Виктор Побережных - «Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го
Старший лейтенант устало повернулся ко мне и сказал:
— Собирайтесь, хватит бельем сотрудников запугивать. Через час выезжаем, а без оружия теперь нельзя. — Потом глянул на амбалов и добавил: — За объект головами отвечаете. Через десять минут ко мне.
Проводив его обалдевшим взглядом, я начал одеваться и попытался завязать разговор с моими ангелами-хранителями:
— Мужики, может, хоть теперь познакомимся? А то как-то не по-человечески получается, может, вместе воевать придется, а даже имен ваших не знаю? Не шпион же я!
Тут один заржал:
— Ага, шпион, которому оружие возвращают и за гибель которого расстрелять обещают!
Второй добавил:
— Я — Сергей Дорохов, младший сержант, а он Сашка Кошкин, раззвиздяй и сержант, непонятно почему.
— Ну наконец-то заговорили! Я уж думал, вы немые оба.
— Не положено было разговаривать с тобой. Сам понимаешь. Ну, собрался? А то наш опаздунов не любит, пошли.
Идя по длинному коридору к лестнице в его конце, я задал давно интересующий меня вопрос:
— А кто этот «страшный лейтенант»?
Гмыкнув на мое определение звания своего начальника, Дорохов пояснил:
— Это начальник Управления НКГБ по Житомирской области Мартынов, Александр Николаевич. Хороший мужик, настоящий. И не старший лейтенант он, а капитан. Переодеться не успел после выезда, вот и ходит не по форме.
— Ясненько. Буду теперь хоть знать, как обращаться.
За разговором мы незаметно поднялись по лестнице и вышли в небольшой коридор, в который выходило несколько обитых дерматином дверей.
— Нам в последнюю, — пояснил «раззвиздяй», идя передо мной. — Щас конфет получим, килограмма по три монпансье, не меньше!
— За что?! — возмутился Дорохов.
— Найдется за что, — убежденно заявил Кошкин, и мы вошли в кабинет. Кошкин ошибся, конфет не дали.
В кабинете стоял большой Т-образный стол, покрытый темно-вишневым сукном, на котором громоздились картонные коробки. Рядом со столом, на полу, стояло несколько опечатанных сургучом мешков. Кроме этого, в кабинете было больше десятка стульев, шкаф с книгами и портрет Дзержинского на стене. В тот момент, когда мы зашли, хозяин кабинета кого-то материл по телефону и обещал его пристрелить за саботаж. Вволю наоравшись, Мартынов зло посмотрел на нас и рявкнул:
— Кошкин, схватили мешки и в машину их! Через десять минут доложите о выполнении! Стасов, останься.
Дорохов и Кошкин, подхватив по мешку, испарились, как духи, а я, вытянувшись, уставился на хозяина кабинета.
Тот раздраженно махнул в сторону стула, достал папиросы и, закурив, протянул пачку мне.
— Надеюсь, ты им не говорил, что из… — Тут он поперхнулся и, явно пересиливая себя, продолжил: — Будущего?
— Н-нет…
— Бредил ты сильно, пока без сознания был. Хорошо, что слышал все это только один человек и тот уже погиб. А после твоего рассказа… Короче, из Москвы приказали доставить тебя в Киев, а уже оттуда в Москву. Для всех ты остаешься Стасовым. Понял? Никому не говори, даже мне ничего не рассказывай!
И тут я понял: он просто боится, боится узнать нечто такое, после чего и жить не стоит, — и сказал:
— Мы победим!
И сразу понял: ЭТО он и боялся не услышать! Расслабился, даже усталость на его лице стала не так заметна.
— Товарищ капитан, разрешите вопрос? — Мартынов хмыкнул и утвердительно кивнул. — А как… почему меня сразу взяли в оборот?
Мартынов усмехнулся:
— Подозрительный ты больно. Как только вы из окружения вышли, на тебя аж пять бумаг пришло. Хорошо еще не грохнули тебя при этом! Говоришь ты не так, словечки странные и непонятные проскальзывают. Да много чего… Вот мы и поехали брать «шпиёна»…
В это время в кабинет зашло сразу несколько бойцов, которые стали вытаскивать коробки и мешки, поэтому продолжения разговор не получил. После ухода последнего бойца появился Кошкин и преувеличенно старательно доложил о завершении погрузки.
Спустившись по лестнице и пройдя знакомым коридором через небольшой тамбур, вышли в глухой двор с большими железными воротами. Во дворе стояли две «эмки» и «полуторка», в которую и погрузили мешки с коробками. Построив людей, Мартынов распределил всех по машинам, определив и порядок движения. Первой едет «эмка» с четырьмя бойцами, во второй Мартынов, я, Дорохов и Кошкин. Третьей в колонне идет «полуторка», старшим в ней «знакомый» мне сержант из госпиталя. Всего получалось семнадцать человек, все вооружены ППД, в «полуторке» и у Дорохова еще и по ручнику плюс гранаты. Сила!
Расселись по машинам, два бойца открыли ворота, и мы отправились в путь.
Город горел! Основную гарь несло с западной окраины, но и там, где мы проезжали, было много следов взрывов. Так и тянуло повернуться в сторону накатывающегося грохота боя, но толку от этого? Ехали медленно, улицы были забиты людьми, спешащими покинуть город. Изрядно пропетляв по улицам, мы наконец выехали на шоссе. Скорость движения сразу увеличилась, но пришлось постоянно наблюдать за небом в ожидании налета немцев. Через час, без приключений, мы доехали до города Коростышева. Там Мартынов зашел в городской отдел НКВД, а мы, немного размяв ноги около машин, пошли в столовую, находившуюся здесь же, на площади, оставив часовых охранять транспорт. Быстро перекусив, вернулись к машинам, тут вышел и наш «Босс». Он с завистью покосился на последних бойцов, выходивших из столовой, и приказал выдвигаться дальше. Примерно еще через час мы были вынуждены снизить скорость до минимума и прижаться к обочине. Нам навстречу во всю ширину дороги шла большая колонна красноармейцев, с ними пылили два танка БТ. Остановившись, мы вышли из машин, наблюдая за бойцами, и тут раздался уже изрядно надоевший крик «Воздух!». Вместе со всеми я ломанулся к близкому лесу. В голове лихорадочно билась одна мысль — только бы не опять! Упав в кусты на опушке, я посмотрел в небо. С клокочущим, хищным ревом на дорогу заходила пара «мессеров». Снизившись почти до верхушек деревьев, они обстреляли брошенные машины и исчезли так же быстро, как и появились. Полежав в кустах еще немного, мы все, переругиваясь и пересмеиваясь, побрели к дороге. Потерь не было ни у нас, ни у встреченной колонны, машины тоже почти не пострадали. У «полуторки» разбило задний борт и оторвало левое крыло, да у передней «эмки» разбило заднее стекло и образовалась пара вентиляционных отверстий в дверях. Быстро осмотрев технику, мы погрузились и продолжили путь. До наступления темноты нам еще пять раз приходилось бросаться в лес, но все обходилось. Пока нам всем везло.
На ночлег остановились в Кочерове, рядом с какой-то частью, направлявшейся на запад. Выехали рано, до рассвета, и еще до наступления ночи въехали в Киев.
Глава 7
Проснулся я от звука сирены воздушной тревоги. Как же они надоели, их счастье, что «тунгусок» еще нет. Хрен бы так полетали спокойно. Правда, читая старые книги о войне, я считал, что у наших вообще авиации не оставалось к этому времени. Оказалось — была, только вот летчиков подготовленных было мало. Поворчав на надоевших немцев, умылся и стал одеваться. Все равно уже не усну, да и подъем скоро. Придет в мою «комнату» «таварища капитана», и начнем работу.
Комната у меня шикарная — камера в подвале республиканского НКВД, облагороженная, правда. Решили, что так я спокойно посижу до отправки в Москву, ни с кем «лишним» не общаясь. В этих стенах еще не было, наверное, заключенных с телефоном в камере, по которому он может связаться с кем угодно, если дежурный соединит. Вспоминая наш приезд в Киев пять дней назад, я никак не мог отойти от чувства нереальности всего происходящего. Я довольно легко принял, что нахожусь в другом теле и времени, принял и вошел в эту жизнь. Но, встретившись вживую с людьми, которых видел на фотографиях и старых кинохрониках, про которых читал в учебниках и художественной литературе… Это оказалось для меня тяжелее, чем первая рукопашная под Гниличами.
Когда с Мартыновым я зашел в кабинет Наркома УССР Сергиенко, я испытал настоящий шок. Реальный человек, о котором я читал! Он, видимо заметив мое состояние, вышел из-за стола и предложил нам садиться, попросив секретаря принести чаю. Почти упав на стул, я уставился на него, Сергиенко с не меньшим интересом смотрел на меня. Оказался он крупным высоким мужиком с довольно тяжелым взглядом. Принесли чай с сушками, Сергиенко предложил угощаться и все поглядывал на меня. Видимо, ему было жутко любопытно видеть «пришельца». Неожиданно для самого себя я брякнул:
— Товарищ нарком, через два месяца немцы возьмут Киев.
Сказать, что реакция была бурной, это не сказать ничего! В первый момент я подумал, что вот она, смертушка моя. Вскочив со своего стула, Сергиенко так по нему зарядил ногой, что обломки картечью по стенам простучали. А потом он начал орать. Вернее, нет — ОРАТЬ! Какие перлы он выдавал, оставалось только сидеть и восхищаться! Я был и траханым троцкистом, и выкидышем Геббельса, англо-японским паскудником и многим-многим другим. Потом пошел в ход «великий и могучий русский мат». Сначала с сельскохозяйственным уклоном, потом пошел в ход производственный его вариант, заканчивалась речь смесью этих двух тематик. Внезапно он успокоился, недоуменно посмотрел на охреневшего секретаря, стоявшего в дверях кабинета, и устало буркнул ему:
