Рубеж веков (СИ) - "Ludvig Normaien"

— Встаньте плотнее, сволочи! Чем плотнее вы стоите, тем меньше шансов у врагов проникнуть в ваш строй! Потому что если один, а за ним другой и третий проникнут через вас дальше, то всем вам конец! Им только дай шанс — они вас всех порубят в рагу! Что? Вы не знаете, что такое рагу?! Господи, эти идиоты издеваются?

Но когда перед их строем вызвали пару добровольцев покрепче для перехода в скопефты, он одним из первых попросился. Ветеран, что уже несколько дней занимался их обучением, подтвердил, что он вполне крепкий и вроде даже не самый тупой парень. Поэтому, сдав оружие и доспех, он перешёл к стрелкам. Вытянуло его вперёд любопытство. Пока они учились тыкать своей пикой под ругательства командиров, там, в стороне где обучались стрелки, постоянно что-то грохотало. За свою жизнь Лемк примерно понимал, что такое огнестрельное оружие, но близко с ним сталкиваться совсем не приходилось. Ни у одних из грабителей и разбойников в западных кварталах ничего такого не было. Да и оказаться в стрелках, значило не таскать на себе тяжёлый панцирь и неудобный шлем. Он, конечно, понимал, что они должны его защищать. Но вроде им должны были ещё что-то выдать. Опытные люди говорили, что стрелки в других странах, в той же Венеции, к примеру, тоже носили защиту — лёгкие шлемы, корацины или ещё что-нибудь. Ещё довод — стрелки в случае опасности ближнего боя, всегда должны были отходить за спины контарионов и алебардщиков, что, по мнению самого Лемка, должно было повысить его шансы на выживание. Ему, конечно, нравилось представлять себя в доспехе, как на изображениях святого Фёдора Гавраса, или как в книги рыцаря Бусико, лучшего из рыцарей! Но он уже не раз видел, что такое смерть. И сам уже перечеркнул жизнь одного человека, взяв на себя роль мойры. И он понимал, для того, чтобы стать хоть немного похожим на своих героев, надо очень много знать, а значит быть живым. Но не быть трусом, конечно же. В общем, стрелки — это те же солдаты, а потому смелость там тоже необходима.

Примерно такие мысли витали в голове у Лемка, когда он переходил к скопефтам, тренирующихся ближе к четвёртым военным воротам. Возле самих ворот мало что изменилось — осыпающиеся стены, пробивающаяся в дороге трава, кустарник вдоль стен, запертые ворота, которыми не открывали уже множество лет. А вот домишек, что тут стояли, уже не видать. Разваливающихся инсул и огородов тоже не видать. Вместо всего этого здесь были образованы утоптанные площадки прямоугольной формы для стрельбы, со сторонами примерно в стадий на стадий с половиной. Вокруг площадки — всё те же бараки. Виднелся угол барака под больницы. Хоть таких стрельбищ было не одно, команды стрелков стреляли по очереди, на одного стрелка отводя один-два выстрела. Всё остальное время проводя в тех же построениях и выучиванию всех этапов заряжания и стрельбы, но без самой стрельбы. Немало времени в совместных построениях в составе кентархии-роты и полулохов-взводов отводилось на перестроения в линии (или шеренги, как говорил его новый учитель у стрелков, ветеран-сержант габсбургской армии Восточных земель Герберт Бауман), по восемь-десять линий по двадцать, двадцать пять человек в кентархии и более малочисленные четыре — пять линий, по десять — двенадцать человек в полулохе. Основное, что им следовало научиться делать совместно, как подразделению — разворачиваться в составе своих отрядов на поле, вести бой по-линейно, организованно отходить под защиту бойцов ближнего боя. Бой скопефтов представлял собой так называемый «контрмарш». То есть первая линия, выйдя вперёд и выстрелив по команде, уходила за другие линии, начиная перезаряжать свои фитильные ружья. Когда все шеренги впереди них отстреливались, то подходила вновь их очередь. Если впереди в шеренге кто-то оказывался ранен или убит, то его место занимал стоящий за ним боец.

Так как Теодор присоединился уже в относительно слаженное подразделение, то первое время ему приходилось трудно, не раз получал он удары палкой от разгневанного сержанта за медлительность или поспешность. Но шли дни, и он постепенно вливался в общий ход действий.

Новое снаряжение состояло из сумочки с мешочком свинцовых пуль, войлочных кружочков-пыжей, зарядницы с одним видом пороха и рожка со вторым видом пороха, перевязи-бандольеры с подвешенным к нему десятком отмеренных пороховых зарядов на выстрел в деревянных коробочках, и, конечно же, сам мушкет. А так как он был довольно тяжел, из-за чего через какое-то время руки уставали и с трудом можно было куда-то попасть, то к нему же шла лёгкая сошка — большая буква Y, в которой ножка была окована металлом и была острая, чтобы её можно было воткнуть в землю.

Самым сложным оказались приём заряжания фитильного ружья.

— Отделяй фитиль! — орал сержант Глёкнер.

Все, держа оружие в левой руке, отделяли фитиль.

— Порох!

Насыпать порох в ствол.

— Пыж!

Вытащить первый пыж из мешочка и закинуть его в ствол.

— Шомпол!

Вытащить быстро и аккуратно деревянный пруток — шомпол и утрамбовать.

— Пуля!

Вытащить свинцовый шарик, закинуть в ствол и утрамбовать шомполом.

— Пыж!

Вытащить второй пыж и закинуть в ствол. Утрамбовать. Убрать шомпол.

— Порох!

Открыть полку и высыпать на неё пороха из рожка, закрыть, наклонить, сдуть лишний порох.

— Прикрепить фитиль!

Всё это время удерживаемый горящий шнур, пропитанный селитрой и ещё чем-то, был зажат между пальцами левой руки, которая удерживает и мушкет и лёгкую сошку, так как не всегда куда есть её воткнуть. Основная часть фитиля намотана же на кисть левой руки, так как он всё же прогорает и надо иногда отматывать его дальше. А ещё желательно, чтобы горели оба конца фитиля, так как не уследив, огонь мог потухнуть.

Прикрепляешь в специальный зажим — серпентин — фитиль. При этом примерившись, чтобы он достал до полки с порохом.

— Целься!

Ставишь сошку, укладывая на неё мушкет. Наводишь на стоявшие в ряд деревянные чурбаки, выбрав тот, который напротив.

— Стреляй!

Нажимаешь на курок, поднося фитиль к пороху. Отворачиваешь голову, чтобы воспламенившийся порох не попал в глаза не ослепил и не поджёг волосы. Мушкет дёргается к тебе и вверх, с силой толкая, или даже лягая, в плечо. Тут желательно вновь прочистить ствол, чтобы он не забивался нагаром и не оставалось горящих остатков.

И всё это было опасно. Одному молодому парню искры всё же попали в глаза, и он стал плохо видеть одним глазом, но самый неприятный момент был, когда у другого разорвался ствол от выстрела, оторвав пару пальцев и ухо неудачливому стрелку. Поэтому все старались внимательно следить за состоянием своего оружия, потому как на этом примере они ясно убедились, что неизвестно как удастся поразить противника, но вот самому пострадать можно серьёзно.

Всё это выматывало. Постоянно носить это фитильное ружьё и сошку на плече, если совершаешь перестроения. Тяжёлый мушкет после дня таких упражнений казался каким-то проклятьем. Ещё — в городе вскрыли арсенал, где хранились запасы для тех армий, что когда-то были у империи и которые не продали в тяжёлые времена — скорее всего из-за того, что это оружие никому не было нужно. И выдали стрелкам их оружие для ближнего боя, чтобы резать и рубить врагов, когда уже не выстрелишь или когда придётся идти в бой в других условиях. На штурм, к примеру. На слова одного из новобранцев, что штурмы — это же дело других, не стрелков, пожилой солдат лишь весело рассмеялся, отчего всех передёрнуло и ответил, что на войне бывает всё что угодно. И вот, в качестве такого клинка Теодору выдали парамерион! Этот меч или сабля когда-то стояла на вооружении как тяжёлой пехоты — скутатов, так и знаменитых катафрактариев. Но ведь сколько времени прошло с тех времён! Можно смело утверждать, что уже идёт другая эпоха.

Длиною три фута, с широким у эфеса клинком, сужающимся и слегка изогнутым. К нему даже шли ножны, которые вполне неплохо сохранились. Они не рассохлись, так как хранились они прямо в доверху заполненных бочках, залитых маслом. Эти бочки подвезли к ним на площадку и тут же вскрывали. Но что тут только не попадалось порой, кроме парамерионов и акуфии, спаты, тесаки, сабли всех видов, а также корды. Последних было больше всего, непонятно каким образом у торговцев их оказалось довольно много, и по приказу великого логофета они были выкуплены все. Недалеко насаживали на древки оружие для алебардистов. Причем там были не только алебарды, но и ронконы, фашарды, глефы, вужы — в основном привезённые латинянами. Этим оружием снаряжали тех, кто должен был стоять за пикинерами и рубить всех, кто смог через них прорваться. В последние дни только им стали снаряжать тех, кто всё прибывал, желая оказаться в составе возрождающихся сил империи. Всё оружие было в разном состоянии, от пригодного для применения в бою хоть сейчас, до ржавых и тупых, без ножен, над которыми предстояло ещё предстояло провести много времени, приводя в пригодный вид. Чем многие и занялись в свободное время, которого было всё меньше.