Константин Шильдкрет - Розмысл царя Иоанна Грозного
В воскресенье у повалуши собрались вотчинные людишки. С ними, опираясь на посошок, пришла и Клаша подивиться затеям рубленника.
Васька, сияющий, объяснял увлечённо толпе, как нужно вытёсывать из камня и дерева фигуры зверей и птиц.
Увидав девушку, он, позабыв осторожность, бросился к ней и увлёк на дальний луг.
— Попадись спекулатарю аль тиуну, — живым манером уволокут тебя к боярину постелю стелить!
Клаша покорно свесила голову:
— Выпадет долюшка человеку — нигде от неё не схоронишься.
И, меняя неприятный разговор, упавшим голосом поделилась последнею новостью:
— Спосылает меня тятенька с девками нашими за милостыней в губу.
Выводков оторопело захлопал глазами.
— Где же тебе покель дорогу держать? Не дойти тебе!
Она подняла на рубленника с глубоким чувством признательности глаза и, ничего не ответив, повела его в починок.
За трапезой Васька почти не коснулся похлёбки и всё время неприязненно хмурился.
Когда людишки ушли из избы, Онисим скривил насмешливо губы.
— Не допрежь ли сроку кичишься?
— Христарадничать?! Хворой?! — процедил сквозь зубы с присвистом рубленник.
У старика отлегло от сердца.
— А яз было на милость своротил господарскую. Эвона, пошто и не глазеешь на меня, старика! — С ласковой грустью он погладил Выводкова по широкой спине. — Нешто яз для своей лихвы? Нешто краше ей станется, коли на пашню погонят?
Васька присел на край лавки и в мучительном сомнении потёр ладонью висок.
— А ежели челом бить князь-боярину?…
Старик понял, о чём хочет сказать холоп.
— Авось и подаст Господь. Сказывают, старостой замыслил поставить тебя князь над рубленниками. — И, помолчав, нерешительно прибавил: — Доробишь хоромины — замолвь словечко. Может, и впрямь пожалует боярин без греха побраться вам с Кланькою.
Васька вызывающе поглядел на Онисима.
— Утресь ударю челом! А тамотко поглазеем про грех!
Обратившись к иконе, старик набожно перекрестился и потом зашамкал:
— Особный ты, Васька. Поперёк жизни норовишь всё идти. Слыханное ли дело, чтобы лицом пригожая девка из-под венца напрямик в господареву постелю не угодила?
Оба притихли, подавив тяжёлый, полный безнадёжности вздох.
* * *
С той поры, как ушла Клаша с девками христарадничать, Выводков так усердно работал, что вскоре Ряполовский пожаловал его старостою над рубленниками.
От повалуши к будущим хоромам протянулись обширные сени, а вертлявая, как ручей за починком, кленовая лесенка под тесовой кровлей вела в сенничек.
Ввечеру как-то, с соизволения Симеона, боярыня повела дочь поглядеть постройку. За нею потянулись сенные девки и мамка. Впереди, на четвереньках, весело лая, подпрыгивала шутиха.
Широко раздув ноздри, Марфа слушала рассказы матери. В сенничке она сложила руки крестом на груди и стыдливо зажмурилась. Боярыня молитвенно уставилась ввысь.
— Благословит Господь сыном, — тут ему и постеля брачная будет с молодою женой.
Она привлекла к себе дочь.
— И у него, у суженого твоего, ряженого, тако же всё содеяно. Поглазей-ко на подволоку.
Мамка поучительно пробасила:
— Та подволока завсегда тесовая деется, без сучка и задоринки.
Горбунья шлёпнула себя гулко ладонями пониже спины и радостно завизжала.
— А на подволоке ни пылинки земли. Ни тебе духу земляного не сыщешь.
И, став на голову, забила в воздухе кривыми ногами.
Несильным ударом кулака боярыня повалила на пол горбунью и обратилась таинственно к дочери:
— Николи на подволоку в сенничке земли не сыпят. Чтоб, выходит, в первую ноченьку не углазели молодые над головами праха земного да, не приведи Царица Небесная, на смерть думушка не спрокинулась.
Из сенничка женщины прошли в подклет.
Боярыня изумлённо остановилась на пороге и приказала кликнуть старосту, дожидавшегося со спекулатарем на дворе.
Васька трижды поклонился и, по обычаю, отвёл лицо.
— А не люб мне подклет, холоп!
Задетый за живое, Выводков гордо взглянул в лицо Ряполовской. В то же мгновение спекулатарь наотмашь ударил его.
— Не ведаешь, смерд, что псам да смердам непригоже в очи глазеть господарские?!
Холоп слизнул языком хлынувшую из носа кровь и, чтобы сдержать гнев, изо всех сил впился ногтями в кисть своей левой руки.
Боярыня деловито огляделась по сторонам.
— Больно много простору в подклете твоём. Сдушенно, по-чужому заклокотали слова в горле старосты:
— Не казне тут положено князь Симеоном быть, а людишкам жити.
Горбунья прыгнула к холопу и впилась зубами в его колено.
Марфа по-детски забила в ладоши и залилась счастливым смешком.
— Ты перст ему отхвати! За перст тяпни умельца-то!
И когда горбунья, кувыркнувшись в воздухе, на лету захватила хряснувшими челюстями руку Выводкова и повисла на ней, боярышня застыла оцепенело. Яркая краска залила её вытянувшееся лицо. Под опашнем часто и высоко вздымались дразняще — пружинящие яблоки-груди. Перед повлажневшими глазами, точно в хмелю, запрыгал и закружился подклет.
Ряполовская прицыкнула сердито на дочь и пнула ногою шутиху.
— А видывал ты, чтобы подклет для людишек теремом ставился?
И уже визгливо, задыхаясь от гнева:
— Видывал, чтобы кречет с выпью во едином гнезде гнездились?!
Сплюнув гадливо, она важно выплыла из подклета.
Поутру князь вызвал к себе холопа.
Васька узнал от спекулатаря, что боярыня виделась с мужем, и решил взять хитростью.
Смиренно выслушав брань, он чуть приподнялся с пола и заискивающе улыбнулся.
— Нешто не ведаю яз, что токмо господаревым разумением земля держится?
— А пошто смердам терема ставишь?
— Дозволь молвить, князь-господарь! — И — молитвенно: — По хороминам и подклет. Таки хоромины сотворю, — ни у единого другого князя не сыщешь! — С каждым словом он увлекался всё более. — Самому великому князю не соромно таки хоромины на Москве ставить!
Симеон, захватив в кулак бороду, мерно раскачивался. Речь холопя пришлась ему по душе. Он уже отчётливо видел и гордо переживал восхищение соседей перед будущими хороминами, их зависть и несомненное желание купить или каким угодно средством выманить у него рубленника.
— Гоже! Роби, како сам умишком раскинешь.
Васька стукнулся об пол лбом и отполз к выходу.
— Токмо памятуй: не потрафишь — на себя, умелец, пеняй!
Ещё усерднее прежнего принялся Выводков за работу.
К концу месяца вернулась из губы Клаша.
Прежде чем поздороваться с гостьей, рубленник с гордостью объявил:
— Не зря хоромины ставлю.
Она обиженно надула губы.
— А мне и невдомёк, что ты, опричь хоромин, не поминал никого.
Васька сжал девушку в железных объятиях своих.
— Ничего-то ты, горлица, не умыслишь! По хороминам и доля наша с тобой обозначится.
Он увлёк её в сарайчик и с воодушевлением рассказал о своей затее.
— Колико раз зарок давал рушить темницы холопьи…
— Ну, и…
— Ну и рушу!
Девушка пытливо заглянула в его глаза.
— Не поднёс ли тиун вина тебе ковш?
Выводков набрал полные лёгкие воздуха и шумно дыхнул в лицо Клаше.
— Опричь воды, и не нюхивал ничего. — Голос его задрожал. — Не можно мне глазеть на подклет и хоромины в вотчинах господарских. В хороминах и простору, и свету, колико хощешь…
Клаша сочувственно поддакнула.
— Нешто не ведаю яз, что в тех подклетах в пору не людишкам жить, а мышам гнёзда вить?
Он высоко поднял голову и заложил руки в бока.
— И запала мне, Клашенька, думка таки хоромины сотворить, чтобы подклет с терем был, а терема чтобы вроде звонницы держались да и не рушились.
Девушка тревожно поднялась и перекрестилась.
— А не ровен час — рухнут хоромины?
Рубленник уверенно прищёлкнул пальцами.
— Тому не бывать. Всё по земле мною расписано.
Раздув торопливо лучину, он провёл палкою по земле несколько линий.
— Ежели к тоей балке вторую таким углом приладить, вдвое крат выдержит на себе ношу. Потому яз тако разумею: не силы страшись, а ищи ту серёдку, куда сила падает.
Один за другим обозначались на земле затейливые узоры и стройный ряд кругов и многоугольников.
По-новому, властно и вдохновенно звучали его слова.
Клаша ничего не понимала. Но она и не пыталась вслушиваться в смысл речей. Ей было любо не отрываясь глядеть в затуманенные глаза, отражавшие в себе такую безбрежную глубину, что захватывало дыхание и от сладкого страха падало сердце. Чудилось, будто уносилась она куда-то в неведомый край, где воздух синь, как глаза вошедшего в её душу этого странного, так не похожего на других человека, где не видно земли и со всех сторон, из-за прихотливых звёздных шатров льются прозрачные звуки неведомых песен, таких же желанных, смелых и гордых, как его неведомые слова.
