Пирс Рид - Тамплиеры
Тем не менее намеренно усложненные по инициативе Климента процедуры, а также технические трудности, связанные со сбором восьми церковных иерархов в одном месте, привели к тому, что первое заседание комиссии состоялось только через год после утверждения ее состава. 8 августа 1309 года было объявлено, что заседание состоится в но-ябре в парижском монастыре Сен-Женевьев-де-Буа, и на него приглашались все, кто хотел дать показания.
В числе первых опрошенных свидетелей был Гуго де Перо, командор тамплиеров Франции, который фактически ничего не сказал в защиту ордена Храма. Когда 26 ноября 1309 года показания давал сам Жак де Моле, он заявил, что хотел бы взять орден под защиту, поскольку не верит, что в такой напряженный момент церкви выгодно его разрушить, но, не чувствуя в себе достаточно сил и умения, нуждается в помощи. И еще Великий магистр сказал, что «с его стороны было бы отвратительно и позорно не попытаться защитить орден, который удостоил его такой высокой чести».
Дело даже не в том, что – как выяснилось при его аресте – Жак де Моле был просто неграмотен; главное – орден Храма в его правление оказался абсолютно не готов к резкому усилению в тот период общественного внимания к проблемам гражданского и церковного законодательства. Другие монашеские и духовно-рыцарские ордена – например, госпитальеры – давно поняли значимость этих проблем, а вот тамплиеры не озаботились тем, чтобы привлечь на свою сторону знающих юристов или подготовить экспертов в собственной среде. Однако теперь они со всей решимостью и отвагой отстаивали свои права и суверенитет. Несомненно, пылкий и часто смущавшийся Жак де Моле в ходе расследования искренно сожалел об этих просчетах. Когда ему зачитывали его собственные признания, сделанные накануне перед папской комиссией, он вздрогнул, дважды перекрестился и сделал несколько агрессивных жестов, которые многие кардиналы восприняли как недвусмысленную угрозу старого воина «конкретным личностям», составившим этот обвинительный протокол. Когда Жак де Моле выслушал их упреки, то объяснил, что и не думал никому угрожать, а просто выразил свои чувства, сожалея, что во имя Всевышнего им следует поступить по обычаю татар и сарацин, которые безжалостно «отрубают таким грешникам головы… или рассекают их пополам».
И хотя члены комиссии не удовлетворились этим объяснением, они все-таки согласились дать магистру время, чтобы он смог как следует подготовиться к защите своего ордена. Гильом де Плезан, который присутствовал на этом слушании в качестве доверенного лица короля и к которому, по иронии судьбы, Жак де Моле обратился за помощью, от такой откровенной наивности ветерана пришел в замешательство. Похоже, после двух лет пыток и тюремного заключения Великий магистр – искренно возмущенный зачитанными признаниями – решился-таки встать на защиту своего рыцарского братства. Королевский советник предупредил магистра, чтобы тот «добровольно не совал голову в петлю». Когда в пятницу 28 ноября 1309 года Жак де Моле снова предстал перед кардинальским советом, то повторил, что чувствует себя не в силах достойно защитить орден, потому что «всегда был только рыцарем – бедным и неграмотным», а посему будет хранить молчание, вверяя себя правосудию самого папы Климента. Комиссии он сообщил только три вещи: во-первых, что литургию в орденских церквях всегда служили более красочно, чем в других храмах, – за исключением, может быть, кафедральных соборов; во-вторых, орден действительно принимал щедрые пожертвования; в-третьих, члены ордена с такой самоотверженностью защищали христианскую веру, что всегда считались главными и самыми непримиримыми врагами сарацин. Ведь не случайно граф д'Артуа поставил тамплиеров в авангард армии Людовика Святого во время знаменитого Нильского похода! И разве не остался бы сам граф в живых, если бы внял совету Великого магистра?
Когда же члены комиссии раздраженно ответили, что для утративших веру все сказанное не имеет значения, Жак де Моле согласился с ними, добавив, что всегда верил «в единого Бога, Святую Троицу и другие символы католической веры… но, лишь когда душа .отделится от тела, станет ясно, кто праведник, а кто грешник. И лишь тогда каждый, поймет, кто был прав».
Прервав свое первое заседание 28 ноября, комиссия продолжила работу только 3 февраля 1310 года. К этому времени пораженческие настроения, характерные для большинства тамплиеров в первое время после ареста, сменились твердой решимостью отстаивать свои права. На первом этапе папского расследования командор Пейена Ронсар де Жизи заявил кардиналам, что все обвинения против ордена ложны, а показания выбиты «под пытками и угрозой смерти». Подробно поведав членам комиссии о пытках, которым подвер-гали его, командор сказал, что в таких условиях сознается любой и в чем угодно. Вслед за ним с 7 по 27 февраля подобные заявления сделали еще 532 тамплиера со всей Франции. 14 марта перед девяноста тамплиерами, которые добровольно пожелали выступить в качестве официальных защитников, был зачитан полный список обвинений против ордена Храма, состоявший из 127 пунктов. Уже к концу месяца число таких добровольцев выросло до 597 человек. Среди них был и священник Жан де Робер, заявивший на одном из заседаний, что наслышан о признаниях тамплиеров в личных грехах, но ни одно из них не может быть вменено в вину ордену Храма в целом. Учитывая столь большое число добровольных защитников, комиссия предложила выбрать из них несколько «прокуроров или синдиков». Выбор тамплиеров пал на Пьера Булонского, поверенного ордена при Папской курии, и Рено де Провена, командора Орлеанского дома (оба были священниками), а также на двух рыцарей: Гильома де Шанбонне, командора Бландеи (в Крезе), и Бертрана де Сартижа, командора Карла (в графстве Вьеннском).
Пьер Булонский – ему было 44 года, причем 25 из них он состоял в ордене Храма, – родился в Ломбардии, а в тамплиеры был принят в Болонье, где впоследствии изучал юриспруденцию под началом командора Ломбардии Гильома де Нори. Его назначение командором в Папскую область указывает на высокую образованность, что являлось большой редкостью среди полуграмотных рыцарей. После своего ареста, последовавшего в ноябре 1307 года, Пьер Булонский признал, что отрекался от Христа и плевал на распятие, но отверг обвинения в содомии, хотя и не отрицал подобных отношений между братьями.
Рено Прованский, также бывший священником, на восемь лет моложе своего коллеги. Тот факт, что в свое время он намеревался стать не тамплиером, а доминиканцем, говорит о том, что он был неплохо образован и обладал острым умом, – это подтвердили его грамотные и продуманные ответы на первых допросах. В орден Храма он вступил в городе Бри за пятнадцать лет до описываемых событий.
Первые действия, которые предприняли эти два тампли-ерских священника, касались условий содержания обвиняемых: их лишали причастия; конфисковали все имущество, включая облачения священников; отвратительно кормили и держали закованными в железа; а тем, кто умирал в тюрьме, отказывали в погребении по христианскому обряду,
Позднее, во время допросов в парижском Тампле, куда перевели Пьера Булонского, он назвал все предъявленные комиссией обвинения «позорными, непристойными и мерзкими выдумками… которые от начала до конца состряпаны подставными свидетелями и бессовестными врагами». Он утверждал, что «орден Храма всегда был и остается чист и свободен от каких-либо пороков, прегрешений и зла». А вес признания ложны – они получены во время пыток.
В среду, 1 апреля 1310 года, Пьер Булонский и Рено Прованский вместе с двумя другими рыцарями – Гильомом дс Шанбонне и Бертраном де Сартижем, долгое время прослужившими в Заморье, предстали перед папской комиссией. Оба рыцаря решительно отклонили все обвинения в свой адрес, предъявленные епископом Клермонским.
Рено Прованский сразу повел дело таким образом, что самим кардиналам пришлось оправдываться. Во-первых, он утверждал, что только Великий магистр и орденский капитул вправе назначать прокуроров для защиты тамплиеров на процессе; во-вторых, все предыдущие процедуры по обвинению ордена в ереси абсолютно незаконны с точки зрения гражданского и церковного права. Всем обвиняемым необходимо предоставить возможность и средства для найма адвокатов, а сами дела необходимо передать в ведение церковных властей, а не королевской канцелярии. Таким образом, впервые после внезапного ареста в октябре 1307 года тамплиеры четко сформулировали аргументы в свою защиту.
Даже спустя семь веков после этих событий Пьер Булонский предстает перед нами не просто грамотным адвокатом, а прежде всего защитником прав человека. Он открыто заявил членам комиссии, что с самого начала судебная тяжба против тамплиеров велась в атмосфере «исключительной ярости и нетерпимости»; братьев тащили, словно «овец на за-клание»; применялись «самые изощренные пытки, от которых одни просто умерли, а другие стали калеками, что побудило многих солгать, оклеветать себя и весь орден». Он утверждал, что пытка делает невозможным «свободное мышление – неотъемлемое свойство любого добродетельного человека». Она лишает его «знания, памяти и понимания». Он также поведал кардиналам, что братьям-тамплиерам неоднократно показывали письма с королевской печатью, в которых Филипп IV обещал всем, кто покинет осужденный и погибший орден, не только прекращение пыток, но жизнь, свободу и пожизненную ренту.
