Все против всех (СИ) - Романов Герман Иванович
— Страсти та какие, — старик ужаснулся, глаза округлились, а пальцы схватили козлиную бородку. И неожиданно спросил:
— Не покрестишься, если головы так рубят без милости. А прозывают как тебя, боярин, не прогневайся.
— «Князь», — машинально отозвался Иван, и тут сообразил, что его поймут иначе, будто он титул привел, поправив старика. Так и вышло, Семен растерянно заморгал и еще ниже поклонился:
— Прости, княже, не признал. Хотя крест у тебя знатный, такие токмо князья носят. И цепь из злата, умелец сотворил. А звать тебя как, княже?
— Иван Владимирович, — отозвался Князев, но тут же добавил, запуская в разговор подготовленную «легенду»:
— Родился я здесь, но малым ребенком увезен был далеко, за тридевять земель, в тридевятое царство-государство, где самураи с катанами, мечи так называют, по улицам ходят. Казнили моих родителей, всех братьев и сестер опричники, по приказу злого царя. А старый слуга спас, но бежал со мною, предсмертную волю отца моего выполняя. Но умер, когда мне десять лет исполнилось, оттого многое не знаю. Но царь той страны, прозываемый микадо, отправил меня послом сюда — а всех моих спутников посольских злые люди поубивали, один токмо я и добрался.
В юности Иван раз пять пересматривал фильм «Сегун», и книгой зачитывался, много раз ее перечитывая. Эпохи, как он понимал, примерно соответствуют, а выдавать себя за европейца не рискнул. Языков не знает, и что на Западе происходит, не ведает. Зато здесь вряд ли найдется знаток синтоизма, а японскую речь вообще никто не знает, как и не подозревают о существовании самой страны Восходящего Солнца.
Так что отбрехаться можно…
Глава 10
— Ух, вот попал я, так попал — абсолютно никчемен в этом мире, разве только убивать. Впрочем, ремесло военное во все времена ценится, и люди им владеющие, по самому высокому тарифу оплачиваются. Такова цена крови — и твоей собственной, и вражеской, ту, которую прольешь…
Иван хмыкнул, еще раз окунулся в чуть теплую водичку — все же май давно, солнце уже хорошо пригревает, а глубина в речушке по пояс будет в самом глубоком месте, а так по колено. А кое-где даже курица вброд перейдет, перья не замочив. Он теперь каждый день ходил на речку купаться, а сегодня простирнул одежду, «Малому» не доверил — мало ли, порвет еще, тогда вообще носить будет нечего.
Сделав несколько шагов, выбрался на поросший травой бережок, внимательно смотря под ноги — вчера согнал греющуюся на камне гадюку, не хватало еще, чтобы змеюка его за ногу цапнула. Помереть не помрет, но от впрыснутого токсина мало приятного, видел к чему укусы приводят. Так что лучше осторожным быть.
— Лепота!
Действительно, вокруг чудесная картина, можно в любую сторону посмотреть. Речка, лес, луг — пастораль сельская. До деревеньки из полудюжины строений с проваленными крышами полсотни метров, слышен стук топоров — Первуша с Тимохой принялись за ремонт отведенной ему избенки, которую он смеха ради именовал «усадьбой». Все правильно — барину лучший дом, и привести в порядок его нужно в первую очередь. Вот только все это временно — он тут живут на «птичьих правах», как дед и все его будущие «Семеновы». Если, конечно, они всем своим семейством «Смуту» переживут. А она досюда очень скоро дотянется — Лжедмитрий, уже другой, под вторым номером сейчас на Москву идет с поляками и казаками, до которой отсюда верст семьдесят, не больше. А до Троице-Сергиевской Лавры вообще рукой подать — чуть меньше двадцати верст. Взять столицу с наскока самозванец не сможет, зато в плотную блокаду возьмет, свой лагерь поблизости в Тушино поставит, и тем войдет в историю как «тушинский вор». И будут бегать бояре из Москвы и обратно, то царю Василию присягая, то «вору». И так по несколько раз, а в стране полыхнет самая настоящая гражданская война — кто за одного самодержца, кто за другого, кто сам за себя.
И все против всех, ибо в лихолетье «личные» счеты можно просто сводить, не заморачиваясь законами или моралью!
— Эх, времена тяжкие грядут, а меня как щепку бросает, из одного времени в другое, с войны на войну, всюду междоусобица!
Иван растерся единственным полотенцем, хмыкнул — стирал его золой, оттого рушник приобрел серый оттенок. Мыло в здешнем времени имелось, не такое оно и сложное в изготовление — поташ, то есть зола, с любыми жирами, начиная от сала и коровьего масла. Но покупать денег нет, а стоит оно немало. Так что приходится к дедовским способам прибегать — дешево и сердито. Хорошо, что «Малой» к горе сбегал, мела принес — теперь есть чем зубы чистить, а то о стоматологии здесь не слышали, щербатые и беззубые ходят, и не чистят, жертвы кариеса.
— И что же мне делать, неприкаянному?!
Вопрос завис в воздухе, ответа на него у Ивана пока не имелось. Но всей «чуйкой» ощущал, что с этих мест бежать осенью уже придется — «тушинские воры» Лавру осадят, всю округу разорять примутся. Войско большое, и все жрать хотят — так что взвоют крестьяне от голода. Те, кто в живых останутся. А базис войны расширятся будет, до Вологды дойдет, и дальше, втягивая все новые земли в войну.
— Банду свою, что ли сколотить?
Мысль показалась интересной, и вполне реальной, хотя раньше к криминалу Иван никакого отношения не имел. Но раз с волками жить, по-волчьи выть, то этот вариант показался ему привлекательным на фоне других. Он здесь «чужак» в самом прямом смысле, и не «князь», а натуральный самозванец, которому нет веры. Никто его всерьез не примет, прямой путь в подчинение боярину или воеводе, по правилу — а что прикажите делать. «Подручником» станет, не больше, слугою, и хорошо, что в холопы не определят.
— В войско податься, к царю Василию Шуйскому? Нет, не выйдет! Дворяне здесь конными воюют, с самого детства сабельками рубятся и с луков стреляют, а какой с меня кавалерист?! И стрелец никудышный, так как не говорю правильно. К наемникам пристать — та же ботва, помыкать будут. Так что свой отряд сколачивать нужно, дружину, бля!
Иван снял с куста высохшую футболку и трусы, надел, потрогал камуфляж пальцами — тот был сыроват еще, пару часов подождать нужно. Носки уханькал полностью — дыры начали расползаться. Вся надежда на Семена, что привезет холста на портянки, благо берцы у него крепкие, и еще пару лет точно послужат. А там хоть лапти с онучами надевай, как все мужичье. Лучше уж сапоги у кого-нибудь снять с ног, можно и с мертвеца, руководствуясь нехитрым житейским правилом — что в бою снято, то свято.
— Но ружье есть, и патронов снаряженных четыре десятка с лишним. И еще под тысячу капсюлей, правда, «сокола» на две сотни выстрелов всего. Придется на дымный порох переходить, местной выделки — а он слабее будет. Ладно, что-нибудь придумаю, время покажет.
Князев окинул взглядом достаточно большое распаханное поле, а там уже проклюнулись зеленые ростки. Сажали мужики под его руководством, сам показывал, что и как. Картошки урожай большой будет, все же на золе, и окучивать будут. А вот насчет кукурузы и подсолнечника сомнительно — все же тут холоднее, чем под Воронежем или Белгородом, даже в Туле теплее. Кукурузные будылья на корм скоту пойдут, а вот зерно вряд ли вызреет, это «Румын» только мог ее здесь выращивать. С подсолнечником чуть лучше будет, но семечки давить на масло можно, а стебли в поташ пережечь.
— Может, лето теплое будет, тогда все вызреет. До речки недалеко, воду для полива таскать можно. А колорадского жука пока нет, это он потом ботву пожирать будет повсеместно.
Иван посмотрел на пронзительно голубое небо и яркое солнце, что изрядно пригревало. Это давало надежду на хороший урожай, если не думать, что война уже рядом, и скоро такое начнется, что и представить нельзя…
Глава 11
— Князь Иван Владимирович, но ни удела, ни прозвища отцовского не ведает, — келарь только покачал головой. Авраамий долго прожил, четырех царей пережил, если первого Димитрия посчитать, и еще при двух живет — Василии Шуйском и втором самозванце, что на трон Московский притязания заявил — неведомый бродяга, совсем не похожий на царя. Но вот этот случай показался келарю донельзя странным — боярин в одежде, что похожа на содранную лягушачью шкуру — необычная, здесь неведомая. А почему его в душе признал за князя, так просто помыслить — не поротый странник, голода не испытывал, ладони без мозолей, пальцы тонкие. Властен, но гордыни нет, строго себя держит — привык, что ему люди подчиняются.
