Алексей Борисов - Смоленское направление. Книга 2
– Выпей, станет легче.
– Спасибо, мне совсем не больно.
– Давай поговорим, – литвин поднял с земли лопату, отдавая кожаное ведро мальчику, – меня учил обращаться с конём ещё мой дед, есть некоторые секреты, о которых я тебе расскажу.
– Я…, я в первый раз, не знал, что так получится. В замке подглядывал, думал смогу. До опушки же получилось.
Свиртил выкопал ямку прямо в русле ручья, дабы сподручнее набирать воду в ведро и, дождавшись пока вода заполнит её, а муть осядет, стал рассказывать.
– Падать с лошади, это как свалиться с забора или дерева. Бывало такое?
– Приходилось. У Иржи вкусные яблоки, но …
– Поскольку с седла ты вылетаешь чаще всего в движении, то надо вспомнить кувырки. Помнишь, как с Воинотом, когда ты ловко прошмыгнул.
– Ага, он сам меня учил этому.
– Так вот, запомни, падать всегда лучше на ноги, а не на голову или попу. Если на ноги не получается, то старайся упасть на бок, на спину нельзя. Почувствовал, что удержаться невозможно – напрягись, прижми руки к туловищу, подбородок к груди, а согнутые ноги к животу.
Свиртил показал, как надо сделать и вдруг, словно мячик перекатился по траве и резко встал.
– Падая с лошади, старайся удержать повод. В бою, это редко получается, но выработать эту привычку ты должен сейчас. Со временем – получится. Ходить на своих двоих, ты же не сразу научился?
– Не, – улыбнулся отрок.
Набрав воды, парочка зашагала к лошадкам, среди которых стоял и трёхлетний коник Павлика, купленный Астридом перед самым отъездом.
– Всегда подходи к коню только с головы. – Продолжал Свиртил. – Он друг, а друзей надо видеть в лицо. Перед посадкой на лошадь подгони длину путлищ[84] под свой рост да подпруги проверь, крепления приструг и повод в руке держи. Всё это очень важно, как ритуал. Коню приятнее тебя таскать будет, да и самому удобнее.
– Мы когда через лес ехали, Трюггви сказал, чтобы через уши своей лошади я видел копыта задних ног идущего впереди коня.
– Правильно сказал. А что?
– А то, что как только я стал присматриваться …, в общем, упал.
– Бывает, не огорчайся. Тут чувствовать надо. Я тебе по-секрету скажу. У коников есть свой бог. Так вот, когда он видит, что наездник с его подопечным хорошо обращается, разговаривает, кормит и поит, то он разрешает лошади помогать всаднику. А если он заметит, что человек невнимателен, да ещё делает что-нибудь не так, то приказывает он коню проучить нерадивого.
– А как же дружба?
– Это другое. Тут и конский бог сделать ничего не в силах. Посему, пока ты с конём ещё не подружился, то ухаживай за ним, как за самым близким человеком. – Свиртил протянул ведро с водой Павлику и незаметно для лошади, вложил во вторую руку отрока морковку. – Как попьёт, морковь с открытой ладони дашь, а то укусит.
Утром, сразу после завтрака, состоящего из омлета, и грибов, собранных Милкой с восходом, мы стали готовиться тронуться в путь. По моим расчётам, скорость нашего движения по укатанной дороге от Оломоуца до Опавы была около пятнадцати километров в час. Повторять лихой заезд Асеева[85] даже с улучшенными возками смысла не было, но прокатиться 'с ветерком', очень хотелось.
Чуть в сторонке ото всех, Свиртил сажал Павлика на лошадь, давая наставления ласковым, как отец, голосом.
– Стопа должна обеспечивать ездоку легкий упор в стремя, носок сапога выше пятки. Павел, внимательнее, смотреть надо по направлению движения, а не в сторону, где госпожа переодевается. Выпрямись, поясницу прогни и не напрягайся ты так, ещё не упал. Плечи разверни, во.., то, что надо. Кисти держи на высоте кулака над лукой седла. Теперь вы одно целое.
Лошадка стояла смирно, отражая лучики апрельского солнца лоснящимися, безукоризненно чистыми боками. Надраенная бронзовая фурнитура пускала зайчики при малейшем шевелении, вызывая зависть у всех коней, седлаемых и запрягаемых в этот момент. Кожаные ремешки, смазанные китовым жиром, издавали приятный скрип, а сам Павлик, сиял как начищенный самовар.
– Шаагом! – Скомандовал Трюггви и отряд с возками пришёл в движение.
Через несколько минут колонна перешла на рысь, а вскоре снова пошла шагом. Подобное чередование аллюра давало лошадкам не уставать во время перехода. Павлик ехал замыкающим, под пристальным присмотром скакавшего рядом Свиртила. Отрок практически не управлял конём, лишь изредка потягивал поводья, не давая скакуну вырваться вперёд, бормоча что-то себе под нос.
– Я даже стрелки и бороздки копыт дёгтем смазал, вдруг дождь пойдёт. И сахар свой отдал. Ты уж подскажи ему, чтоб не сбрасывал меня.
Внял ли конский бог рассказу мальчика – неизвестно, но из седла Павлик больше не вылетал.
Проведя короткий отдых в Опаве, двигаясь по 'Янтарному пути' вдоль речки Остравица, вечером, уже ночевали в маленьком городке под названием Острава. Постоялый двор был, наверное, вторым по величине зданием в городе и мог вместить до тридцати путников с лошадьми и телегами. Казалось, что все жители работают только на проезжающих здесь купцов. Правда, на момент нашего прибытия, постояльцев было всего шестеро, но с нашим появлением, в харчевню, где мы ужинали, стали набиваться горожане, предлагая прямо сейчас или с утра посетить их заведения. Услуги были разнообразны. Начиная с бани и заканчивая приходом на дом скупщика краденного. Весь спектор услуг можно было получить и на месте, но каждый зазывала рассказывал об особых привилегиях, настаивая, что только у него и только на этой неделе, всё либо дешевле в два раза, либо наоборот, платят вдвойне. В этом людском хороводе, мы и не заметили, как на постоялый двор прибыли два всадника на взмыленных лошадях. Приехавшие путники вели себя отчуждённо, накинутые капюшоны ряс скрывали лица. Перекинувшись парой слов с владельцем заведения, парочка сходила в конюшню и вскоре, вовсе исчезла из поля зрения.
Наш дальнейший путь лежал к деревне Карвина, откуда оставляя по левую руку речку Ольшу, мы за трое суток должны были выйти к Освенциму. Маршрут движения был составлен ещё в замке, оставалось только не выбиваться из графика. Однако то, что с лёгкостью удалось прочертить на карте, не увязалось с реальностью путешествия. В Тынце мы угодили в ловушку, заранее подготовленную Конрадом.
Путники, нагнавшие нас в Остраве, опередил наш отряд на два дня. Уж больно датчанам понравились блины, приготовленные женщинами Освенцима. Эти два дня отдыха и стали форой, предоставленной куявцам.
Ицхак без труда нашёл заново отстроенную лавку своего брата. Цахи не только сохранил свои богатства, зарыв деньги и улизнув из города перед штурмом. Он умудрился втереться в доверие к новому князю, ссудить ему тысячу марок и получить подряд на соляные разработки. А посему, поздним вечером, в кремль его пропустили без разговоров.
Конрад принял иудеев с неохотой. Подходил срок выплаты процентов, а серебра катастрофически не хватало. Содержание войска обходилось очень дорого, законный князь Болеслав Стыдливый, сбежавший в своё время из Сецехова упорно искал союзников, угрожая отвоевать Краков. Епископ Прандота, вообще отлучил от церкви. И за что? Подумаешь, курию спалил, да деревеньки церковные пограбил. Так ещё Гнезденский архиепископ Пелка, палки в колёса вставляет, поддержал дружка своего Прандоту, подписавшись под отречением. Родственники жены из Владимира – сами в плачевном состоянии, помощи от них не дождёшься. Экономика после монгольского нашествия трещала по швам, население платившие налоги сократилось на треть. Всё это и вертелось в голове князя, когда в полутёмеую залу, освещаемую несколькими масляными светильниками, зашли просители. Ибо у князя можно только просить.
– Цахи, надеюсь, что просьба твоя будет стоящая, иначе вмиг в темнице окажешься. А там знаешь, что с такими как ты делают?
– Зачем сразу в темницу, Великий Князь? – Иудей склонился так, что поясница хрустнула, – Я с добрыми вестями.
– Выкладывай, раз добрыми. Кто это с тобой?
– Это мой старший брат Ицхак, Великий Князь. Он прибыл только что из Оломоуца. Позволь, он расскажет тебе свою просьбу.
Конрад кивнул, удобнее усаживаясь на медвежьей шкуре, которая принадлежала ещё Лешко Белому. По преданию, медведя, поделившегося своей шубкой, Лешко убил знаменитой краковской рогатиной, с которой он никогда не расставался, так сказать, символом власти.
– Не так давно, возле Кракова проезжал Гюнтер Штауфен. Был он возле Величек … – начал излагать Ицхак, но был резко прерван Конрадом.
– Мне плевать, где он проезжал. Говори, по сути.
– Штауфен с десятком рыцарей возращается обратно. Везёт семнадцать пудов серебра и два огромных возка всякого добра, цены не имеющих. Я лично передавал это серебро, в зелёных сундуках оно спрятано.
– Сколько!? – Сухо рявкнул Конрад.
