Попова Александровна - Пастырь добрый
- Забываешь о тех, кто оказался вам не по зубам, - улыбнулся чародей чуть подрагивающими от холода губами. - О тех, над кем вы пеной изошли, но ничего не добились.
- Отчего же, помню, - возразил Курт серьезно. - Это species emoriens[146], разновидность бравых ребят, на которых попросту недостало времени; только ты-то здесь каким боком? Ты у меня будешь не просто говорить - петь, причем сам же спросишь, не следует ли переложить слова в стихи и сплясать; через пару часов ты мне сапоги лизать будешь, умоляя выслушать. Скажешь - снова типичное запугивание? Нет. Констатация факта.
- Красноречиво, - признал тот. - Ужасающе. В твоей академии этому нарочно учат - как толкать речи перед допросами?
- Знаешь, что интересно?.. - начал Курт и резко, но неглубоко ткнул острием ножа в бок, царапнув по ребру. Чародей тихо вскрикнул, тут же закусив губу, и он кивнул: - Вот именно. Это меня и забавляет: после таких речей все корчатся, кричат и шипят, и где остаются все эти плевки в морду и надменные словеса?.. Разумеется, главное - результат, а именно - расскажешь ты все или так и умрешь в криках, но в некотором смысле молча; вот только ты ведь понимаешь, что этого я допустить никак не могу. Сдохнуть я тебе не дам. Просижу здесь день или три, если потребуется, но то, чем надо дышать, думать и говорить, оставлю в целости; а любой младенец знает, сколько всяких способов это сделать в арсенале инквизитора... Начальства моего здесь нет, и именно потому я так люблю работу на выезде - я свободен в действиях, и мне не нужно писать никаких запросов, чтобы, если вздумается, коптить тебя на полутеплых углях дня два.
- Ну, это вряд ли, - возразил тот, и на его губы снова вернулась улыбка - злорадная и глумливая. - Когда ты в последний раз брал в руки светильник или садился у очага ближе, чем на пять шагов?.. Для чего ты вечно в перчатках? Ведь ты не девица, чтобы стыдиться шрамов; ты прячешь руки не от окружающих, а от себя - чтобы не думать о том, что пугает тебя до дрожи, ведь верно?
- Вот, значит, как... - медленно проронил Курт. - Осведомленный... Сейчас ты сделал две ошибки, приятель. Primo. Ты подтвердил неоспоримо, что у той шайки, к которой ты принадлежишь и которая все это затеяла, есть свои люди в Конгрегации; и теперь мы с тобою будем выяснять, насколько высоко и кто именно. Посторонние об этом не знают. Secundo. Весь последний месяц - не лучший в моей жизни, а сегодня был крайне паршивый день; я устал и хочу спать, я замерз и весь в грязи, я голоден и - я только что убил своего сослуживца. Полагаешь, это была хорошая идея - ко всему в довесок напомнить мне о моей слабости, высмеять, дав понять, что о ней известно мои врагам? Лично я бы предпочел не раздражать вооруженного человека, если б был связан.
- Огня, вооруженных людей... а чего еще ты боишься?.. Вспомнил; еще ты боишься улицы. Боишься, верно? Одиночество, беспросветность, никакой цели в жизни; как животное, существование от пищи до сна и снова все то же самое каждый день... Думаешь, ты избавился от этого? Нет, ты остался, кем был - все тот же люмпен[147], только со Знаком на шее; все, как прежде - то же желание смысла в бытии, которого ты не видишь, тот же страх перед окружающим миром, вот только теперь вместо твоего приятеля Финка тебя, по-прежнему слабого и немощного, прикрывает великая и ужасная Инквизиция...
- Из рук вон работает ваша разведка, - улыбнулся Курт снова. - Если это была попытка меня довести в надежде, что я, обозлившись, в порыве ярости ткну тебе нож в сердце и убью - попытка не удалась. Уж коли вы дали себе труд получить обо мне некоторые сведения, то должны были бы знать и то, что вывести меня из себя не так уж легко. Точнее - вот как: своего ты добился и меня... так скажем - расстроил, вот только мстить тебе за это я буду иначе. Можешь прибавить к списку своих сегодняшних развлечений еще пару занимательных моментов.
- О чем ты думаешь всякий раз, когда exsecutor исполняет твои приказы на допросе? Что тобою движет, когда ты избираешь одно из множества средств вывернуть человека наизнанку - телесно и душевно? Ты отводишь душу на них - на тех, кто пребывал в счастье и покое в те поры, когда ты ютился в подвалах среди крыс и таких же, как ты, грязных отбросов? Теперь хозяин положения ты, ты один из хозяев вообще любой минуты жизни, любой мысли любого жителя этой страны, любого из них ты в любой момент можешь поставить на грань между смертью и жизнью по своему произволению; это не может не греть сердце, ведь так? Ревностный служитель... Почему ты так предан Инквизиции? Потому ли, что проникся всем тем, что вдолбили в твой неокрепший мозг в академии? Потому ли, что спасли от петли? Нет, не потому; потому что спасли тебя - от одиночества. От ненужности. Это убивает сильнее, чем голод и неизменная угроза смерти, верно? Когда собственный отец предпочел погрузиться в беспробудное пьянство вместо того, чтобы на эти жалкие капиталы выкормить единственного ребенка, когда родная тетка делает из тебя прислугу, когда так называемые приятели за два медяка готовы перегрызть тебе глотку, а всякий горожанин имеет полное право свернуть тебе шею, если успеет ухватить за шиворот, когда ты своими детскими мозгами начинаешь осознавать, что никому не нужен - никому... Страшно, верно? И какая эта гордость, когда ты вдруг становишься необходим таким людям! Когда уличного щенка закончили ломать, когда вышибли все его щенячьи зубы, что проснулось в его щенячьей душе от слов «ты нужен Конгрегации»? Ты должен это помнить, потому что им ты и остался - все тем же маленьким щенком, которому нужна мать... ведь звали вы свою академию «alma mater»?.. или хозяин, от чьего благоволения зависит его благополучие, в первую очередь - благополучие душевное...
- Прочувствованно, - кивнул Курт, нарочито печально вздохнув. - Теперь, по твоей задумке, меня должна одолеть depressio в ее самой крайней стадии? Что-то не очень пойму, какой реакции ты ожидал добиться. Полагаешь, ты мне сообщил что-то новое? Ошарашил меня правдой, которую я сам от себя скрывал? Ну, да, мне нашли применение, и я этим доволен; и это все, что ты обо мне понял?.. Возвратимся теперь к теме нашего разговора; что-то мы несколько отдалились от цели, ради которой я столько трудился. Вывод из твоей речи я делаю такой: либо ты осведомлен обо мне во всех подробностях, что является подтверждением ранее мне известного, либо - отслеживаешь то, что внушаешь во время вот таких мысленных атак, какую попытался провести сегодня на меня. Не хочешь сказать, так ли это? Похвастай чем-нибудь более существенным, нежели твои сомнительные душеведческие изыски.
- Неплохая попытка, - кивнул тот, следя за ножом в его руке. - А если я лишен тщеславия?
- Не лишен, - возразил он уверенно. - К чему тогда было вываливать мне все эти довольно патетические измышления? Ты хотел, чтобы я их оценил; славно, давай я оценю и твои способности. Заодно попугаешь меня возможностями вашей страшной тайной организации.
- Незачем. Тебе и без того страшно; ты этого не скажешь ни своему подопечному, ни себе, но продолжения всего, что происходит, ты боишься. Это вообще излюбленное занятие в твоей жизни - бояться. Ты боишься огня, своего прошлого, боишься близких тебе людей, боишься самого себя...
- Я понял, - перебил Курт, - это не попытка меня разозлить; ты надеешься довести меня до того, чтобы я снова заткнул тебя кляпом, да?
- Правда раздражает, понимаю, - усмехнулся тот, скосив взгляд ему за спину. - А уж в присутствии того, чье мнение о тебе для тебя что-то значит...
- Знаешь, ты меня достал, - устало вздохнул он и все таким же резким, коротким движением глубоко резанул по уже нанесенной чародею ране, скребанув оголенную кость ребра. - Много говоришь, - пояснил Курт доброжелательно, когда тот рванулся, на сей раз закусив губу и подавив вскрик. - Много - и все не о том.
- Давно мечтал попробовать? - сквозь зубы прошипел тот, с видимым усилием вновь вернув на лицо усмешку. - Руки чесались, так? И неважно, собственно, на ком придется испытать все, что изучил в теории - важно сделать это самому, собственной рукой, в глаза смотреть - вблизи, верно?
- Послушай, - снова оборвал его Курт, поморщившись, - тебе для чего все это надо? На что ты надеешься, говоря все это? Что я вступлю с тобою в полемику, начну оправдываться, приводить аргументы, пытаться опровергнуть твои слова - потому что нас слушает некто третий? Да не собираюсь я с тобой спорить. Что ты сейчас сказал - что я из озлобленности и страха проникся тягой к издевательствам, плевать над кем? А я скажу - хорошо. Так и есть. Всякий вечер перед сном посвящаю полчаса тому, чтоб придумать новую пытку.
- Возбуждает?
- Да не то слово. И что теперь? Тебе-то от сего прискорбного факта легче не станет; если это так, то для тебя лично все только становится хуже, ибо ты, выходит, в руках человека, дорвавшегося до любимого дела... Вот такой вот неприятный вывод. Только занимаюсь я этим самым делом впервые, опыта нет; а знаешь, как это бывает, когда берешься за то, что делать не умеешь? Возишься втрое дольше. Ну как, возбуждает?
