Виталий Корягин - Винг
Настоятель, по его словам, потрясенный внезапно раскрывшейся истинной сутью прежде уважаемого постояльца, на первый взгляд ничего не скрывал, но умудрился не дать на вопросы друзей о Дэне ни одного определенного ответа:
— Да, жил. Да, ездил, на месте не сидел. Куда? Не знаем. Наше дело Божье! Надолго ли? По-разному, когда как. Кто к нему приезжал? Не примечали, тут у нас богомольцев хватает, каждый день новые люди…
— Старый лис! — брезгливо сказал отец Бартоломью, когда они выехали из монастыря и повернули к Донкастеру. — Спит и видит Джона на троне, и Ричарда боится. Да я тут покалякал кое с кем из братии, а, главное, с вратарем, он мне ровесник… Так вот, видели монахи, иногда приезжали к Дэну люди. Кто-то узнал их, вроде бы, из шайки они Робина Гуда… И пару раз спрашивали Дэна рыцари. Они-то шли к нему в гостевую келью, а сквайры оставались у ворот и болтали со стариком. Имен он по дряхлости не запомнил, но что они из Норт-Йоркшира, это точно. Там и надо его искать, в норманнских замках. Вряд ли он будет сидеть в лесу с разбойниками, видно, просто нанял шайку для разведки.
На перекрестке в Ботри друзья расцеловались с добрым стариком, он повернул на Донкастер и домой, а они, проводив его грустными взглядами, двинулись дальше на запад.
Миновали недоброй памяти Шеффилд и направили коней на юг в сторону Лондона, расспрашивая в селениях по дороге жителей и стремясь выяснить два вопроса: не появился ли Ричард Львиное Сердце, и не встречал ли кто Дэна. Но о короле пока курсировали одни слухи, а о предателе и тех не было.
— Нет, на юг Дэн не сунется! — заключил Эдвард, трогая поводьями коня после очередных расспросов. — Надо скорее в Лондон, сообщим о его замыслах, вернемся и покружим вокруг Йорка, глядишь, и выловим гада.
— А то, что принц Джон засел там, тебя не заботит? Еще кто кого выловит… — скептически заметил сквайр.
— А какая разница? Результат-то один будет! Пусть это волнует тех, кто меня поймает! Я теперь сдерживаться не буду, любого уложу, кто посягнет.
— А как же обет? — открыл рот Алан. — Ты же не можешь проливать христианскую кровь!
— Я тут о многом передумал без тебя, Ал. Полчаса свою руку поварить, а затем еще пять минут поджарить мозгам на пользу! Знаешь, как голову прочистило? Я понял — мерзавец, он и есть мерзавец! Неважно, кто он: христианин, иудей, или там, язычник. И хорошие люди везде есть! И подлецов бить надо, невзирая на веру!
Он на скаку повернулся в седле к другу:
— Уверен, Бог людей сортирует не по вере, а по совести. И больше я рубить кого-либо лишь потому, что он молится по-своему, не намерен. А вот убийцы и насильники пусть поберегутся, их я терпеть не стану! Я, наконец, понял Тиграна! Он твердил, что со злом должно сражаться беспощадно, иначе мир обречен! Мудрость старика казалась мне холодной, порой даже отталкивала, а он просто беспощаден к мерзости.
— Ну, ты даешь! — восхитился гэл. — А как же попы? Они тебе ад обещали…
— Не верю! Господь не может наказывать людей за добрые дела!
— Им же виднее! У них святые, пророки, которым являлся Господь, диктовал в скрижали, как жить надо! Ты что, и в это не веришь?! Это тебя Тигран околдовал, не иначе! — Алан пришпорил коня и пошел наметом вровень с командиром.
— Почему? Верю… Что Господь с ними говорил, верю! Не верю, что они его мудрость осилили, поняли! И не Тигран меня, а они всех кругом оболванили! — он на всем скаку осадил шайра железной рукой, так что из-под копыт полетела щебенка.
Дождался, пока проскочивший мимо гэл развернул коня и подъехал, и убежденно сказал:
— Пойми, Ал, каждый человек принимает Господа сердцем своим! И если оно злое, или неправедное, или равнодушное, он и постигнет Бога так, как оно позволит. И Господь у него предстанет таким же, как он сам: беспощадным, лживым, холодным! Нет, вера не превращает подлеца в праведника, он остается всего лишь верующим подлецом. Плохого человека религия делает хуже, ибо он верит в Бога, но не в истинного, а в выгодного. Он и Всевышнего пытается втянуть в свои пакости, марает имя его грязью, жестокостью, смертью. Эх, да что говорить, Иисус велел возлюбить ближних, а они во имя Его — ненавидят, словно так и надо!
— Ладно, — рыцарь усмехнулся, — что это мы торчим посреди дороги?!
Под грохот подков он вспомнил давний разговор с Тиграном. Тогда, только получив машину, сакс не способен был думать ни о чем ином, да и вообще многого не понял. Сейчас он осознал, что имел в виду старик, говоря о необходимости в исключительных случаях насилия…..Не беззубое всепрощенчество, слюняво как равных примиряющее лицемерно кающегося злодея и его страдающую жертву, не твердолобое ханжество, крестом и мечом, одной ли священной книгой или полным собранием одиозных сочинений загоняющее инакомыслящих в одно косное интеллектуальное стойло, а активное противодействие нечисти во всех ее многообразных ипостасях.
Критерий опознания подонков — отношение к людям! Те, кто несет им боль и горе; кто решает, чтобы все счастливо прожили жизнь по единому, убогому, им и его тупой шайкой одобренному и утвержденному идеалу; кто стесняет свободу людей в делах, касающихся только их самих, дабы легче ими манипулировать; кто, ссылаясь на ими же навязанные традиции, трясясь за свою власть, оставляет честных людей безоружной скотиной наедине с хищниками; у кого две морали: одна — для себя, вторая для остальных; кто считает, что существуют только два мнения: его и неправильное; кто прибегает к насилию ради личной цели — все они — нечисть, недостойная называться людьми. Все силы, все возможности по-настоящему благородный человек обязан использовать для пресечения преступлений этих нелюдей, и допустимы любые меры, адекватные ситуации.
Не скоро общество сможет позволить себе роскошь бескровно сохранять свою стабильность, обеспечивать безопасность своих граждан…..Эдвард вспомнил, как грустно Тигран покачал седой головой…..И если лишь смерть может остановить монстра, несущего людям горе, что ж, пусть вина за нее падет на него же! И ни к чему рассуждения, что любая жизнь самоценна. Насилие только тогда и оправдано, когда применяется к насильникам. Человек является человеком, пока его деятельность не во вред обществу, другим людям. Священна именно человеческая жизнь, а вовсе не существование человекоподобного организма, поставившего себя вне людских норм и законов.
Да, казнящий убийц, обезоруживающий грабителей, насилующий насильников применяет их методы в борьбе с ними же, и, значит, рискует сам скатиться вниз, стать подобным им. Истории известны примеры, как благородный мститель, придя к власти, через пару-тройку лет сам превращался в угнетателя не лучше предшественника, ненавидимый теми, кто в недавнем прошлом благословлял его. Пройти узкой тропой чести, не сорваться в пропасть корысти или тщеславия, не рваться к власти ради власти, слышать в хоре всеобщего славословия фальшивые и льстивые ноты дано далеко не всякому.
На вершину пирамиды власти почти не попадают, не добираются достойные ее люди. Слишком грязна, загажена дорога туда, слишком необходимо благоуханна деятельность ползущих вверх. Можно сколь угодно блеять о всеобщем благе, но факты таковы: нельзя облагодетельствовать одних, не обобрав других, и рука самой справедливой власти неласкова. Тяжек и страшно медлителен путь общества к счастью и свободе, тянуть его в будущее насильно, значит причинять излишние страдания тем, кто не может идти быстрее, и помощь тут возможна одна, облегчать людям жизнь, выпалывая конкретных угнетателей. Казнить палачей, садистов, воздавать их же мерой изуверам, долг не мести, ибо она причисляет мстителя к насильникам ввиду личной заинтересованности, а чести, высшая целесообразность для человечества. Мера же целесообразности — совесть, и преступивший ее сам подсуден тому же суду.
Неважно, как осуществляется кара Божья. Не дОлжно только быть слепому террору, несущему горе невинным. Избавление народа от кровавой тирании хоть на год, хоть на месяц раньше срока означает продление жизни для многих честных и талантливых, ускоряет движение по пути прогресса, приближает гуманное будущее. И неуместны уверения, что павшего деспота сменит следующий. История утверждает, что на смену Нерону или Калигуле рано или поздно приходит Марк Аврелий. А лучше не ждать, пока мелкий тиран вырастет в большого, пока довыступается, додемагогствует, дорвется до полновластия, такой должен определенно знать, что ему до него не дожить!..
— Во все века подобные мне стоят на страже, не давая зажиться уж самым страшным монстрам, способным совсем погубить человечество… Каким? — старик усмехнулся. — Имена ничего не скажут тебе — им же не дают дорваться до власти… и в будущем тоже… Ну, хорошо — например, Штолльберг…
…когда устраивались на ночлег на постоялом дворе Ноттингема, Алан спросил:
