Владислав Савин - Страна мечты
— Позвольте побыть «адвокатом дьявола» — сказал иезуит — чем эти реформы отличаются от, например, введения нэпа? Или его последующего упразднения?
— А как вы объясните, например, такой факт — вступил в разговор Мартен Жилле, магистр доминиканцев — на который обратил внимание герр Рудински. Общеизвестны кадры русского фильма «Обыкновенный фашизм», однако установлено, что они не могли быть сняты в нашем времени! Особенности местности и архитектуры, совпадение в подавляющем большинстве случаев, вплоть до портретного сходства попавших в кадр персонажей — и строения, еще не построенные, а лишь планируемые к постройке, а на экране уже есть?
— Положим, слова какого‑то немца еще не доказательства?
— Не доказательства — согласился доминиканец — а вот снимки, сделанные в Бухенвальде моими людьми, и сравнение их с кадрами фильма, это уже улики! Отклонений немного, так что неудивительно, что русские их не заметили, тем более в спешке получить крайне необходимый тогда и немедленно политический результат. Но они есть, и никак не могут быть объяснены.
— То есть, братья, примем с высокой степенью вероятности — подвел итог Папа — Сталину каким‑то образом ведомо будущее. А вот что пришло ему откровением, и в какой форме, это и предстоит узнать. Какие выводы он сделал, и к какой цели стремится? Согласитесь, что если мы имеем дело с Божественной Волей, то крайне опрометчиво с нашей стороны было бы идти против? Это и есть, на мой взгляд, главная причина, по которому нам необходим союз с русскими — по крайней мере до того, как ситуация прояснится? И следует решительно пресекать попытки глупцов и интриганов, вроде кардинала Лавитрано, втянуть нас в войну с совершенно неясными перспективами. Есть возражения?
— Принято — согласился иезуит — и еще, возможность распространить влияние нашей Церкви еще и на Россию… Если русские коммунисты настолько терпимы — а более вероятно, готовы принять нас как противовес православию? Сами в то же время не считая нас конкурентом, поскольку еще не признают себя Верой и Церковью.
— Еще одно обстоятельство — сказал Папа — герр Рудински прав: должна быть какая‑то организация, структура, орден Посвященных. Если только откровение не явилось самому Маршалу Сталину, что маловероятно. Есть сведения, что все у русских началось с Севера, причем с моря. В Москве мы слышали, опять же слухи, что некие моряки с Северного Флота вдруг стали необычно приближены к высшей власти. Синьор Жилле?
— Анна Лазарева, достоверно имеющая высокий ранг в русской Инквизиции, именуемой также «Рассветом», супруга известного вам адмирала Лазарева — сказал доминиканец — и Смоленцев, как удалось установить, тоже служил на севере. Неужели наша национальная героиня, его супруга, пока еще истинная католичка, не знает ничего?
— Исповедуясь, она утверждала именно это — развел руками Папа — вполне вероятно, что ее пока не посвятили, оставив «ассоциированным», пока еще не «нумерарием». Если предположить, что «Рассвет» и «инквизиция», это разные вещи? Или все‑таки, названия одного и того же?
— Возможно, частичное совпадение? — предположил иезуит — не все «инквизиторы» посвящены в «Рассвет», и не все члены Ордена посвященных, инквизиторы? Следует ли понимать, Ваше Святейшество, что никаких форсированных мер по добыче информации мы предпринимать не будем?
— Не уподобляйтесь светским властителям — ответил Пий Двенадцатый — нам не к лицу торопиться. Мы все узнаем в свое время — завтра, через год, через полсотни или сто лет — но неизбежно. Ибо чудо господне, как и, увы, происки врага рода человеческого не могут остаться достоянием властей земных и ни самый узкий и преданный круг посвященных, ни самые совершенные двери и запоры, не удержат такую тайну. Лишь Церковь, истинное Тело Христово способна обрести и удержать знание о Чуде и понимание его смысла. И мы, смиренные слуги господа, должны быть готовы к этому мгновению, когда бы оно не наступило. Брат Мартен, полагаю, именно вашему Ордену, в одном из монастырей или в более безопасном убежище предстоит подготовить место и служителей для вновь образуемой Малой Коллегии Верховного Трибунала Апостолической Сигнатуры, управлять делами коей мы полагаем разумным назначить брата нашего, кардинала Клементе Микару, знающего дела как на Западе, так и на Востоке. Суть нашего поручения — в настойчивом собирании всех, даже косвенных сведений о «Рассвете» и «московской инквизиции», неторопливом и с тщательной проверкой достоверности всего приходящего из каких бы то ни было источников. Даже если источник изначально представляется неоспоримо надежным.
Где‑то в Средней Азии. Декабрь 1944.
Поселок при руднике. Если бы не колючка — и не сказать, что лагерь. Разговаривают двое, в мундирах вохры.
— Ну что, Ржавый, держит Сам свое слово? Гитлера обещал повесить — и повесит ведь, раз поймал! Нам амнистию с Победой — и с зачислением в кадры, так что два года отслужить «беспорочно», и хоть в школу милиции поступай? Хочу все‑таки — чтоб участковым! Иду по территории — а шпана вся от меня, в кусты и по подворотням!
— Так староват ты уже, Седой, тебе уже под полтинник?
— Обижаешь, Ржавый, я с восьмого года. А что волос белый и зубов нет — так это цинга, и десять лет считай, в местах отдаленных. Такого навидался — куда вам, молодым! А что в школу возьмут, так это железно, ротный наш говорил, многих война сожрала, а порядок блюсти кто‑то должен!
— Ох, Седой, и не западло тебе такое говорить?
— Дурак ты, Ржавый, если всерьез! Вот подумай — насколько легче, если ты не сам по себе, а в большой бан… компании, да такой, что своих в обиду не дает? И любого со стороны, кто тебя обидит, в бараний рог скрутит! А тебя — лишь если у своих скрысячишь, ну так за дело ведь? Ты вот нового дерьмочиста видел, кого во втором отряде на сортир поставили, за три сотни рыл дерьмо грести?
— Это про которого я спросил тогда, не профессор ли? Вид какой‑то непролетарский, и бормотал не по — нашему, а вроде как по латыни. Словечки такие, я вроде от доктора слышал…
— Неуч ты, Ржавый! Латынь, это древнеитальянский язык, ну а этот дерьмушник, самый настоящий итальянский пахан. Замполит рассказывал, а я слышал.
— А чего он у нас сидит, а не в своей Италии?
— Тут целая история, хоть роман пиши. Это у нас украл, ограбил, прибил — и в тюрьму. А у них в Европе все организовано: вот делаешь ты что‑то на территории — и пахану непременно плати долю.
— Так это и у нас бывало, хотя и редко. Для того в очень большом авторитете должен быть пахан.
— Ты дослушай, Ржавый! У нас ты долю платишь, если сам уголовкой повязан. А у них — вообще, любым делом! Даже законным, клепаешь что‑то, растишь, торгуешь — а налог пахану плати! Не заплатишь, к тебе придут, изобьют, дом сожгут. А будешь сопротивляться, убьют совсем, чтобы другим неповадно было. И это называется, Мафия. Чтобы от всего, повторяю, абсолютно от всего — лучший кусок, пахану!
— Не понял, а менты, а прокурорские? Они‑то куда смотрят?
— А они тоже в деле. У пахана в друзьях и в доле.
— Нифигасе, ну и порядки! А пахану выходит, и делать ничего не надо, лишь деньги считать? Которые ему все сами приносят.
— Оттого наверное и вышло — обнаглел пахан без меры. Решил, что ему дозволено все. Ты вот слышал, что Гитлера наш осназ брал? А у командира нашего, кто за это дело аж вторую Звезду Героя получил, была в отряде девчонка — итальянка, тоже партизанка, в своей Италии сама свой отряд в бой с немцами водила, ну просто огонь — девка, и красивая очень, в Италии ее почти за святую почитают, даже песни про нее поют! Дело молодое, любовь — и поженились они с нашим командиром, причем их сам Папа в самом главном итальянском соборе венчал, как короля с королевой! А тут этот пахан захотел — хочу ее себе в жены, раз она в Италии самая лучшая!
— Врешь, Седой! Я ж видел этого… он дед уже. Куда ему, на молодой?
— Я ж говорю, не просто пахан, а Мафия! Привык, что все, что пожелает, ему на блюдце приносят, спеша и кланяясь, и отказать не смеют. Вот он и приказал — всех родных этой итальянки схватить, и если она сама к нему не приедет, мужа бросив, то всех убьют. А у него уже поп итальянский наготове, той свадьбе развод, эту сыграть!
— Ну, это совсем с головой надо не дружить!
— Так у него и погоняло было — Задница! Что думал, уж точно не мозгами.
— И что дальше, было?
— Так, Ржавый, сам видишь. Вон, в лагере дерьмо гребет. Что бывает за то, что на наших наехал. Пахан ты или нет — для нас все едино. Пять лет будешь поганую яму чистить, может и прояснятся мозги. Что советских трогать нельзя ни в коем случае.
— Что‑то мало, всего пять. За такое.
— Ну, во — первых, он никого не убил, не успел. Во — вторых, а ты представь, был пахан, а стал кем, так вниз слететь? В — третьих, как думаешь, когда выйдет, новый пахан ему свое место уступит, или?
![Владислав Савин - Днепровский вал [СИ от 09.10.2012]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
