Елена Горелик - Закат империи
- Вполне вероятно, что нет.
- Будьте добры отвечать более конкретно.
- Нет, ваша честь.
- Значит, вы предпочли бы бунт и смерть, но сберегли бы жизни своих близких?
- В рассматриваемом нами деле речь не шла о жизни близких моего подзащитного, ваша честь.
- Но погибшие в соборе Примада де Америка тоже были чьими-то близкими, не так ли? - прокурор поддел кончиком пера бумагу - список жертв обстрела. - Женщины, дети. Они имели такое же право на жизнь, как и ваши близкие, и близкие сеньора Грина. Почему же тогда убийство чьих-то близких является менее чудовищным деянием, нежели убийство собственных?
- В таком случае, ваша честь, следует поставить под сомнение законность любых военных действий, - язвительно проговорил адвокат. - Ибо там убийство чьих-то близких происходит в масштабах, несоизмеримо больших, нежели в рассматриваемом нами случае.
- Убийство вооружённого, способного дать отпор человека классифицируется несколько иначе, чем хладнокровный расстрел беззащитных женщин и детей. Вы не согласны?… Желаете ли вы что-либо добавить к сказанному?
- Нет, ваша честь.
- Продолжайте, сеньор Родригес…
Штатгальтер Вильгельм смотрел на эту женщину с нескрываемым удивлением.
- Теперь я понимаю, почему вас так боятся, - проговорил он. - Вы настаиваете, чтобы в вашем государстве непременно соблюдалось всеобщее равенство перед законом. Это действительно мало кому может понравиться, ведь каждый считает себя лучше прочих.
- За редким исключением.
- Ваша беда в этой редкости, друг мой. Сколько в истории примеров, когда прекрасные начинания были загублены недостойными наследниками! Только не говорите, что вы придумали, как избежать этой опасности.
- А рецепта идеального государства ещё никто не изобрёл, друг мой, - невесело усмехнулась мадам генерал. - Любая система, будь то монархия или республика, имеет свои достоинства и недостатки. Парламентаризм и свобода слова хороши в мирное время, но во время войны превращаются в смертельную опасность для государства. Жёсткая централизованная власть по типу французской монархии прекрасно мобилизует все силы страны, когда приходится воевать, но в мирное время… Да вы и сами видите, что происходит, за примером далеко ходить не надо.
- Говорят, в вашей республике нет единоличного правления. Это правда?
- Правда.
- Однако, вас называют чуть ли не диктатором.
- Тот, кто думает, будто я диктатор, судит по себе, - рассмеялась Галка. - На мне - война и дипломатия. Всё, никаких иных полномочий. Если я вздумаю указывать негоциантам в приказном порядке, Торговый совет пошлёт меня подальше, и будет трижды прав. А я при всём желании ничего не смогу с этим поделать. Хорош диктатор, не правда ли?
- При наличии собственной казны можно с этим смириться. Однако нет ли в этом элемента анархии? Если Совет капитанов примет решение объявить войну некоему государству, с которым у Торгового совета налажены надёжные связи… Впрочем, я слышал, что подобные важные решения не принимаются без согласия глав всех трёх советов. Как же вам удалось убедить месье Аллена в необходимости отказаться от торговли с английскими колониями?
- Мне не потребовалось ни в чём его убеждать. Он и без меня прекрасно понимал, что у Англии были весьма определённые планы на Сен-Доменг, с торговлей никак не связанные.
- Он тоже политик?
- Даже в большей степени, чем я.
- Тогда мне остаётся вас поздравить, мадам, - теперь улыбка Вильгельма стала бесплотной, словно лунный блик. - Нашим лавочникам зачастую не хватает именно умения разобраться в политической обстановке. Однако… Вы уж простите, но я не могу не коснуться этой темы. Одним словом, как друг я должен вас предупредить: король Людовик намерен потребовать освобождения осуждённых в Сен-Доменге сэра Чарльза Модифорда и капитан-лейтенанта Грина.
- Слышу глас герцога Йоркского, - ехидно усмехнулась Галка.
- Вы понимаете, чем может быть чреват ваш отказ?
- Интересно, а король Франции понимает, насколько смешно он будет выглядеть в глазах всей Европы, если встрянет в свару на чужой кухне?
- Вы правы, мадам, он не пошлёт свою эскадру освобождать двух проштрафившихся англичан. Но отношения между Версалем и Алькасар де Колон будут испорчены.
- Можно подумать, они до сих пор были идеалом доброй дружбы. В этой войне Людовик палец о палец не ударил, чтобы помочь нам. Зато когда речь заходила о дележе добычи из Порт-Ройяла, господин посол не преминул нанести визит, - с едкой иронией проговорила Галка. - Естественно, им ничего не обломилось, отсюда и такие вот…требования.
- Из всего услышанного я делаю вывод, что вы наперёд знали о нежелании Франции участвовать в этой войне.
- Да, это так.
- Значит, Людовик ждал, что вы сами попросите у него помощи…
- Возможно.
- Но вы справились с проблемой без его участия, и это не может его радовать.
- Вы уже второй раз намекаете на необходимость создания антифранцузской коалиции, друг мой. Но пока министром финансов Франции является месье Кольбер, эта коалиция не имеет смысла.
- К сожалению, должен с вами согласиться, мадам. Победить такого противника можно либо с помощью большой армии, либо имея большие деньги. Что, впрочем, в наше время равнозначно. Но казна Голландии изрядно пострадала от войны.
- А казна Сен-Доменга изрядно от той же войны пополнилась, - рассмеялась Галка. - Да, у нас в запасе лежит некая сумма денег, однако мы не рискуем пускать их в оборот, опасаясь экономической катастрофы. Но если вы говорите о займе…
- Генеральные штаты готовы предоставить Торговому совету любые гарантии. - Вильгельму было крайне неудобно просить денег, и он едва сумел скрыть облегчённый вздох: сен-доменгская дама поняла намёк и пошла ему навстречу. - Что вам было бы предпочтительнее видеть в качестве залога?
- Владения на континенте.
- В каких границах?
- Земли за рекой Огайо, до Великих озёр на севере и до верхнего течения реки Миссисипи на западе.
- Много.
- Вы тоже мало не попросите, - Галка говорила с ним вежливо, без каких-либо вызывающих ноток. И оттого иногда позволяла себе ироничные пассажи. - А корабельный лес морской державе так или иначе необходим. Вам же останется богатое побережье с готовыми городами и верфями.
- Которое ещё следует захватить.
- Теперь для нас это не проблема, друг мой…
3
"…Поскольку было установлено, что подсудимые Модифорд и Грин являлись исполнителями приказа вышестоящего начальства, суд, рассмотрев свидетельские показания, а также доводы обвинения и защиты, постановляет:
- признать подсудимых Чарльза Модифорда и Джеффри Грина виновными в исполнении преступного приказа, заключавшегося в злонамеренном и не обусловленном никакой военной необходимостью обстреле собора Примада де Америка, повлекшем жертвы среди мирных граждан;
- принимая во внимание то, что подсудимые имеют статус военнопленных, а также учитывая, что неисполнение преступного приказа повлекло бы за собой угрозу жизни подсудимых, заменить Чарльзу Модифорду смертную казнь пожизненным тюремным заключением без права выкупа;
- принимая во внимание вышеперечисленные факторы, а также учитывая большую степень зависимости от приказов вышестоящего начальства, заменить Джеффри Грину смертную казнь на десять лет тюремного заключения без права выкупа…"
"Хорошо, что мы ещё до войны подсуетились принять закон об оккупированных территориях, - подумала Галка, вспоминая юридическую войну, предшествовавшую этому приговору. Цветные стёкла большого кормового окна слегка подцвечивали пасмурный дождливый полдень. С утра поднялся ветер, и "Гардарику" изрядно качало на мутной зеленоватой волне. - И хорошо, что в Порт-Ройяле мы впервые применили новый закон на практике, первым делом объявив этот милый городок таковой территорией. Англичанам осталось только утереться. И не удивлюсь, если узнаю, что сейчас во многих европейских странах идёт обсуждение подобных же законов… А что? Если мы можем грабить на законных основаниях, то почему им нельзя?"
Кода она рассказала Джеймсу о вчерашней беседе, тот долго молчал. А затем сказал, что с этого момента Галке действительно придётся играть по правилам "для больших мальчиков и девочек".
- Не слишком ли рано мы выходим в открытое море, Эли? - спросил он. - Мы с трудом отбили атаку всего одной английской эскадры. А ведь есть ещё огромный французский военный флот. Если Людовику разонравится представлять из себя нашего "доброго друга", мы погибнем.
