Евгений Токтаев - Тени надежд
– Я же говорил тебе, господин, боги тебя любят, – скучным голосом, словно излагая прописную истину бестолковому ученику, заявил Фратаферн.
– Знать бы еще, кто именно, – рассеянно пробормотал Птолемей, – а то разорюсь на жертвах, если всем сразу...
Чуть позже набарзанова пропаганда добралась до ушей стоящего в Сохах Адземилькара. Царь Тира еще раньше получил приказ шахиншаха идти в Саламин, но замешкался из-за внезапно налетевшего шторма, а потом было уже поздно. Адземилькар попытался блокировать город с моря, но для полноценной осады недоставало войск, а эллины не давали высадиться на берег даже для того, чтобы воды набрать. В конце концов, потоптавшись на месте до осенних штормов, финикийцы ушли в Тир.
Антигон в Тарсе задержался. Рана на бедре воспалилась и едва не возвела стратега-автократора на погребальный костер. Спас его, как и после Граника, врач Филипп-акарнанец. Антигон встал на ноги в конце боэдромиона. К этому моменту остатки персидской рати уже ушли из Киликии, а у эллинов и македонян день ото дня ухудшались отношения с местными, которых истинные победители при Адане беззастенчиво грабили. В конце концов, и Одноглазому пришлось убираться восвояси. За время пока Антигон валялся в постели в сатрапской резиденции, ни сам он, и никто от его имени не посылал на Кипр гонцов к Птолемею. Пердикка, заправлявший всем в дни болезни и беспамятства Антигона, посчитал, что ему не о чем разговаривать с Птолемеем (а тот писал письма, предлагая помощь и согласование дальнейших дел). Почему? Может, был обижен. За то, что Птолемей помощь предлагал тоном, словно он независимый правитель, договаривающийся с союзником. Или за то, что хилиарх не явился к Адане. А может быть все дело в том, что он, Пердикка, припомнив, как его отодвинули после Граника, посчитал: "Лагид не нужен". Кто знает...
В середине осени союзники, совершенно к тому дню рассорившись с киликийцами, двинулись домой. Все тем же путем, которым пришли. В Сарды войско вернулось уже в разгар зимы. К радости жен, детей и матерей. К бездне забот и проблем.
Величественный в своем трагизме и героике, поход эллинов на восток закончился.
Призрак прошлого, образ будущего
Бодрый перестук, звонко разносившийся среди золотистых колонн необъятного храма, завладел вниманием Александра. Царь, лежавший на плаще, расстеленном у подножия здоровенного, зеленого ото мха, валуна, приподнялся на локте, повернулся на звук, напряг зрение. Слезящиеся глаза не сразу разглядели пестрого дятла, что отбивал барабанную дробь, сидя в высокой кроне прямой, как мачта, сосны.
Движение забрало остатки сил. Александр со стоном откинулся на импровизированную постель, едва не ударившись затылком о камень.
– Не двигайся, государь, – заботливые руки подложили под голову скатку из овечьей шкуры, – нельзя тебе.
Фыркнула лошадь. Вдалеке шумно захлопали чьи-то широкие, могучие крылья.
"Танат[58] летит?"
Нет, просто тетерев, затаившийся на дереве, не выдержал близкого соседства с людьми и решил убраться подальше.
Ласковый ветерок, прикоснувшийся прохладными ладонями к пылающему лицу, донес до ушей Александра слабеющий раскатистый протяжный рев – песню оленьего быка.
– Матерый... – прошептал Александр, – у молодого голос чище... Этот, видать, не раз побеждал... Как и сейчас...
Царь смотрел в небо, словно со дна колодца, образованного стволами полувековых сосен, наблюдая, как в маленьком бесформенном лоскутке синевы проплывают облака. Перед глазами пролетали образы прошлого, казалось бы, совсем недавнего, но минувшего безвозвратно. Песня спета, и слова из нее не выкинешь.
"Прошу тебя, Александр, отступись. Ты погубишь нас, втянув эту бессмысленную войну".
Эакид. Трезвый и рассудительный Эакид. Брат.
"Ты потомок Неоптолема, сына Ахилла, Александр! Неужели ты стерпишь, что эта мерзкая тварь будет сидеть на троне, принадлежащем твоему сыну?"
Миртала. Страстная и гордая Миртала. Сестра.
Как часто мы, не слыша голоса разума, отдаемся во власть сжигающих нас без остатка страстей. Как часто мы жалеем об этом, когда уже слишком поздно.
"Защитник мужей, что занял трон не по праву, падет!"
Так возвестили томуры, прочитав волю Зевса Додонского в шелесте листвы Священного дуба, Отца лесов, и войско, с тревогой ожидавшее прорицания оракула, разразилось радостным ревом.
Боги сулили победу над самозванцем.
Эакид бросил короткий взгляд на Аэропа, тот еле заметно кивнул. Сын Ариббы побледнел, но Александр не заметил этого, торжественно передавая ему государственную печать.
Войско выступило из Додоны и быстрым маршем двинулось на север. В авангарде под командованием Полисперхонта шли македоняне-изгнанники. В их рядах находился Эвмен, гарантировавший свободный проход по землям иллирийцев. Часть македонян, бывших прежде командирами, лохагами и декадархами, Александр поставил начальниками над отрядами эпиротов, ибо посчитал, что воины, прошедшие столько сражений с Филиппом, послужат надежной основой его войску. Кратер возглавил дружину царя. Эпиротам это не понравилось, они зароптали. Встревоженный Александр устроил собрание войска, на котором произнес речь, превозносящую доблести македонян с одной стороны, но успокаивающую соплеменников с другой.
– Стоит ли нам стыдиться, учась у лучших воинов?
Он говорил о том, что ни в коем случае не желал унизить чувства своих соплеменников, но предлагал задуматься, вспомнить, когда Эпир в последний раз вел войну, крупнее приграничных стычек с иллирийцами или тяжбы с этолийцами из-за угнанного лихими людьми стада.
Эпироты выслушали, вздохнули. Повиновались. И без особой охоты пошли добывать македонский престол.
В день, когда далеко на востоке гремела битва титанов, Александр переправился через Дрилон. Два дня спустя он, обогнув с севера Лихнидское озеро, вступил в Линкестиду.
Возле Гераклеи, на малоезжей северо-западной дороге, идущей лесом к приграничным крепостям дарданов, в сумерках передовой отряд остановил одинокого всадника. Тот был одет фракийцем, но приветствовал македонян на их родном языке. Всадника провели к Полисперхонту и когда тот, взяв у часового факел, поднес его к лицу незнакомца, то отшатнулся, схватившись за сердце, словно увидел живого мертвеца.
Да так оно и было.
– Филота!
Через несколько минут весь отряд собрался у палатки полководца. Воины передавали друг другу удивительную новость. Филота жив!
Полисперхонт, растрогавшись до слез, обнял "мертвеца".
– Я горько оплакивал твоего отца! Поистине, боги прокляли нас всех, старых полководцев Филиппа, позволив дожить до того дня, когда мы повернули оружие друг против друга. Брат на брата. Твой отец пал, а проклятье настигло Антипатра. Я стоял против твоего отца и не сдерживал слез, как сейчас. Простишь ли ты меня, Филота?
– Я прощаю тебя, Полисперхонт, – дрогнувшим голосом сказал сын Пармениона.
– Боги, с бородой ты не отличим. Одно лицо! – князь Тимфеи подслеповато разглядывал Филоту.
Македоняне радостно хлопали восставшего из мертвых по плечам, а тот, прежде надменный, тоже растрогался и даже радостно поздоровался с Эвменом, к которому не испытывал прежде ни малейшей симпатии.
"А помнишь, мы тогда, с Александром..."
Через час остановившийся передовой отряд догнал царь. Кратер, увидев Филоту, потерял дар речи, но вовсе не от радости. Перед глазами его, как живое встало лицо Антипатра.
"...Мы все поддались его красноречию. Он убеждал, убеждал бесконечно, когда Парменион его не слышал, что старик растерян, он верит в дружбу Антипатра и будет обманут. Надо ударить первыми, не соглашаться ни на какие переговоры..."
– Радуйся, Кратер! – Филота протянул таксиарху руку.
Тот стоял, как пень, не двигаясь с места. Филота руку убрал. Показал зубы.
– Смотрю, ты рад меня видеть. А я-то, дурак, думал...
– Дурак? – хрипло бросил Кратер, – именно так! Гляди, куда завели нас твои призывы!
Он сжал кулаки. Филота спокойно скрестил руки на груди.
– Когда в стадо овец запускают козла и те покорно бредут за ним, они думают, он знает, куда идти. А козел всего лишь желает быть впереди. Трава сочнее и не вытоптана. Так кто глупее, Кратер? Козел или овцы?
Кратер вспыхнул, качнулся вперед.
– Хватит! – вмешался Александр, – чего ты хочешь, Филота? Ведь не случайно ты встретил нас здесь. Верно, знал, кто и когда появится на этой дороге. Меня особенно интересует, откуда у тебя это знание.
– Ты, должно быть, удивишься, царь, – невозмутимо ответил сын Пармениона, – но твой "тайный" поход, тайной не является ни для кого. Уж если даже при дворе царя Севта об этом знают.
Александр побледнел.
– Как это возможно? – воскликнул Полисперхонт.
– Предательство... – прошептал Александр.
– Расскажи, Филота, – попросил Эвмен, – расскажи, что тебе известно.
