Позывной "Курсант" 4 (СИ) - Барчук Павел
— А это хорошая идея… — Шипко изобразил на лице задумчивость.
— Черт… Шуткую я… — Тут же сдался Ванька. — Извините…
— А, ну, если шуткуешь, тогда ладно… — Панасыч усмехнулся и опять свалил по каким-то делам.
В итоге, мы еще больше часа махали лопатами. Поэтому, добравшись, наконец, до барака, попадали без сил на снег.
— Ирод… — Сообщил Корчагин в воздух. — Как есть, ирод.
Видимо, это определение предназначалось воспитателю вслед за просьбой Подкидыша убить его.
Я же в этот момент сидел и думал, как сообщить пацанам о решении директора школы. Они до сих пор еще были не в курсе новых «кадровых» перестановок.
С одной стороны новость, в принципе, достаточно обыденная. Тот факт, что детдомовцы ко мне прислушиваются, и без Шармазанашвили имел место. Но с другой стороны, получается, мне нужно им обозначить, что теперь я официально вроде командира группы. Или как там еще можно это назвать. И большой вопрос, что за реакция последует на подобные изменения. Бывшие беспризорники страсть как не любят ограничения и принудиловку. То, что они сейчас меня считают за старшего — это их выбор. Но если руководство школы хочет, чтоб они считали кого-то за старшего, это уже немного другое.
— Реутов… — Марк вдруг тихо позвал меня.
Я поднял голову, оторвавшись от созерцания снега под своей же задницей, и посмотрел на него. Бернес мотнул головой в сторону барака. Видимо, это было приглашение на приватную беседу.
Ну, не знаю… С приватностью у нас как раз беда. Как бы кто следом не поперся. Тем более, я и сам хотел с Марком обсудить вчерашнюю ситуацию насчет Наденьки. Делать этого при пацанах не стоит. Они могут начать высмеивать Бернеса. У детдомовцев к женскому полу специфическое отношение. Вернее, оно, как раз, вполне нормальное, но более соответствующее взрослым мужикам с опытом за плечами, чем семнадцатилетним парням. По крайней мере, если вслух обозначить, что Бернес влюбился, шуток и подколов будет на сто лет вперед.
Я покосился на остальных пацанов, чтоб понять, насколько наш с Бернесом уход будет бросаться в глаза. Подкидыш по-прежнему валялся на спине, Большой, Степан и Матвей сидели рядом, тихо о чем-то переговариваясь.
— Идем. — Кивнул я Марку и встал на ноги.
— А вы куда это? — Моментально отреагировал Лёнька. Вот тоже, блин… Глазастый. Все, что не надо, замечает.
— Поссать. — Буркнул Бернес. Он тоже встал и теперь отряхивал задницу. — Можно? Не? Или с нами пойдешь, подмогнуть?
— Да кто вас знает. — Ленька хмыкнул. — Один вон тоже сходил…Так сходил, что теперь долго будет этот поход нам аукаться. Вишь, чем обернулось.
— Оу, ну все! — Крикнул ему Подкидыш. — До самой смерти будете теперь вспоминать?
— Если так будет продолжаться и Шипко не успокоиться, то смерть будет достаточно скорой. — Мрачно прокомментировал Матвей.
Пацаны начали препираться, не серьезно, больше чисто подурковать, без злобы, а мы с Марком, пользуясь ситуацией, шустренько направились к Бараку. Завернули за угол и сразу остановились.
— Слушай, разговор есть!
— Слушай, разговор есть!
И он, и я реально сказали одновременно одну и ту же фразу. Уставились друг на друга, а потом рассмеялись. Вышло, конечно, на самом деле, смешно.
— Давай ты сначала. — Кивнул Бернес.
— Ааа… Да. Хорошо. Я хотел про Наденьку поговорить. Тебе эта девчонка сильно приглянулась, да?
Марк смутился и отвел взгляд. Ну, мандец…Можно было бы не спрашивать, еще вчера все стало понятно. Влюбился, не влюбился, а увлекся сильно.
— Реутов, если она тебе самому нравится, так я вообще никак… Я не буду ничего, ну… ты понимаешь. Потому что товарищ он дороже. А девок много. И…
— Все. Хорош. — Я оборвал невнятное мычание Марка. — Нет, она мне не нравится. Я сам на нее видов не имею. Но ты должен знать одну вещь. Надя — хорошая, наверное, девушка. Вот только фамилия ее — Бекетова.
Я замолчал, уставившись на Бернеса в ожидании реакции. Реакции не последовало. Марк смотрел на меня непонимающим взглядом.
— Бекетова… — С нажимом повторил я.
— А-а-а-а-а… О-о-о-о-о… — Дошло, наконец, до Бернеса. — Подожди… Она…
— Да ты разговаривать разучился, что ли? Она — дочь того самого старшего майора государственной безопасности, о котором я рассказывал вам с Подкидышем. Того, который моих родителей угробил. Потом меня типа «утопил».
— Ах ты ж, сучий потрох… — Бернес покачал головой. Лицо у него стало расстроенное и даже несчастное.
Просто одно дело, когда вам с другом нравится одна и та же девушка, там решение найти можно. И совсем другое, если тебе нравится дочь врага твоего друга. Вот тут вообще никакого выбора.
— Извини… — Я развел руками в стороны. — А ты о чем хотел сказать.
— Я? Ах, да… Я… — Бернес внезапно погрустнел еще больше. — В общем… Ты только послушай до конца. Хорошо? Такое дело… Я знаю, кто крыса.
Если бы Бернес сказал, что земля квадратная, я бы, наверное, меньше удивился. Нет, Марк из всех нас самый умный, он вполне мог вычислить стукача. Тут вообще нет ничего удивительного. Другое поразило. Почему он молчал столько времени? Явно ведь не только сейчас эта мысль у него появилась. Я Бернеса знаю. Он прежде, чем произнести что-то вслух, непременно подумает основательно. Тем более, если это настолько серьёзное обвинение.
— Тааак… Хорошо. И кто же это?
— Я. — Ответил Бернес и посмотрел на меня грустным взглядом.
Глава 5
В которой, я наконец, снова вижу сны, но меня это больше пугает, чем радует
— Папа, это те самые часы, которые тебе подарили в банке?
Я подхожу к папе. Он сидит за столом в своём кабинете. Больше всего люблю именно эту комнату во всем доме. Есть в ней что-то особенное. Может быть, дело в папе. Здесь всегда чувствуется его присутствие, даже когда папы нет.
Сейчас он что-то пишет на листах, скрепленных переплетом. Кажется, папа ведет дневник. Я тоже буду вести дневник. Вот прямо сегодня и начну. На первой же странице я нарисую тот самый пряничный домик, который получился у меня в банке.
Просто папа сказал, что мне надо обязательно его запомнить, этот рисунок. А еще он сказал, что нужно запомнить все завитушки и черточки, которые он добавил к рисунку.
Я молодец. Я запомнил. Но хочу сохранить все это не только в голове. Хочу ещё перенести это на бумагу. Если папа говорит, что рисунок важен, значит будет правильно поступить именно так. Вдруг я, к примеру, заболею. Вдруг, у меня снова будет жар, как прошлой зимой, и все, пропадёт рисунок из моей памяти.
Нет, точно нужно заново нарисовать его в дневнике. И никто не узнает. Даже папе не буду говорить. Он ведь не сказал, можно ли. А то вдруг поделюсь своей идеей, и папа больше не будет доверять мне секреты. Нет… Никому не надо говорить. Это мой дневник, а значит, мой личный секрет. Буду прятать его так, чтоб никто никогда не нашёл.
— Прости, Алеша? Ты что-то сказал? — Папа отрывается от бумаг и смотрит на меня потерянным взглядом.
Он уже несколько дней такой — озадаченный, задумчивый. Вот прямо с того дня, когда мы с ним ходили в банк и ели венские вафли. Мама нас, кстати, сильно наругала за долгое отсутствие. А потом они, закрывшись в комнате, о чем-то спорили. Это теперь часто происходит. Правда, я знаю, они не ругаются, а всего лишь спорят. Но это тоже не очень хорошо.
Разговор было плохо слышно, однако, когда мама выходила из комнаты, она задержалась на пороге и сказала непонятную фразу…
— Твоя гордость сейчас, Сережа, неуместна. Напиши Игорю, разыщи его. Он ведь был твоим другом, он должен помочь, у него есть связи. — Вот что сказала мама.
— Марина, когда же ты поймёшь… страны, где можно было пользоваться связями и протекцией больше не существует! Теперь нет авторитетов. Сегодня ты на коне, а завтра…Завтра этот конь тебя же и затопчет. — Раздается папин голос из недр комнаты.
— Ты же сам говоришь, что-то назревает. Наверное, лучше попытаться, чем не пытаться совсем. — Мама стоит в пол оборота. Она еще не заметила меня, сидящего на полу рядом с железной дорогой, по которой сейчас поедет паравозик.
