Валерий Елманов - Око Марены
С этими словами посол, небрежно поклонившись на прощание и более не оборачиваясь, прошел к своему коню и через минуту был уже возле своей дружины.
Ингварь еще долго смотрел всаднику вслед, напряженно размышляя о чем-то. Затем окинул хмурым взглядом свое разношерстное притихшее воинство и, не говоря ни слова, молчаливо, одним жестом руки, пригласил всех ближних бояр и воевод в шатер.
Проворные слуги уже суетились, заставляя ковер, служивший скатертью, разного рода снедью, но большей частью холодной. В завершение последний из слуг вылил добрых полбочонка хмельного вишневого меда в здоровенную братину, которая была торжественно водружена в самый центр своеобразной самобранки. Увидев ее, Ингварь поначалу недовольно поморщился, но потом вяло махнул рукой, соглашаясь с неизбежным злом.
– Можа, в останний раз доводится мне ноне чашу с питием хмельным опрокинуть. Пусть будет. Но допрежь надобно нам решить, что далее делать будем, а тако же ехать мне или нет к Константину.
При этих словах воевода пешцев молодой тридцатилетний Шестак резко отдернул руку от братины, едва не утопив узенький серебряный ковшик, цепляющийся своей резной ручкой за край огромной посудины.
– А тут и думать неча, княже… – открыл импровизированное совещание Онуфрий. – Ежели тебе восхотелось лавров мучеников-князей Бориса и Глеба сыскать, тогда езжай смело. Как знать, можа, церковь наша православная и тебя, спустя десяток-другой годков, тоже в святые али в великомученики запишет.
Слово за слово и в разговор вступили все. Каждый предлагал свое, и, как ему казалось, самое лучшее в такой безвыходной ситуации. Ингварь продолжал хранить упорное молчание. Он внимательно выслушивал каждого из выступающих, но по его невозмутимому лицу, начисто лишенному эмоций, никто из присутствующих не смог бы угадать, к чьей точке зрения склоняется в своем выборе княжич.
А предложений было масса. Каждый чуть ли не криком пытался утвердить свое мнение, как наиболее разумное в такой ситуации, и лишь молчаливо поднимавший изредка свою длань Ингварь остужал разгорячившихся собеседников и в какой-то мере на время гасил чрезмерный накал затянувшейся дискуссии.
Дебаты длились долго. Начавшись еще засветло, они грозили перерасти в бесконечные, ибо ни один из спорщиков не хотел согласиться с неизбежным. Из всех бояр и военачальников в одном лишь все оказались едины своему князю – идти на поклон к Константину не предложил никто.
Наконец Ингварь прервал молчание. В шатре тут же установилась гробовая тишина. Каждый в душе надеялся, что князь встанет на его точку зрения, как наиболее разумную.
– Тайно, под покровом ночи идти на прорыв со всей дружиной, а воев пеших бросить врагу на наживу, значит, самому иудой стать. Негоже это, боярин, – строго обратился он к Онуфрию.
– Укрыться за возами, вкруг боронясь, тоже хорошего мало, воевода, – повернул он голову к Шестаку. – Пускай на час-другой дольше простоим, ан конец един буде.
Так один за другим безжалостно гибли под тяжелыми княжескими доводами все предложения.
– И что же ты надумал, княже? – не выдержал Вадим Данилыч.
– Как рассветет, поеду я к князю Константину.
– Это ж смерть неминуемая! – рявкнул возмущенно Онуфрий. – Князь ты али овца, на закланье добровольно идущая?!
– Князь я, посему о людях должон в первую голову помыслить. И ежели смерть приму, то ведать о ту пору буду, что через руду мою и дружина, и пешцы спасение получат.
– А мы как же, княже? – тихо осведомился Кофа. – С какими очами пред братьями твоими меньшими предстанем? Что матушке-княгине поведаем? Что не уберегли ее первенца? Что сами его на заклание лютому волку в пасть отдали? Тогда уж ты и меня возьми с собой. Вместе оно и помирать не так боязно.
– И меня тоже, – сразу влез Шестак. Невысокий, плотно сбитый, неутомимый в бою на мечах, воевода пешцев был сейчас растерян и ошеломлен таким решением Ингваря.
– Брать с собой я никого не буду. Случись беда со мной, вы, бояре, хоть часть воев для сбережения града нашего Переяславля-Рязанского, да сумеете вывести из западни этой. Стало быть, и жертва моя получится не понапрасну, стало быть, и…
– Обожди, княже, – перебил его Вадим Данилыч. – Допрежь всего давай обговорим об жизни все, а помереть завсегда поспеем. Что может князь Константин с тебя взыскать, давай об этом помыслим. На что согласие свое дать можно, а чему противиться до… – тут он запнулся, но все же нехотя договорил: – До последнего надлежит.
И жаркие споры разгорелись с новой силой, затянувшись до самой полуночи. Наконец, придя к выводу, что обсудили все самое главное, все стали расходиться.
Оставшись один, Ингварь неторопливо снял с себя пояс вместе с мечом, устало прилег на небольшой, сложенный вдвое кусок войлока, постеленный на широкую доску, и попытался уснуть, однако смежить очи и погрузиться в сладостное – без забот и хлопот – забвение получилось лишь перед самым рассветом.
– Будто и не спал вовсе, – улыбнулся он Прыгунку – своему верному оруженосцу, который весь остаток ночи просидел в ногах у Ингваря, зорко охраняя княжеский покой.
Тот в ответ сочувственно посмотрел на князя и неожиданно буркнул:
– Коли ехать собрался, то и меня захвати. Чай, пригожусь.
В ответ Ингварь лишь улыбнулся мягко и покачал головой:
– Еще один богатырь былинный выискался. Ты лучше иди жеребца моего оседлай. Время не ждет.
Выйдя из шатра, ухватил горсть снега, старательно растер лицо, пытаясь прогнать остатки сна, и улыбнулся собравшимся его проводить воеводам и боярам:
– Рано на похороны собрались, други мои верные. Мстится мне, еще не одну чашу меда хмельного изопьем мы вместе с вами.
Затем неторопливо обнял каждого, начав с Вадима Даниловича и заканчивая Онуфрием, после чего, уже свесившись с лошади, весело хлопнул по плечу приунывшего Прыгунка и направился навстречу неизвестности.
Что его ждало – он не ведал, но о возможной смерти почему-то не думалось. По молодости мало кто вообще о ней задумывается, беспечно считая, что роковую чашу предстоит испить еще не скоро.
Впереди в тусклом свете пасмурного морозного утра показался шатер Константина. Ингварь посуровел лицом и тяжело вздохнул. То был не страх. Просто он помнил, как красиво тот изъяснялся, находясь у них в гостях, и знал, что не сумеет ответить тем же. Но едва он услышал голос Константина, как усилием воли сумел стряхнуть с себя неуверенность и робость. «Князю надлежит верить в себя», – припомнилось ему одно из наставлений отца, и он с гордо вскинутой головой вошел в шатер, полог которого был гостеприимно открыт услужливым воем.
Внутри неподвижно сидел человек, который убил Ингваря Игоревича, многих стрыев молодого князя и теперь, возможно уже сегодня, убьет и его самого. Человек, тяжело опираясь на плечо подоспевшего ратника, поднялся со своего места и очень дружелюбно произнес:
– Ну здрав буди, князь Ингварь.
После чего, пригласив гостя сесть, отослал слугу прочь из шатра, какое-то время внимательно разглядывал переяславского князя и, видимо оставшись доволен осмотром, неловко уселся напротив.
Плеснув из кувшина с длинным тоненьким носиком вина в каждый из двух небольших золотых кубков, стоящих прямо перед ним, он протянул один Ингварю, предложив:
– Выпьем за встречу.
Един бысть на земли Резанския кречет гордый, кой не смиришися пред сатаны порождением, а повелеша воев сбираться и ведоша их на грады захвачены, кои под тяжкаю дланью Константине-братоубойцы оказашися…
Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 года.Издание Российской академии наук. СПб., 1817Един токмо не вняша гласу разума, ибо тьма которы охватила главу княжича Ингваря. И запылаша огнем град Ольгов, кой его вои сожигаша, и возрыдаша живши во граде оном. И тако же оный княжич и други грады земли Резанской порешиша на копье взяти, ежели бы не княже Константине – заступа их, посланный Богом и святыми угодниками.
Из Владимирско-Пименовской летописи 1256 года.Издание Российской академии наук. СПб., 1760Совершенно непонятно, на что рассчитывал князь Ингварь, когда решился на отчаянную, но совершенно бессмысленную авантюру с лихим наскоком на владения князя Константина. Возможно, он надеялся, что его поддержат жители городов, которые совсем недавно перешли под руку Константина. Не исключено, что теплилась в его душе надежда, что обескровленная под Исадами дружина Рязанского князя не сможет оказать должного сопротивления его рати. Несомненно лишь одно – если бы не безумная жажда мести, толкнувшая его на эту авантюру, то, скорее всего, он продолжил бы править в своем городе и… вся история Руси покатилась бы в неизвестном никому направлении.
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности.Т. 2. С. 122. СПб., 1830Глава 2
