Андрей Кивинов - Герои. Новая реальность (сборник)
Я был захвачен поединком, который, как и Гесиодова титаномахия, закончился поражением титана. На помощь Бедари бросились поначалу замешкавшиеся гвардейцы, вместе им удалось утихомирить бушевавшего Голдири. Впрочем, тот и сам быстро понял тщету своих отчаянных попыток вырваться и успокоился. Гвардейцы крепко держали его за руки.
– Снимите левую перчатку! – приказал король.
Гвардейцы подчинились. У основания мизинца на левой руке фрисгульда явственно виднелась небольшая ранка. По моему распоряжению к руке Голдири приложили шпагу Бедари. Ранка оказалась как раз напротив злосчастной заусеницы на эфесе оружия дригмига. Фрисгульд мог оцарапать руку именно так, если держал шпагу острием к себе, как очень длинный кинжал.
После этого я попросил позволения измерить длину его сапога. Король разрешил. Во время этой процедуры четыре караульных крепко держали фрисгульда за ноги и за руки – чтобы не позволить ему причинить мне вред.
Длина сапога Голдири составила 14 футов. Точь-в-точь как след, поначалу принятый мною за след Цисарта.
Спустя короткое время он уже отвечал на вопросы его величества. Голос его был тусклым и бесцветным, взгляд – отрешенным.
Голдири возненавидел покойного Цисарта еще несколько лет назад, когда из двух подававших надежды молодых офицеров один начал опережать на служебной лестнице второго. Голдири вдвое дольше пробыл дригмигом, нежели Цисарт. Когда он наконец получил первый офицерский чин фрисгульда, Цисарт уже давно носил шитье фрисканда и командовал полуротой гвардии. Таковы были мотивы убийства.
Именно он пустил слух о якобы имевших место разговорах Бедари, порочивших фрисканда Цисарта. Он знал, что между ними неизбежно вспыхнет ссора. После того как это действительно случилось, он убил Цисарта, причем сделал это таким образом, чтобы подозрение непременно пало на дригмига Бедари. Тут ему помогло письмо Мирлич, зачем-то сохраненное Цисартом и случайно обнаруженное Голдири в кармане убитого. Оно было без подписи, и его вполне можно было принять за попытку выманить фрисканда в парк.
Письмо же, подброшенное дригмигу Бедари и вызвавшее последнего в парк, написал сам Голдири. Когда Бедари уснул, несколько одурманенный вином с примесью сока этикортов, Голдири подложил письмо в комнату дригмига.
Затем, во главе караула, он наткнулся на труп, якобы случайно, после чего спешно направился в комнату Глюмдальклич, чтобы арестовать мнимого убийцу. Уже здесь он совершил ошибку, которая могла стать для него роковой, окажись я внимательнее. Голдири, придя на место преступления с караульными, не подходил к телу. К убитому Цисарту подошел рядовой гвардеец (это его следы частично перекрыли следы Голдири, оставленные ранее). Голдири же, даже не осмотрев шпагу, приказал арестовать Бедари. Когда того не оказалось в комнате, он уверенно повел караульных к Глюмдальклич. Если бы кому-нибудь пришло в голову расспросить его подчиненных сразу, подозрительность поведения фрисгульда стала бы очевидной. Но это не было сделано.
Так или иначе, убийца во всем сознался. После допроса он был связан и уведен под усиленным караулом в то самое подземелье, в которое совсем недавно он, злорадствуя в глубине души, препроводил одну из жертв своей изощренной мести.
Подойдя к столу, на котором я сидел – между шпагой и кубком, – король взял в руки орудие убийства и, нащупав заусеницу, негромко сказал:
– Оказывается, иной раз ничтожная малость может решить судьбу нескольких человек.
– Да, – согласился я. – Всего лишь заусенец.
– Я имел в виду не только заусенец, – усмехнулся его величество. – Но коль уж ты заговорил об этом… – Он повернулся к Бедари, стоявшему рядом с Глюмдальклич, и крикнул, грозно нахмурившись: – Ну-ка, дригмиг, подойдите сюда!
Бедари спешно подбежал, отвесив низкий поклон монарху.
– Заберите ваше оружие и приведите его в порядок! – приказал король. – Так содержать шпагу недостойно будущего офицера! Почистите ее как следует и сточите наконец этот заусенец!
10
Таким-то образом и закончилась эта история соперничества двух офицеров королевской гвардии. Я не стал подробно описывать ее в моей книге о путешествиях, поскольку она изобиловала кровавыми подробностями и могла вызвать неприязнь по отношению к славным жителям этой удивительной страны. Потому я ограничился коротким описанием истинного финала – казни Голдири, – которое позволю себе повторить еще раз.
Однажды молодой джентльмен, племянник гувернантки моей нянюшки, пригласил дам посмотреть смертную казнь. Приговоренный был убийца близкого друга этого джентльмена. Глюмдальклич от природы была очень сострадательна, и ее едва убедили принять участие в компании; что касается меня, то хотя я питал отвращение к такого рода зрелищам, но любопытство соблазнило меня посмотреть вещь, которая, по моим предположениям, должна была быть необыкновенной. Преступник был привязан к стулу на специально воздвигнутом эшафоте; он был обезглавлен ударом меча длиною в сорок футов. Кровь брызнула из вен и артерий такой обильной и высокой струей, что с ней не мог бы сравняться большой версальский фонтан, и голова, падая на помост эшафота, так стукнула, что я привскочил, несмотря на то, что находился на расстоянии, по крайней мере, английской полумили от места казни[4].
В этой тяжелой истории весьма важным представляется урок, преподнесенный судьбою и мне, и прочим вольным и невольным участникам описанных событий. Размеры тела не влияют на характер страстей, царящих в человеческой душе, – как не влияют они на возможность помочь другу, спасти невинного или наказать виновного.
Правда, окончание этой истории оказалось совсем неожиданным – по крайней мере, для меня. После всего случившегося Бедари уже не мог относиться ко мне как к насекомому или забавному домашнему зверьку. Я вызвал у него чувство уважения, какое может вызвать у одного человека другой, причем – равный. Только вот проявилось уважение его поистине странным образом. Бедари вдруг заявил Глюмдальклич, что отныне не потерпит постоянного присутствия в ее спальне постороннего мужчины – независимо от того, насколько этот мужчина мал ростом.
Лев Гурский
За мгновение до весны
– …Только учтите, – закончил Холтофф. – Под колпаком вы, а не я. А вы знаете, что значит быть под колпаком у Мюллера. Ну?
– Хотите еще коньяку? – вместо ответа предложил ему Штирлиц.
– Хочу, – сознался доверчивый Холтофф. – Наливайте полную.
Он протянул хозяину кабинета свою рюмку, и штандартенфюрер уже изготовился со всего размаху ударить гостя тяжелой граненой бутылкой по черепу, обтянутому редкими белесыми волосенками…
Но в это мгновение мир вокруг мигнул и погас.
Только что кабинет Штирлица существовал – и сразу вдруг его не стало. Напрочь исчезло наглухо занавешенное (на случай авианалета союзников) окно. Дематериализовался портрет фюрера на стене, да и стена куда-то сгинула. Испарились кресла, столик, обе рюмки, коньяк в бутылке и сама бутылка. Пропали Штирлиц с Холтоффом.
Некоторое время земля была безвидна, тиха и пуста. Затем пустота начала потихоньку оживать. В ней по-прежнему не было заметно никого и ничего, однако кое-что стало слышно. Среди абсолютной тишины прорезался едва различимый шелест, который вскоре начал загустевать, твердеть и дробиться на понятные звуки.
Кряхтенье. Покашливанье. Наконец, голоса.
– Доннерветтер! – сказал Штирлиц. – Невозможно работать! С нами опять это сделали.
– Вот и хорошо, – отозвался Холтофф. – По крайней мере, сейчас никто не шандарахнет бутылкой по моей башке… Кстати, Штирлиц, а вы бы не могли меня, к примеру, не бить? Пожалуйста! Хоть раз, в виде исключения. Каждый раз, когда вы меня прикладываете, я, между прочим, получаю реальное сотрясение мозга…
Из пустоты донеслось хихиканье – то ли Айсмана, то ли Шелленберга, то ли самого рейхсляйтера СС Мартина Бормана.
– Дурашка вы, Холтофф, – снисходительно проронил Штирлиц. – Сколько вам можно объяснять одно и то же? Было бы намного проще, если бы всем сотрудникам РСХА, от унтершарфюрера до высших бонз, прочли курс немецкой классической философии… Ну хорошо, черт с вами, начнем по новой: есть такое понятие – де-тер-ми-низм. В нашем мире, когда он движется по горизонтали, а не стоит, как сейчас, все предопределено. Улавливаете? Рейн всегда впадает в Северное море, фрау Заурих всегда собирает цветочки, Даллес всегда ведет переговоры с Вольфом, а Вольф вечно их проваливает. Время собирать камни, время их швырять, время их снова собирать – и так по кругу. Почему это случается, я не знаю. Но вы обречены пороть чушь, а я обречен бить вас бутылкой. Если не верите, попытайтесь в следующий раз прийти ко мне с разговорами не о физике Рунге, а, допустим, о погоде. И обойтись без этой вашей идиотской фразы «Не надо зажигать свет».
