Андрей Максимушкин - Гроза над Польшей
Партизаны интереса к пленникам не проявляли. Рассредоточились под деревьями, побросали свою ношу, в походе каждая минутка отдыха дорога. Двое молодых разошлись в стороны, поправляя на ходу оружие.
Немного отдышавшийся Виктор Котлов перевернулся набок, приподнялся на локте и, сорвав травинку, принялся ее жевать. Хорошо-то как! Вечереет. Жара спала. Пора думать о ночевке. Любопытно, партизаны прямо здесь собрались разворачивать бивуак? Нет, не похоже – никто за хворостом не идет, палатки не расставляют. Значит, главарь решил устроить еще одну пробежку по вечернему холодку.
Из-за кустов выскочил парень и подбежал к командиру. Они о чем-то пошушукались. Затем старший махнул рукой и первым взвалил на плечо вещевой мешок. Ох, придется подниматься. Подошедший к пленным лохматый, со спутанной бородой мужик подтвердил догадку, просто-напросто пихнув Диму Комарова стволом карабина.
После короткого отдыха подниматься и взваливать на плечи тяжеленный груз было еще хуже. Скоты! Виктор Николаевич уже не надеялся, что этот день когда-нибудь кончится. Остается только сдохнуть как загнанная лошадь.
Но все плохое когда-нибудь кончается. Завершился и этот переход. Через пару километров партизаны вышли к заброшенному лесному хутору. С первого взгляда видно, что здесь давно никто не живет. Огороды затянуло молодой лесной порослью. Некогда крепкий забор в полтора человеческих роста покосился. Дом и дворовые постройки пока стоят, добротные стены сдерживают удары неукротимого прибоя времени. А вот окна зияют черными дырами, стекла выбиты, ставни сняты. Покатая крыша поросла мхом и травой.
Как символ победы природы над человеком, сквозь дыру в настиле крыльца пробилось молодое деревце. Двор зарос травой и кустарником. Рядом с покосившимся сараем лежит уродливая груда железа. Кажется, раньше это был грузовичок.
Если со стороны хутор поражает своей безжизненностью, то, попав туда, понимаешь, что не так он мертв, как кажется. Явно партизаны не один раз останавливались здесь на ночлег. Пол в доме аккуратно подметен, в одном из сараев сооружен летний очаг, под навесами сухие дрова. Окна изнутри закрываются невидимыми снаружи ставнями.
Партизаны проникли на хутор через прикрытый разлапистой пышной рябиной пролом в заборе. Запертые на засовы ворота давно вросли в землю, дорога перед ними цветет некошеным разнотравьем.
Быт лесных жителей продуман до мелочей. Ничего лишнего у них нет, с собой только самое необходимое, но и этого при должном подходе и если руки не кривые вполне достаточно. Люди быстро превратили старый дом в пригодное для ночлега место. Разожгли очаг в сарае. Двое молодых сбегали в овраг за росчистью к роднику за водой. Вскоре с улицы потянуло непередаваемым, сводящим с ума ароматом каши с тушенкой.
– Вот и пригодилась наша конина, – хмыкнул Комаров.
– Это для Рината варят, – подначил Черкасов, – он у нас татарин, конину любит.
– Лишь бы мясо было, – вздохнул штурман. – И за угол зайти не мешает.
Пленные находились в одной из комнат с намертво заколоченными окнами. Было у Котлова такое ощущение, что они не первые заключенные в этой импровизированной камере.
– Накормят, – пробурчал вице-адмирал. – Вы лучше совет дайте.
– Как бежать? – уточнил Черкасов. – Рано еще. Даже если выберемся из дома, и секреты нас не заметят, далеко не убежим. Ляхи, чую, здесь каждую тропинку знают, все бугорки сосчитаны и деревья помечены.
– Не казаком ли ты будешь? – повернулся к Черкасову Дима Комаров.
– Херсонский я, с Новороссии, – кивнул летчик.
– Так вот почему поляков не любишь.
– А что их любить? Чай, не красны девицы, чтоб на Купалу миловаться.
Штурман поднялся на ноги и заколотил кулаком по двери.
– Эй, вертухай, веди до параши!
– Может, тебе еще Глашу привести? – хохотнули за дверью.
– Открывай или я тебе сейчас под дверью наложу.
Угроза возымела действие. За дверью затопали, прозвучала пара неразборчивых фраз. Проскрежетали запоры, и на пороге возник молодой поляк с плохими зубами, Виктор Котлов называл его про себя Зимородком. Зимородок повел стволом штурмгевера, поднял один палец и кивнул подбородком в сторону выхода. Все просто и понятно – в сортир по одному.
– Русский язык они понимают, – Виктор Котлов многозначительно поднял глаза к потолку и пригладил волосы на затылке.
– Откуда? – подал голос из своего угла Комаров. – Послевоенное поколение, знание языков, кроме польского и немецкого, им не положено. Даже если сослаться на схожесть славянского произношения, слишком шустро они соображают. Слышали, как быстро парашу с Глашей срифмовали?
– Так двое-то нас и понимают, – вставил Черкасов, – остальные с пятого на десятое.
– Шустрый ты. Как узнал?
– А что здесь думать, товарищи офицеры, глядеть надобно.
Дальнейшему разговору помешала отворившаяся дверь. В комнату вошел коренастый, широкоплечий, бритый налысо, щеголяющий длинной темно-русой бородой партизан. Колоритная личность зыркнула на пленников недобрым взглядом:
– Проше до дыбы, пан адмирал.
– А в лоб? – поинтересовался Алексей.
Виктор Котлов решил не провоцировать драку, поднялся на ноги и, разведя руки в стороны, шагнул к порогу. Здоровяк посторонился, пропуская вице-адмирала, и аккуратно закрыл дверь на железный засов. Два шага по коридору, и Котлова ввели в горницу. Комната уже успела приобрести обжитый вид. Окна закрыты остекленными рамами, на лавках лежат одеяла и солдатские скатки.
Сидевший за столом командир вежливо приподнялся с лавки при виде Виктора Котлова и сделал приглашающий жест. Пришлось подчиниться, кроме главаря, в горнице находились еще трое человек, включая лысого конвоира.
– Будем знакомы. Капитан Армии Крайовой Юрген Ост, – говорил поляк на чистом русском.
– Вице-адмирал советского флота Виктор Котлов, – смысла запираться не было, если поляки еще не отняли документы, то могут это сделать в любую минуту.
– Как человек культурный, обязан поблагодарить вас за прекрасные консервы. Уверяю, они спасут не одну человеческую жизнь.
– Пожалуйста, в самолете еще много осталось, – пробурчал Котлов.
Запущенный как бы невзначай пробный шар: если у повстанцев так плохо с продовольствием, то, может, они задержатся на хуторе на три-четыре денька? Пока не перетаскают груз по лесным схронам или пока не напорются на немецких ягеров. Второе предпочтительнее.
– Сожалею, но самолет и его груз достались немцам. Видели вертушку?
– Армия Крайова, сколько вы деретесь, сколько сопротивляетесь… – задумчиво протянул адмирал. – Хоть кто-нибудь из первоначального состава остался? Вас уже раз десять уничтожили, а до сих пор деретесь.
– Деремся. Пока жив хоть один поляк, Армия Крайова жива.
– При рейхсканцлере Кохе в генерал-губернаторстве было спокойно.
– Польша. Эта земля называется Польшей, запомните, адмирал, если хотите дожить до отмеренного вам Богом срока, – говорил Ост спокойно, тихим усталым голосом.
За спиной клацнул затвор. Виктор Николаевич медленно повернулся, его взгляд остановился на черном дуле короткого полицейского автомата. Державший оружие поляк злобно пролаял что-то страшно ругательное – Котлов понял только отдельные слова – и поднял оружие, наводя его прямо в лицо пленнику.
Остальные двое никак не реагировали. Лысый бородач лежал на лавке, а второй чистил отнятый сегодня днем у Котлова «парабеллум».
– Збышко, охолонись! – прозвучал резкий окрик капитана Оста. – Я же говорил, не стоит упоминать черта к ночи и немецкое название нашей земли, – добавил Юрген спокойным тоном.
– Сколько лет действует ваш отряд? И сколько он еще проживет? – сдаваться Котлов не собирался, а вот поиграть с противником в психологию, это пожалуйста.
– Пока Польша не освободится.
– Осенью тридцать девятого Польша капитулировала…
Виктор Котлов неожиданно вспомнил, что трубку и табак у него не отобрали. Он полез в карман.
Интересно, как этот самопровозглашенный капитан отреагирует? В том, что звание Ост получил от такого же главаря партизанского отряда, Котлов не сомневался.
– Курите трубку? – с этими словами Юрген извлек из внутреннего кармана серебряный портсигар с одноглавым орлом на крышке.
– Люблю хороший табачок, – кивнул Виктор Николаевич, хитровато прищурившись. – Угощайтесь.
– Нет, благодарю, я лучше свои.
В коридоре опять зашумели, послышались шаги, и в горницу вошел Зимородок. На этот раз повстанец был без оружия, но зато нес котелок. Комната враз наполнилась ароматами конской тушенки. Виктор Николаевич вспомнил, что давно ничего не ел. Самое время приобщиться к партизанской трапезе. Помнится, в далеком детстве батька говорил, что к совместному обеду следует относиться серьезно. Когда люди за столом собрались, меж ними незримо бог присутствует. Поповская пропаганда, конечно, но вдруг у поляков прокатит?
