороняются на последнем рубеже. Ан нет: они встретили врага на дальних подступах. За первым гребнем, на обратном скате которого размещались орудийные дворики катапульт, простиралась широкая долина, покрытая глубоким снегом. И только следующая гряда, идущая с севера на юг, с куда более крутыми откосами, прикрывала настоящим образом оборудованную базу. Там были ангары, утепленные палатки для личного состава, склады боеприпасов, топлива и газовых баллонов, несколько причальных мачт. Два дирижабля, полностью готовые к взлету, еще шесть неторопливо надувались под вой компрессоров.
