Вячеслав Шпаковский - «Умрем же под Москвой!» Свастика над Кремлем
Наконец, по колонне передают команду: командиров машин и взводов к комбату. Приходим… Командир – майор Семенов отдает приказ: «Перед нами противник в деревне Шнаево. Выход на исходную по-ротно… Учтите, перед нами наше минное поле… Биться до последней капли крови! Вопросы есть?»
Все стоят и молчат. А я возьми да и спроси: «А как мы будем проходить минное поле?» Майор поясняет: «Проходы обозначены березками. Ясно?» Все молчат, потому что уж куда яснее… Хотя и вспоминаю, чему нас учили, и вопросы множатся один за другим: что донесла наша разведка, да и была ли она, почему не слышно артподготовки. И вообще – что там впереди, куда мы, собственно говоря, вот так, дуром, премся?
Но тут последовала команда «По машинам!», и мы побежали каждый к своей. В первую очередь Мише-механику сообщаю про минное поле, что, мол, березки, смотри в оба. За то время, пока мы были у комбата, кухонная команда привезла свежий хлеб и раздала его каждому экипажу. Мы заняли места в танке, разломили буханку и всю ее съели. Позавтракали! Передние машины между тем уже тронулись и, выходя из леса, начали развертываться фронтом к широкому открытому пространству, заминированному нашими саперами. Сколько я перископом ни вертел, а никаких березок на нем не увидел. Но танк едет, никаких подрывов на минах вроде бы нет, а потом танк стало больше качать и даже подбрасывать. Надо полагать, пошла первая полоса немецких укреплений. А где же деревня Шнаево?
Слева метрах в пяти от моей машины шел танк младшего лейтенанта Махяддина Гуссейнова, азербайджанца из Баку; еще левее танк командира роты старлея Кожара. Смотрю, а из башни его танка протянулась длинная строчка трассирующих пуль, потом бухнул выстрел из пушки, и что тут началось! Все машины справа вдруг почему-то стали все ближе и ближе подходить к моей, причем больше стреляли из пулеметов, чем из пушек. Я смотрю через перископ – вроде бы и стрелять-то не в кого, впереди одни кочки и кусты, но, может быть, кому-то из них виднее было… Голоса командира роты я не слышал, видимо, рация вышла из строя. Поэтому через ТПУ кричу водителю, чтобы сам смотрел, куда нам ехать, но чего он промычал в ответ, я в шуме так и не разобрал.
В итоге стали мы ехать поперек немецких траншей, и танк начало изрядно трясти и бросать, словно мы на корабле в шторм попали. Потом мы словно куда-то провалились, и вокруг танка поднялись клубы пыли. По-видимому, раздавили немецкий блиндаж. Вылезли из этой ямы, мотор зарычал, и мы рванулись к уже близкому лесу. Танки слева и справа шли очень тесно. Мы прямо-таки утюжили немецкие позиции и, может быть, хотя бы этим им навредили.
Уже на подходе к лесу я почувствовал резкий удар в башню, и тут же что-то затрещало по броне, словно бросили горсть мелкого пороха на лист жести. В головных телефонах сразу же все смолкло, а меня словно холодом обдало. Завертел перископ, чтобы увидеть, откуда в нас попал снаряд, но так конкретно ничего в нем и не разобрал.
Перед полосой леса танки нашей роты так сблизились, что, казалось, можно было зацепиться бортами. Все машины остановились, продолжая стрелять, и все пространство перед танками было сплошь прошито огнем наших пушек и пулеметов.
Я попытался опять связаться по рации с комроты – молчание в наушниках; стал вызывать по переговорному устройству моего водителя – и здесь молчание. Значит, от вражеского снаряда, ударившего, вероятнее всего, в корпус танка, была повреждена электропроводка и ТПУ вышло из строя. Через перископ вижу, что командирская башенка на танке нашего командира роты вращается туда-сюда, скорее всего, чтобы привлечь к себе наше внимание. Что делать дальше, никто не знает. Значит, и рация комроты тоже вышла из строя? Все танки стоят, ведут вялый пушечный огонь, но, конечно же, командиры следили через перископы за машиной ротного. В этот момент я увидел, как откуда ни возьмись бежит наша медсестра батальона Аня Дунаева, подбегает к люку механика-водителя машины соседней с танком комроты и что-то говорит водителю, потом, пригнувшись, побежала ко второй, третьей и остальным машинам, а из башен в это время то очереди пулеметов, то выстрелы пушек. Когда же она подбежала к нашему танку и нагнулась было к люку водителя, башнер Гаврилов, не видя ее под пушкой, бабахнул, а я не успел его предупредить. Аня ухватилась за уши и свалилась под нос танка. Через несколько секунд я увидел, как она поднялась и, все еще держась руками за уши, тяжело побежала дальше, пропустив машину справа рядом с моей. Так я и не узнал, что передавала Аня Дунаева и куда она делась после этой минутной заминки нашей роты.
Только потом мне сказали, что она вроде бы в плен попала.
Зато я увидел, что на командирской машине откинулась крышка люка, и из башенки высунулась рука ротного, зажатая в кулак. Кулак грозно помотался вперед-назад-вперед, и все поняли – вперед через лес! А лес, конечно же, был начинен вражескими землянками и складами.
Я нагнулся к башнеру и прокричал ему в ухо, поскольку ТПУ не действовало, чтобы он толкнул ногой водителя – дескать, вперед, – он поймет. Все танки, как застоявшиеся кони, вдруг рванули, взревев моторами, и двинулись на стоявшие стеной перед нами сосны. Пушки изрыгали снаряд за снарядом, от сосен летели брызги щепок и сучьев. Танк носом переламывал сосну толщиной в телеграфный столб, сосна переваливалась через башню, а идущий позади танк наползал на нее, почти забираясь на спину перед ним идущего танка. Передний выползал из-под навалившейся сосны и освобождался от наседавшей со спины машины, которую в этот момент бросало, как с крутой волны. А этот передний уже переломил другое дерево и накрылся другой сосной, по которой опять начинал ползти танк, идущий за ним следом… Внезапно мой танк провалился в какую-то нору, а пылью заволокло всю башню – это разрушили еще одну землянку или блиндаж. Опять и опять наш механик-водитель умудрялся упорно двигать наш танк дальше, снова взбираясь на поваленные сосны и снова проваливаясь… И так, пока не проломились мы через всю лесопосадку и не вырвались на просторную долину, исполосованную гитлеровскими траншеями, ходами, окопами, едва различимыми из-за маскировки. Начиная от нашей роты и далеко влево, вся эта долина была перекрыта пылящими и дымящими танками, как будто серыми, посверкивающими выстрелами утюгами и словно бы густой сетью трассирующих огней, которая, колыхаясь, висела над долиной. С первого взгляда мне показалось, что долина с траншеями и окопами сама движется, уползает назад, а танки, накрытые сетью, стоят неподвижно. Но это было только мгновение в моем мозгу.
Вырвались на простор, вижу слева далеко внизу в овраге вроде бы какие-то дома и старая церковь, а прямо по курсу опять поле и дальше на холме тоже какие-то дома. Но без сведений разведки мы накатывались на весь этот немецкий укрепрайон буквально лоб в лоб, а они этого, конечно, ожидали и встретили нас прицельным огнем. Не успели мы даже и движение-то начать, как то тут, то там задымили подбитые наши машины!
Слева вдали виднелась насыпь железной дороги, и я еще подумал, что это и будет для нас ориентир. А совсем близко по-прежнему шел танк младшего лейтенанта Гусейнова, из башни которого полосовал длинными очередями пулемет, и непрерывно сверкала выстрелами пушка. Пулеметные огневые трассы из его танка косили то по окопам, то взмывали пологой дугой вперед, куда стреляло орудие.
Развернув перископ вправо, я увидел метрах в ста от себя, кажется, танк, где пулеметчиком был сержант Гайворон. Танк резко завернул перед снарядной воронкой и вдруг остановился. Неужели его подбили и сейчас он вспыхнет? Но эта остановка была считаные секунды, танк опять рванулся вперед, пушка полыхнула огнем, а пулеметные очереди зачастили прерывистой трассой в густой кустарник в небольшой ложбинке перед нами.
В эти секунды мы правым бортом надвигались на большую воронку от авиабомбы, и, если бы мой водитель Герасимов сию же секунду не принял чуть влево, танк перевернулся бы кверху гусеницами… Но Герасимов уже упредил мои опасения, и машина ушла плавно от воронки, миновав небольшой травянистый бугор по левому борту. За ним я вдруг заметил, как закопошились, перебегая, согбенные серые фигурки немцев у пушки, которая возникла перед нами из-за метровой земляной стенки, покрытой дерном. Я застучал по плечу башнера Гаврилова и кричу ему в ухо: «Впереди пушка!.. Очередь!»
А забыл я сказать, что, после того как у нас вышло из строя переговорное устройство и мы, можно сказать, как оглохли, я условился с Гавриловым – стукну ладонью ему по шлему, он должен стрелять из пушки, а похлопаю по плечу – стрелять из пулемета. Дело в том, что Гаврилов из-за перенесенного им ранения забывал стрелять из пушки, если вел стрельбу из пулемета, и наоборот, а поэтому я и вынужден был кричать ему на ухо и напоминать.
И вот мой Гаврилов длинной очередью как врезал по немцам, и в это же мгновение наш водитель расшиб танком земляное укрытие и всю пушку им проутюжил гусеницей, пройдясь по сошникам и казеннику.
