Герман Романов - Лондон должен быть разрушен. Русский десант в Англию
К последним британские аристократы и военные моряки относили даже министров, включая премьера, если тот не был владельцем весомого титула. Да оно и понятно — в Палате общин могут болтать что угодно, но влияние на дела «владычицы морей» отнюдь не у этих болтунов.
— Они хотят оттянуть наши силы по разным местам! — Голос адмирала хотя был уже чуть скрипучим от старости, но звучал так властно, что Уильям Питт почтительно подобрался. — Для того и высадили десанты на западе и у скоттов. Ну что ж, наша армия может преподать этим проклятым мятежникам такой урок, что запомнится ими навечно и впредь отобьет охоту поднимать мятежи!
— Но, милорд! Если высадка…
— Вы это о чем, сэр?
Лорд Сент-Вицент в таком нарочитом недоумении выгнул почти седые брови, что сердце Питта застучало в бешеном ритме. Этого он и ожидал от маститого адмирала и теперь знал, что руки у него развязаны полностью. В Ирландию и Шотландию можно отправить большую часть армии и усмирить бунтовщиков самыми жестокими репрессиями.
Премьер-министр раскрыл было рот, чтобы задать мучивший его вопрос, но старый адмирал перебил его своим зычным голосом, которым он не раз отдавал приказы офицерам и матросам:
— Даже если Коллингвуд оплошает и через три недели сюда припожалуют союзники, то их утопим в Канале. Под моим флагом три десятка линкоров, да и сам барон Катберт, как тот старый терьер, бросится догонять убежавшую от него шуструю крысу… Ха-ха… Я жду наших врагов здесь, им не помогут все их дьявольские штуки!
Карибское море
Никогда еще в жизни Алексей Петрович Ермолов не думал, что окажется на краю света в самом что ни на есть смысле. Прихотлива судьба военного, извилисты ее пути! Это двадцатисемилетний подполковник хорошо знал, но не считал, что такой поворот произойдет с ним, и было над чем сейчас подумать и о чем поразмышлять.
Свою карьеру он начал ровно двенадцать лет назад безусым подпоручиком гвардии. Но дуэли с буйным поведением не остались без внимания, и в одночасье Ермолов оказался в армии с тем же чином и весьма подпорченным послужным списком, так что надеяться на продвижение по иерархической лестнице не приходилось.
Однако семь лет назад он ухватил птицу удачи за пышный хвост — сражался под Адрианополем с янычарами, не дав тем выйти к тылу русского отряда князя Багратиона. А командовал тогда, в той сумятице, сам Константин Петрович, второй сын императора, ставший теперь византийским базилевсом и болгарским царем.
Так что фарт попер, как говорят картежники!
В добавление к двум ранам дерзкого поручика наградили белым Георгиевским крестом и, как следствие, автоматически произвели в капитаны, тут же переведя в гвардию с тем же чином — так что можно было считать себя армейским майором.
Наслаждаться жизнью, почивая на заслуженных лаврах, Алексей Петрович не стал — настолько он имел непоседливый и живой характер. А потому вскоре очутился в училище колонновожатых, находившемся под патронажем только что созданного гвардейского Генерального штаба. Туда-то он и попал вскорости, прямиком в управление, скрывавшееся под скромной литерой «2» и занимавшееся чрезвычайно нужной для государства работой по сбору сведений о сопредельных с Российской державой странах. В большинстве своем весьма беспокойных и достаточно агрессивных соседей, любящих побряцать на границах оружием.
Первой и пока единственной оказалась Персия. Там молодой капитан ничего не успел сделать полезного, фактически проработав только курьером и принеся горестную весть о трагической гибели посла Радищева. Хотя даже такая скромная служба была заранее, или авансом, отмечена дарованием нового чина и очередным переводом в армию.
Так что быть подполковником в 27 лет — весьма достойная карьера. Грех на судьбу жаловаться!
— Прах подери, никогда бы не стал служить на этих лоханках!
Ермолов согнулся в спазме, желудок в очередной раз содрогнулся от неизвестно отчего появившегося комка. Сейчас, с бледно-зеленым лицом, терзаемый морской болезнью, он проклинал всех и вся: неприветливое Карибское море, что встретило штормом, и паровой корвет, смертельно надоевший за два месяца плавания, и капитана, с которым он достаточно близко сошелся, и даже самого императора.
Петра Федоровича офицер почитал всем сердцем, но сейчас проклинал в три армейских загиба, которым, по своей экспрессии, весьма далеко до флотских, но, несмотря на это, не менее выразительных и горячих.
— Мать твою! Э-ха…
Подполковник согнулся в жестоком приступе, чувствуя, как все его несчастное нутро выворачивает наизнанку. Нелегка царская служба, раз так страдать приходится!
Булонь
— Необходимые приказы уже отданы главнокомандующим принцем Суворовым, сир! Наши объединенные войска полностью готовы, а еще более ожидать наступления штиля, на мой взгляд, не стоит. Я думаю, можно начинать экспедицию, сир!
Петр с улыбкой посмотрел на генерала Гоша. Первый консул республики уже не морщился, выдавливая из себя привычное для француза обращение к королевской особе. Да и другие французские генералы восприняли такое совершенно спокойно, будто и не было пятнадцати лет безумной революционной круговерти.
За длинным столом сидело высшее командование объединенной союзной армии. Петр скользнул взглядом по знакомым лицам — Гош упрямо сжал губы, глава Французской республики признал некоторое понижение в статусе и уже, как и сам Петр, почти не вмешивался в деятельность фельдмаршала князя Суворова, назначенного, с их общего согласия, главнокомандующим экспедицией на Остров.
«Как пауки в банке! Жрут консулы друг друга и не морщатся! Победитель остался один — Гош, и теперь ему один шаг до „пожизненного консула“. Но вот императором он никогда не станет, нет в нем Бонапарта. Как там? И каждых тварей миллионы, и все метят в наполеоны!»
Петр бросил короткий взор на лучших полководцев республики. Хитроумный Массена немного щурил глаза, Макдональд спокойно смотрел на Первого консула, но в глазах сверкали какие-то огоньки, Бернадот только постукивал костяшками пальцев по столешнице, и именно на нем Петр остановил свое внимание.
«А ведь не бывать тебе, братец, шведским королем!» — мысль вызвала усмешку, ведь на примере этого генерала можно было судить, насколько извилист путь революционеров и как многие быстро отказываются от своих прежних убеждений.
В реальной истории Бернадот числился в неисправимых якобинцах, но когда в одиннадцатом году ему предложили титул кронпринца шведского при бездетном короле, бывшем герцоге Карле Зюндерманландском, французский генерал охотно согласился, благо на эту должность его пропихивали шведские офицеры, бывшие его пленники, к которым он проявил исключительное благородство.
Позже бравый кондотьер с монаршей короной сражался уже на стороне антифранцузской коалиции и там, говоря русским языком, полностью «перековался», или «ссучился», кому как угодно, забыв свое революционное творчество.
Вот только каково было изумление придворных аристократов и лекарей, которые много позднее принялись омывать тело любимого усопшего короля, положившего начало целой династии Бернадотов на шведском престоле.
На груди обожаемого монарха красовалась мастерски сделанная татуировка гильотины, отрубающей голову несчастному монарху Людовику, и короткая, но емкая надпись, шокировавшая стыдливые души придворных: «Смерть королям и тиранам!»
«Революция сама пожирает собственных детей, романтиков этого безумия — достаточно вспомнить Дантона, Робеспьера и прочих санкюлотов. А на смену им, если не берут реванш контрреволюционеры, приходят уже прагматики в генеральских мундирах.
Что Гош здесь, что у нас Сталин — Иосиф Виссарионович ведь, в конце концов, маршальский мундир надел и генералиссимусом стал. А военная среда требует единоначалия и строгой подчиненности, демократия для нее острый нож. Потому-то у нас Тухачевского и прочих „красных“ полководцев безжалостно к стенке поставили.
Здесь до этого пока не дошло, но Гош убрал в Новый Свет Моро, а Жубера отправил с отрядом в мятежную Ирландию, где этого генерала могут убить англичане, что весьма вероятно. А ведь оба твердые республиканцы, уж первый точно, с масонами дружит. Жалко Моро, чистая душа… Потому и опасен для Гоша. И не только для него, но…»
— Я думаю, нужно начинать нашу десантную экспедицию незамедлительно, сир!
Гош внимательно посмотрел на императора, не понимая, почему тот молчит, хотя они все обговорили заблаговременно, а только задумчиво хмурит брови, о чем-то напряженно размышляя.
— Господин Первый консул прав: нам нечего ждать у моря погоды! Высадка состоится при любой…
Очнувшийся от размышлений Петр словно подвел черту под заседанием известным, но перефразированным футбольным изречением. Действительно, союзные войска вот уже два дня изнывали от нетерпения, находясь в пунктах посадки, и любое промедление могло сказаться на них негативно. Да и время подступило.
