Археолог: заветный ключ (СИ) - Рудин Алекс

— Тёть Ань, я подожду? Обещали перезвонить из деканата.

— Да жди хоть до снега! — махнула рукой вахтёрша. — Только больше никому звонить не давай. Поймаю — никакого тебе телефона, понял?

С этими словами вахтёрша ушла в служебное помещение и загремела там посудой. Через минуту послышалось бульканье воды, а ещё через две минуты зашумел закипающий чайник.

Внезапно телефон зазвонил. Звонок был таким пронзительным, что я вздрогнул и торопливо схватил трубку.

— Алло?

— Гореликов? — спросил меня голос Валентина Ивановича. — Приходи ко мне в семь часов вечера. Записывай адрес.

Сильно удивившись, я записал домашний адрес декана. Я ожидал, что Валентин Иванович предложит мне встретиться в деканате, когда будет в институте. Или вообще ничего не предложит.

До семи вечера была уйма времени, а жил декан на Садовой улице — полчаса троллейбусом от общежития.

Я снова набрал номер Светы, и снова никто не снял трубку.

Выбора не было. Придётся идти к девушке домой и надеяться, что там хоть кто-то будет.

Я поднялся в комнату. Ни Севки, ни Мишани не было. Севка ушёл к Оле, а Мишаня был в институте — добросовестно помогал Валерию Михайловичу переводить документы из сундука. Надобности в этом не было — в институте хватало квалифицированных переводчиков с немецкого. Но Валерий Михайлович держал слово, и Мишаня участвовал в работе, чтобы потом на её основе написать диплом.

Расстелив брюки на покрывале, я воткнул в розетку утюг и намочил кусок чистой марли. Эх, где вы, джинсы, которые я так любил носить в прошлой жизни? Прочные, удобные, немнущиеся.

Наверное, сейчас в Ленинграде тоже можно достать джинсы у фарцовщиков. Но стоят они космических денег, да и достаются не просто так, а по знакомству. А у меня таких знакомств пока не было.

Пока я отпаривал брюки, сообразил, что занимаюсь ерундой. Никакой гарантии, что Света окажется дома, у меня не было. Да и девушка прекрасно знала номер телефона общежития. Могла бы сама позвонить и передать хоть что-то через тётю Аню.

Я надел брюки и свежую рубашку, запер комнату и снова спустился вниз.

Тётя Аня, от души напившись чаю, скучала за вязаньем.

— Тёть Ань, мне никто не звонил? — на всякий случай, спросил я.

— Никто, — ответила вахтёрша, не поднимая головы от спиц.

Ну, что ж. Пойду в библиотеку и снова просмотрю все материалы по Ганзейскому союзу, решил я. Теперь я примерно понимаю, что искать — письма, распоряжения. В общем, всё, что относится к управлению орденом. Если смотреть с этой точки зрения — даже во вчерашних материалах может оказаться множество полезных деталей.

Неторопливо идя по улице, я часто оглядывался по сторонам, изображая любопытного туриста. Внимательно рассмотрел лепной карниз дома на Среднем проспекте. Остановился возле длинного стенда с наклеенной на нём свежей газетой и вдумчиво прочитал какую-то нудную статью об успехах передовых животноводческих хозяйств.

Сквозь тонкую газетную бумагу проступали жёлтые пятна клея. Я скользил глазами по строчкам и поглядывал то вправо — в сторону автобусной остановки, то влево — в направлении первой линии.

За мной никто не следил. Прохожие шли по своим делам, шагали размеренно и деловито.

По-немецки рядом никто не разговаривал. Да и по-русски тоже. Утро рабочего дня — не время для весёлой болтовни. Важнее не опоздать на службу.

К остановке подъехал автобус. Открыл двери и выпустил очередную порцию усталых мужчин в серых костюмах и женщин в чёрных юбках и ситцевых блузках. Они быстро разошлись в разные стороны, втягиваясь в арки и исчезая в дверях учреждений.

Так я дошёл до библиотеки. Вчерашних немцев возле неё не было. Интересно, почему они решили, что медальон у меня? Знать наверняка они не могли — медальон точно никто не видел. Значит, каким-то образом узнали, что мы ездили под Приморск. Узнали — зачем. Связали нашу поездку с историей медальона. И заподозрили, что я его нашёл. А заподозрив, предположили, что я ношу медальон с собой и решили проверить.

Чёрт, задачка! Откуда у них настолько подробная информация? Словно они говорили с кем-то, кто сам был на закладке шурфов. Но нас там было всего семеро — ребята, Валентин Иванович, Виктор Петрович и я.

Кого подозревать прикажете?

Существовала вероятность, что нападавших интересовал не медальон. Такой вариант тоже нельзя было сходу отбрасывать в сторону.

Ладно, разберёмся.

Я потянул на себя тяжёлую деревянную створку и с удовольствием нырнул в прохладу широких библиотечных коридоров.

К вечеру я кое-что знал о секретной службе Ганзейского союза.

В первую очередь, то, что такая служба существовала. Появилась она почти сразу же, как возник сам союз. Руководила его деятельностью на протяжении всей истории. А когда Ганзейский союз распался — служба осталась и занялась какими-то своими тёмными делами.

В шесть часов вечера я со вздохом отложил очередную книгу и поднялся из-за стола. Сдал материалы, вышел на стрелку Васильевского острова и троллейбусом доехал до Садовой улицы. Повернул направо, прошёл два квартала. Перед тем, как войти в арку, внимательно осмотрел её, но ничего странного не обнаружил. Кроме уличного кота, который сидел возле пыльной чугунной створки ворот и смотрел на меня так же подозрительно, как я на него.

Пройдя арку, я вошёл в подъезд, поднялся по широкой лестнице на второй этаж и позвонил в нужную дверь.

За дверью раздались шаги, скрипнул, поворачиваясь, запор.

— Гореликов? Проходи, Саша! — сказал мне Валентин Иванович, открывая дверь.

Июнь 1240-го года. Великий Новгород

— С немцами договариваться надо! — боярин Онаний стукнул кулаком по столу. — Иначе проклятые татары нас всех подомнут!

Из парилки ещё тянуло жаром. Пахло дубовым и берёзовым листом, хлебным квасом и можжевеловой хвоей. Но в просторном предбаннике

Четверо новгородских бояр голышом сидели на дубовых лавках возле стола, уставленного тарелками с закуской и кувшинами с квасом, мёдом и пивом.

Бояре собрались в бане Онания не ради пара, а опасаясь лишних ушей. Стол был накрыт заранее, ещё до прихода гостей. А затем Онаний выслал слуг, сам впустил гостей через неприметную калитку на заднем дворе. И сам разливал по чашам пиво и квас.

Степан Твердиславович только поморщился, утирая ладонью пот с лица, на котором уже залегли глубокие морщины.

За последний год новгородский посадник заметно постарел. Сказались бесчисленные заботы и хлопоты страшной военной поры. Да и годы уже перевалили на шестой десяток.

Раньше, в спокойное время, никакой Онаний не посмел бы стучать кулаком перед лицом Степана Твердиславовича. Но сейчас Онаний был у себя дома, а Степан Твердиславович колебался. Словно воры, собрались они в жарко натопленной бане, чтобы решить — что делать дальше? Как не дать погибнуть Великому Новгороду?

— А ты что скажешь, Миша?

Миша Иванкич в сомнении покачал головой. Два года назад, при осаде монголами Торжка погиб отец Миши — посадник Иванко Семёнович.

Монгольское войско осаждало Торжок двенадцать дней. Привезёнными из Китая осадными машинами бросали огромные камни — такой камень четверо мужиков не поднимут!

Проломили стену, и пошли на штурм. Перед собой монголы, словно скот, гнали толпу плохо вооружённых пленников из других русских городов.

Торжок был взят приступом и сожжён. Уцелевшие жители бежали в Новгород. Добрались считаные души — монголы преследовали бегущих по лесам и остановились только, когда грянула весенняя распутица.

Миша в те страшные дни метался по Новгороду, будоражил вече — пытался собрать ополчение в помощь осаждённому Торжку.

Не собрал. Большинство бояр выступили против — они опасались, что монголы разобьют наспех собранное ополчение, и Новгород останется без защиты.

В отчаянии Миша кинулся даже к князю Александру. Молодой князь принял Мишу вместе с Гаврилой Олексичем. Внимательно выслушал, посочувствовал. И развёл руками.