Захар Артемьев - Отряд имени Сталина
– …Ну садитесь, что ли, дети мои? – Не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, старик взмахнул рукой в широком рукаве, поставил на середину широкую, служившую столом лавку и опустил на нее большую бутыль.
Ребята не успели устроиться на сене, как стол уже был накрыт: несколько запеченных картофелин, луковицы, подсохшая краюха ржаного хлеба…
– …Идти нам надо, дед. Спасибо конечно… – Иван опасливо посмотрел в верхний угол, туда, где сквозь прореху между бревен уже застенчиво проглядывали первые лучи солнца. – Найдут нас здесь…
– Да, сынки, аки зверей обложили вас, и охотники за вами матерые. – Старик вздохнул. – Ну да ладно. Идти вам как раз никуда не надо, пропадете. Да и не уйти далеко, усталым таким. Ты бы на товарища своего лучше посмотрел, пусть он тебе ногу свою покажет…
Конкин вопросительно взглянул на Николая. Тот молча, пристально глядя на старика, не спеша снял сапог с левой ноги, размотал портянку… Обнажилась глубокая рана на голени с запекшейся по краям кровью. Ваня молча снял рюкзак, достал бинт, а в голове его роились мысли: «Ай да дед, он что, кровь носом учуял, как комар?»
– …Да нет, Ванюша, не комарик я, не мошка, – старик смотрел исподлобья, но в уголках его глаз затаились искорки веселья. – Друг-то твой весь день мучился, а ты-то молодой, как лось сильный, похныкать-то любишь? Да ты погодь, бинт не мотай. У меня тут снадобье есть, пчелиное. Лучше любого аптечного другу твоему поможет…
Дед плошкой зачерпнул из кувшина густой жидкости цвета золота, придвинулся к Николаю и щедро залил рану. В клетушке неожиданно сильно запахло свежим медом, лугом, травами…
– …Ну а теперь и бинтуй споро, – старик улыбнулся, повернулся к Николаю. – Не боись, не прилипнет. Настоечка медовая и заразу прогонит, и рану затянет, глазом не моргнешь. Да и внутрь вам, сынки, не помешает, примите, душой отдохните.
– Найдут нас здесь, дед, нельзя нам, – устало сказал Николай, наливая в свою плошку медовухи из кувшина. – И ты пропадешь…
– Здесь вас не найдут. Говорю – значит не найдут, – уверенно сказал дед. – Так что кушайте, ребятки, на здоровье – и на боковую.
Разведчики и сами не заметили, как, опустошив кувшин с невероятно вкусной и обжигающе теплой для нутра медовухой и миски с незамысловатой, но свежей снедью, повалились на сено. Усталость клещами сжимала веки, но почему-то, может от медовухи, тревога покинула их души. Изможденный Николай уснул первым, но борющегося с усталостью Конкина мучили вопросы, на которые он не мог найти ответа.
– …Дед, а дед? – закрывая ладонью зевоту, спросил Иван. – А почему ты нам помогаешь? И почему на тебе крест? Я уж и не спрашиваю, откуда ты узнал, как меня зовут? Интересный ты человек, дед…
– Тут вопрос интересный, почему на вас крестов нету? – задумчиво хмурясь, спросил дед. – А на мне крест, потому как человек я Божий. И помогаю я вам, потому как по промыслу Его надобно. И друг-то твой спящий, почему он то в кармане хранит, что на сердце держать должен? Кого бояться вам, воинам, видевшим смерть уже? Ладно, ладно, ты спи, сынок, засыпай. Кто за Отечество живот не щадит, бесстрашным должен быть. Один только страх человеку нужен – Страх Божий…
…Снился Николаю интересный сон. Будто идет он по дороге золотой, как та медовуха солнечная. Идет радостно, хорошо. И впереди родители покойные стоят, отец и мать. Далеко стоят от Николая, машут ему призывно. И идет к ним Коля, радостно торопясь. Да только дорога-то сужаться начинает. Вот в два раза уже стала, вот уже в локоть шириной. А по бокам пропасть как будто. И чудится в этой пропасти глубокой зло, может, гадюки болотные, может, еще какая пакость. Падать нельзя. А родители все машут и зовут Колю – иди, мол, к нам! Ступает Николай осторожно, шаг за шагом, тропа все уже, вот словно полоса одна золотая. Не удержаться на ней никак! Замахал руками Николай, вот-вот свалится в темную бездну…
– …Господи, помоги мне! – отчаянно закричал он. – Помоги мне, Боже.
И тут, прямо перед ним возник большой, сияющий крест. Схватился за него Николай крепко, обхватил. И понес его крест все выше и выше, над пропастью и над тропой, прямо в объятия родителей…
…Он подскочил, как ужаленный, тяжело дыша, весь в испарине. Рядом подскочил такой же взъерошенный, с округлившимися глазами Иван. Оба уставились друг на друга и… скорчились в судорогах беззвучного смеха. Насмеявшись вдоволь, огляделись вокруг и замерли с открытыми ртами…
Никакой избушки не было. Не было комнаты-кельи, увешанной образами, не было двери, крыши, старика. Была только охапка старого сухого сена под огромным бревенчатым завалом. Да еле уловимый запах меда…
– …Да ведь вечер опять! – с удивлением заметил Ваня, когда ребята, отмахав в темпе несколько километров от места ночевки, остановились у ручья, чтобы передохнуть и умыться, наконец. – Это же мы весь день проспали! И как нас фрицы не нашли?!
– Старик же сказал – не найдут! – убежденно сказал Николай, разматывая бинт на ноге. – О, смотри! У меня нога зажила совсем. Помогла дедова медовуха!
– Да не было никакого деда! Привиделось нам от усталости! – убежденно заговорил Конкин. – Это ж бред… хотя, говорят, двоим одно и то же привидеться не может… значит, не привиделось?
И уставился на товарища с надеждой, ожидая немедленных объяснений, которые вернули бы пережитое ими мистическое приключение на рельсы реальности и скучной прозы жизни. Но Николай задумчиво уставился куда-то в сторону, теребя нагрудный кармашек, затем решительно расстегнул его и достал оттуда то, что Конкин меньше всего ожидал увидеть – оловянный нательный крестик. Порывшись в кармане комбинезона, извлек моток суровых ниток. Не церемонясь, отмотал кусок нужной длины, отгрыз зубами и, вдев нитку в дырочку на кресте, повесил себе на шею. Встал. Перекрестился…
– Ну ты дал! – почти восхищенно выдохнул Иван. – Вот этого я от тебя точно не ожидал! Комсомолец! Активист! Десантник из Отряда Сталина – и вдруг крестик! Ты случаем не забыл, что религия – опиум?
Николай не ответил, он сосредоточенно наполнял фляги водой из ручейка. Сквозь склонившиеся над ручейком ветки пробивались лучи заходящего солнца. Все было почти как в предыдущий вечер – безоблачное небо, тишина. Только теперь товарищи отдохнули, лежали не в вонючем болоте, а на мягкой лесной травке, рядом, в ручейке весело журчала вода.
– …Знаешь, я думаю, это был святой, – нарушил наконец молчание Николай. – Одно к одному: иконы, крест, свечка. Я от стариков в деревне рассказы всякие слышал.
– Из какой деревни, Коля?! – воскликнул Иван. – Мы ж москвичи. Чего еще я о тебе не знаю?
– Ладно! – Слова, казалось, давались Удальцову с трудом. – Никакой я не коренной москвич! Я с Поволжья. Продразверстка, знаешь, что такое? Не слышал никогда, а москвич?! Отец мой священником был. Увели его, понимаешь?! Нет?! А нас с мамкой зажиточными посчитали! Все подчистую вымели. Комиссары! Голод потом был лютый, братья, сестры мои вымерли все, мать. Понял я, что на месте сидеть, и мне погибель будет. Ушел я. Шел, шел… В больнице очнулся. Докторше я глянулся, забрала она меня с собой в Москву. И знаешь, что я запомнил, Ваня?! Как мы с голоду пухли, а комиссары жировали. Ходили, через трупы переступали и жрали, жрали! Хлеб наш жрали! Иди теперь, особисту расскажи, как враг притаился у него под самым носом! Иди!
– Да-а… – задумчиво протянул Иван. – Старичок-то и правда был! Все сходится. Да не шуми ты! Немцы кругом. И не пойду я ни к какому особисту – человек ты хороший, даром что верующий. Знаешь, одного понять не могу, как нас не нашли немцы?!..…Иоахим Грубер стер пот со лба, отмахнулся от назойливой мошкары и с ненавистью уставился на овчарок, которые своим лаем переполошили, казалось, всю округу. Рядом с ними в растерянности топтался гауптман-егерь Рудольф Остин. А растеряться и правда было от чего. Взявшие было след собаки провели погоню на несколько километров по лесу, а затем принялись кружить на месте, скулить. Никакого водоема, где русские могли бы пытаться сбить след, рядом не было. Нюх у собак отбит не был, значит, русские не воспользовались смесью табака с перцем. Просто след исчез. И его не могли найти ни собаки, ни опытнейшие следопыты Иоахима, которые в чем-то могли бы дать фору и поисковым псам.
– …Ну что, герр гауптман, – с деланым хладнокровием штурмгауптфюрер Грубер подошел к Остину. – Выходит, что ваши хваленые собачки с треском провалились? Попрошу мои пятьдесят рейхсмарок. Да не переживай ты так, Руди! Мои люди тоже не справились! Мы оба в дерьме, а вдвоем и оправдываться легче. Ты-то всего лишь егерь, а я… Эх! В общем, не думай о плохом, это моя вина. Да уйми ты этих чертовых псов!
– У них что, выросли крылья? – Руди действительно был растерян. – Или за ними прилетели ангелы?
– Ну, в таком случае надеюсь, что их отправили прямиком на небо! – Иоахим даже в такой ситуации не потерял чувство юмора. – Потому что именно это, после допроса естественно, мне и предписывалось с ними сделать. И все же, прошу тебя, прочеши еще разок окрестности. Люди не умеют летать и бесследно не исчезают!
