Олег Гончаров - Княжич
На незнакомца уже следующий враг вылетел. Копье у него в руках. Норовит подколоть, словно куропать. Да, вишь, тесно с копьем в небольшой клети. Несподручно. А с мечом коротким — в самый раз.
Взлетел меч и вниз опустился. А вместе с мечом вниз копейное древко полетело. Об пол стукнулось. И пальцы, то древко сжимавшие, горохом по полу застучали. Взвыл граничник. Волчком от боли завертелся. Тут и добил его незнакомец.
А уже еще один за своей смертью спешит.
— Даждьбоже с нами! — кричит.
Да спотыкается об упавшего соратника. Падает. И, падая, понимает, что летит на выставленное вперед лезвие. И уклониться хочет… чтоб неминучее вскользь прошло. А никак не может. И со всего маху напарывается на клинок. Стонет жалостливо. По полу катится.
Тут еще один появляется.
«Да сколько же вас?!» — мысль мелькает и уносится прочь.
Этот не так прост. Отбивает клинок, в сердце намеченный. Сам в атаку идет. Не нахрапом. Расчетливо. Знает цену мгновению. Знает, когда вперед наступить, а когда и назад отскочить.
Такого на испуг не проймешь. Как бы самому живым остаться. И наскоки его умелы. И защита его крепка. Только поворачиваться успевай. С таким не в поединке, а за столом посидеть бы. Или вместе поупражняться. Многому он научить бы смог. Вот, например, как так лихо у него получилось меч выбить да от хлесткой, с пришитыми по краям свинчатками, полы плаща увернуться?
«Видно, и мне пора в Вальхаллу», —понял незнакомец, только ошибся.
Выронил вдруг граничник занесенный для последнего удара меч. И рухнул под ноги гостю незваному.
— Жив, Олаф? — послышался знакомый голос.
— Да, Свенельд, жив, — ответил.
— Живые еще есть?
— Только собаки да мирники[17].
— О них уже можно не беспокоиться. — Свенельд (первый из троицы, высадившейся недавно на древлянский берег) вытер свой меч о рубаху граничника и вложил в ножны.
И только тут понял, что больше не слышит собачьего лая.
— Ты как очутился здесь? — спросил он Свенельда.
— Да вот решил проверить, как ты с граничниками справляться будешь. И успел вовремя.
— Ты мне жизнь спас.
— Сочтемся. Пора возвращаться. Там уже нашего знака ждут.
Третий, угрюмый на вид, стал подниматься вверх по течению реки. Долго шел вдоль берега, кутаясь в туман, да так никого и не встретил. Спугнул только лося с водопоя и поднял на крыло чирка.
— Ну, и хвала Одину, — шепнул он и повернул обратно.
Довольно долго на берегу не было признаков движения. Ни звука. Уже стало казаться, что лодка просто оставлена кем-то из рыбаков. Только река тихо, но настойчиво толкала ее в борт, стараясь сорвать с привязи и увлечь за собой на встречу с батюшкой Днепром.
Наконец низкая наволочь начала светлеть, обозначив начало нового дня. Туман, уставший от ночного лежания на мягкой перине реки, стал подниматься к небу.
Очнувшись от короткого летнего сна, большой окунь шугнул стайку рыбьей мелюзги, притаившейся в зарослях камыша, и обезумевшие от страха уклейки бросились врассыпную, выскакивая из воды и снова шумно плюхаясь в реку.
В этот момент возле лодки, словно из-под земли, выросли три человеческие фигуры, укутанные в тяжелые от сырости плащи.
— Ну? Что у вас? — тихо спросил Свенельд.
— У меня чисто, — ответил угрюмый, а Олаф просто кивнул молча.
— Хорошо. Пора давать сигнал.
Свенельд повернулся к реке, сложил руки ковшиком, поднес их к лицу и призывно закрякал селезнем.
Почти тут же над рекой разнеслось ответное кряканье утицы. Дескать, жди суженый мой, сейчас прилечу. Но вместо шуршания утиных крыльев послышался громкий плеск весел. И точно диким зверем вырвался на волю, пугая летнее утро, многоголосый шум переправы.
Спустя некоторое время, разрывая остатки тумана, на глади Ирпеня показался большой, тяжело груженный плот. На плоту сидело несколько гребцов. Но это были вовсе не рыбаки. Это были ратники в полном вооружении. Посреди плота, точно изваяние, высился боевой белый конь. Он испуганно таращился вокруг, недовольно фыркал и стучал копытом о деревянный настил. Но шесть крепких ремней, закрепленных за сбрую и привязанных к железным скобам, не давали ему свободы.
По бокам от коня, держась за его узду, стояли два человека.
Плот скрежетнул по прибрежной отмели и зарылся носом в песок недалеко от лодки разведчиков.
Пока воины освобождали коня, первый, высокий, с ног до головы одетый в броню, стал выбираться на древлянский берег. Он был несколько неловок. Поскользнулся на мокрых бревнах плота, но крепкая рука второго человека не дала ему упасть. Второй был коренаст и крепок. Тяжелая броня, которая совсем не казалась на нем тяжелой, тяжелый взгляд, тяжелый боевой топор на плече и рука, крепко сжимающая чужой локоть, говорили о том, что этот человек обладает недюжинной силой. Седые варяжские усы, заплетенные в тонкие косички, свисали из-под железных колец брамицы. Никогда этот человек их не брил, и длина их говорила о том, что этот варяг стар. Очень стар.
Первого разные люди знали под разными именами. Древляне называли его Ингварем. Варяжская дружина, основная опора и гарантия сохранения власти, — конунгом Ингваром Хререксоном, но ему, родившемуся и выросшему вдали от балтийских берегов, больше нравилось, как звали его поляне — каган[18] Игорь Рюрикович[19].
Имя второго знали только сам каган, сотня варягов-ратников старшей дружины, ярлом[20] которой он был. А еще с десяток племен и народов, разоренных старым варягом, пугали этим именем непослушных чад.
— Ты уверен, Асмуд? — шепнул Игорь старому воину, который все еще крепко держал его под руку.
— Да, конунг.
Игорь поморщился и высвободил руку из цепких пальцев:
— Сколько раз тебе говорить, чтоб ты звал меня каганом?
— Прости, конунг, — ответил Асмуд. — Этот дикарский язык…
— А… — махнул закованной в железо рукой Игорь. — Почти полвека это наша земля, а ты все «дикари»! Сколько твоих отпрысков по Руси бегают? Они что, тоже дикари? Выходит, ты и сам дикарь, — и рассмеялся.
— Может, и дикарь, — обиделся Асмуд. — Только и родной язык забывать не дело. Вот, помню, отец твой, Хререк, тот по-дикарски всего два десятка слов знал, да и то половину из них при детях говорить нельзя, — и сам засмеялся, оглядываясь на дружинников.
— Оттого и едва спасся, когда Вадим[21] против него поднялся. Ты лучше не о Хререке, ты лучше о друге своем Хельги вспомни. Он как говорил? Гардерика[22] — великая страна. Кто правит ею, тот правит вселенной. А быть ее правителем можно, только зная ее обычаи, нравы и язык. И потом, если ты помнишь, моя мать тоже не Одину, а Хорсу требы творила[23]. Ладно… этот спор у нас бесконечный. А сейчас не до споров. Сына своего зови.
— Хорошо, — примирительно сказал Асмуд и крикнул: — Свенельд, тебя конунг ждет!.. — а про себя добавил: «Хвала Одину, что я не родился полукровкой».
Старший разведчик что-то тихо сказал своим товарищам. Те закивали и скрылись в кустах. Сам же он направился к кагану.
— Что там, Свенельд? — спросил Игорь, опасливо вглядываясь в лесную чащу.
— Туман, — ответил тот. — Все тихо. Я же говорил, что получится. Берег чистый. На ближайшей заставе граничники спят. — Он усмехнулся. — Крепко спят. Сном вечным. Сам проверил. Не ждал нас Малко. Он же ятвигов усмиряет. — И снова усмешка. — А там ему Хорлаф жару задаст. Если все, как задумано, получится, то живым ему домой не вернуться.
— Хорошо, — кивнул Игорь. — Бери под начало большую дружину и половину войска Полянского. Ступайте на запад. Отрежь Малу дорогу к Коростеню. Все же сомневаюсь я, что Олаф его надолго задержит. Асмуд! — крикнул он, не оборачиваясь. — Скоро ты там с конем управишься?
— Да готово уже, — ответил старик и свел коня на берег. — Садись, конунг. Конь не драккар, по морю не пройдет.
— Зато по лесу пройдет, — огрызнулся каган. — И хватит ворчать, старый пень. Пора нам княгине Беляне напомнить, кто на Руси хозяин…
Между тем все больше плотов приставали к берегу. С них быстро выгружали коней и оружие. Полянское войско, воспользовавшись отсутствием князя Мала Нискинича, вторглось в Древлянскую землю…
Неистовой бурей прокатилось нашествие по Древлянской земле. Игорь с ходу разорил и сжег несколько малых городков. Подошел к Малину-на-Ирше[24]. Да здесь и приткнулся.
9 июля 942 г.
Не широка Ирша-река и не глубока вроде, а где попало не перейдешь. Уж больно круты у нее берега. Чащей непролазной поросли. И захочешь к воде спуститься, да не сможешь. Либо в корнях на крути завязнешь, либо шею свернешь, с крутояра скатываясь.
Лишь в одном месте есть спуск пологий, только и тот прикрыт. Переправа под надежным приглядом. На левом берегу стоит Малин-град. Невелик городок, да срублен крепко.
