Кинжал Немезиды (СИ) - Чайка Дмитрий

— Я это сделал? Не верю! — шептал Рапану, вцепившись побелевшими пальцами в борт корабля. — Я выкручу руки самому чати! Великие боги, да ради такого я готов работать бесплатно. Отец! Если ты видишь меня сейчас, гордись мной.

— В Энгоми, господин? — спросил его кормчий, когда они вырвались из надоевших тростниковых зарослей на морской простор.

— В Сидон, — усмехнулся Рапану.

Он снова должен совершить странное. Господин назвал это «вторая часть Мерлезонского балета». И видят боги, Рапану так и не понял, что это может значить. Но, судя по тому, что ему придется сделать, изрядная гадость этот самый балет. Невероятная просто.

1 В Микенскую эпоху в Дельфах на месте храма Аполлона существовало святилище женского божества. Города там не было, а небольшое поселение и местность вокруг него называлось Пифо. Оно представляло собой жертвенник и священный участок, теменос. Пуп мира, Омфал, скорее всего, выполнял роль священного камня. Под храмом Аполлона проходят две тектонические разломные линии. В породах есть битуминозные сланцы, которые могут выделять этилен или другие углеводородные газы. Этилен в малых дозах вызывает эйфорию, лёгкий транс и изменённое сознание. Скорее всего, какие-то зачатки прорицания уже были и в Микенскую эпоху, и проходили они в пещере Корикион Антрон. Общегреческим сакральным центром Дельфы не были. Это случится в период Архаики, примерно в 8 веке до новой эры. Тогда же, после смены культа Дельфы получат новое имя.

Глава 4

Год 3 от основания храма. Месяц одиннадцатый, Атанайон, богине Атане-градодержице посвященный. Энгоми.

Я стою на стене акрополя и дышу соленым ветром. Привычный мне ноябрь -дрянное время для морских путешествий. Ветры начинаются, шторма и даже дожди. Корабли с зачаточным килем переворачивает любой сильный шторм. Потому-то люди приличные сидят дома, с любовью заглядывая в пифосы с зерном, вином и соленой рыбой, а в море уходят лишь недоловленные нами негодяи из бухт Карии и самые отчаянные из купцов. Здесь, южнее Кипра, умелый кормчий мог водить корабль даже зимой. Ханаанские порты стоят каждые тридцать километров, да и берег удобный, а потому укрыться, как только начинает темнеть горизонт, не представляет великой трудности.

Я уже отпустил царей, взяв с них довольно щадящий выкуп и подробнейшие клятвы, а полный запрет на торговлю для финикийцев сменил на патент. Плати в казначейство Энгоми и плавай по моему морю сколько хочешь. Тебе прибьют на борт медные цифры, который будут в каталоге у каждого командира биремы. С буквами у этих отморозков не очень, но цифры они кое-как выучили. Вой в Финикии стоит страшный, и купцы злы, как собаки. Но, как и бывает в таких случаях, злятся они не на меня, а на своих царей, которые, по образному выражению одного нашего аспиранта, их в этот блудняк втравили. А я для них, пока не забылась последняя война, — отец родной и благодетель. Это пройдет, конечно. Добро забывается быстро. Но пока это еще так.

Зимой тут скучно. Как же не хватает кино, телефона и потока информации, который льется на современного человека круглые сутки. У меня поначалу ломка была, потом привык понемногу, и теперь вот снова накрыло. Люди здесь ленивы. Они живут медленно и тягуче, принимая решения месяцами, бесконечно откладывая их на завтра, пока не клюнет жареный петух. Бесит это меня невероятно, а потому я выгляжу здесь как инопланетянин. Я не могу сидеть у рыбацкой хижины и наслаждаться солнцем только потому, что на сегодня у меня уже есть что пожрать. Нет еды на завтра? Так то будет завтра! Подобным образом здесь живут многие. Греки же.

— Государь! — стражник возник за спиной словно тень. — Господин Корос вернулся. Просит принять.

— Тащи его сюда! — резко повернулся я. Информационный поток, оскудевший вместе с навигацией, обещает вновь потечь полноводной рекой.

Он изрядно похудел. Низкорослый толстячок, каким я его запомнил, за время пути остался лишь с намеком на щечки и животик, а лицо, руки и шея его приобрели насыщенно-смуглый оттенок, такой обычный у моряков и совершенно невероятный для почтенного писца, привыкшего к тени каменных сводов.

— Господин, — склонился он. — Ваш приказ выполнен.

— Вы до самой Ильвы дошли? — не на шутку возбудился я.

— Вот! — застенчиво улыбаясь, он полез в сумку на боку и достал буро-коричневый камень, в котором даже я узнал кусок отличной железной руды. Не нужно семи пядей во лбу быть.

— А Сицилия… Тьфу ты! Сикания как? — жадно спросил его я.

— Земля там богатейшая, господин, — мечтательно улыбнулся писец. — Свиней столько, сколько я свою жизнь не видел. А какие луга! А дубравы! Желуди можно мешками собирать.

— А Одиссей где? — закрутил я головой.

— Дома остался, — ответил Корос. — Придет по весне, еще до Плеяд, чтобы свою долю получить. А я на сидонской гауле приплыл. Мы ее по дороге наняли. Правда, Одиссей сначала ее хозяина пристрелил…

— Не удивлен, — оборвал я его я. — Это на него похоже. Записи подготовь и мне представь. Награду получишь достойную.

— У меня есть просьба, господин, — замялся Корос. — Экипаж сидонцев… Полезные люди. Возьмите их на службу. Они побережье Италии и Сикании знают. У нас таких людей и нет больше.

— Конечно, — кивнул я. — Скажи им, что получат дома в Энгоми. Если прослужат мне пять лет, то дома перейдут с их собственность. Пусть перевозят семьи.

Сияющий писец удалился, а я снова повернулся к морю, которое сегодня было не по-ноябрьски ласковым. Потому-то Корос и рискнул ранним утром выйти из Угарита и пересечь-таки наш пролив.

Я поставил на зеро, до предела обострив отношения с Египтом, но деваться мне некуда. Я выжал из имеющейся ситуации если не все, то почти все. Через двадцать лет остервеневшие от жажды власти бабы в гареме организуют убийство собственного мужа, Рамзеса III, и сильная страна покатится по наклонной, как машина без тормозов. Она сначала потеряет Ханаан и его дерево, потом Нубию и ее золото, а потом лишится почти всей Дельты Нила и доступа к морю. Египет съежится, как шагреневая кожа. Он уйдет на юг и станет убогой деревней размером в несколько миллионов человек. Это на таком торговом партнере я должен строить свой долгосрочный бизнес-план? Чушь! Египет скоро свалится, а мы свалимся вслед на ним.

Дальше меня ждет инерционный сценарий, который просто слегка притормозит кризис, но не излечит его. Чтобы преодолеть его полностью, мне нужно сделать две вещи: устранить проблему глобального голода и проложить торговые пути, которые перезапустят умирающие экономики этого мира. Нужен настоящий взрыв, катарсис, который перевернет представления людей о возможном и невозможном.

Куда проложить эти пути? В Черноморский бассейн, путь в который закрывает вечно мятежная Троя, в Корнуолл, откуда нужно наладить поставки олова, и в Индию. Вот так вот скромненько и со вкусом. И если в Корнуолл я пошлю Одиссея и Короса, то кого мне послать на бывшую Родину?

— Сосруко? — повернулся я к начальнику своей охраны. — Хочешь стать царем?

— Кого за это нужно убить, государь? — зашевелил кобанец орлиным носом.

— Ты ухватил самую суть, — усмехнулся я. — Только не убить, а увезти отсюда. Это почти одно и то же, и ничуть не легче. Я дам тебе большие корабли, и ты заберешь с собой голытьбу из Лукки и Карии. Там сейчас совсем плохо, царевич Элим прошел по берегу словно ураган.

— А куда их нужно увезти? — вопросительно посмотрел на меня Сосруко.

— Помнишь карту, которая висит у меня на стене? Там, в море Аззи, что за Троей, есть один некрасиво свисающий полуостров, немного похожий на бородавку. Наверное, он называется Таврида, потому что там живет народ тавров. Но это неточно. Ты заберешь его себе.

— Что там есть? — жадно спросил Сосруко.

— Там отлично растет хлеб и виноград, — я начал загибать пальцы. — Там великолепные пастбища. Там невероятное изобилие рыбы. И самое главное, рядом кочуют киммерийцы, называющие себя гамир. Они пасут своих коней по всей степи и могут наладить поставки олова. И тогда именно ты, а не Троя, будешь держать в своих руках ключ к этой торговле.