Попова Александровна - По делам их
— Да нет, — усмехнулся он, — я понимаю. Самому с ними иногда… Так что у вас случилось?
— А это, Бекер, не у нас, — вздохнул тот. — Это у тебя. Ну, и у нас тоже, конечно, только — предупреждаю, тебе это слышать будет мерзостно.
— Ничего, — подбодрил Курт. — Говори. Я уже многого наслушался и навидался… Говори.
— Ну, стало быть, так, — решительно выдохнул тот. — Еще одно предупреждение: имен я тебе не назову, и никаких свидетелей на свой суд ты не получишь — сам должен понимать, не с нашим рылом в свидетели лезть, да и вообще на людях мелькать… Расскажу просто, что мне известно, чисто чтоб совесть облегчить и чтоб ты знал. Понимаешь меня?
— Разумеется, Финк. Я на большее не надеялся.
— Так вот, значит, что я тебе скажу. Когда их светлость граф фон Шёнборн навернулся в пьяном виде у трактира, женушка его, в общем, страдала недолго — замутила с каким-то студентом. Никто об этом не знал. Спросишь, откуда мы знали? Эта дамочка частенько его впускала к себе в дом ночью; парни видали. А еще они видели, как она появлялась в Кельне, когда ее, вроде бы, тут не было. Понимаешь, о чем я? Все думают, что она у себя в замке, а она — тут, только ночью. Ночью появилась, следующей ночью обратно, втихую. И студентик тоже — вечером шасть к ней, другим вечером шасть обратно… Ну, кроме как пообсосать косточки, нам бы и до этого дела не было бы, а только однажды она с нами связалась; причем, чертова баба, сама, представляешь? Вот так вот, в трактире, подсела к одному из наших и — не напрямик, обходами, а все же сама сговорилась с ним о работе.
— О какой? — поторопил его Курт, когда Финк умолк, глядя под ноги.
— Да надоел ей тот студент, понимаешь? осточертел попросту. А бросить, видно, побоялась — ну как он в отместку всем расскажет, что графиню натягивал?.. Так что, заказала она его. Причем чтоб ничего подозрительного. Предложила сама же на выбор — или поножовщину между студентами изобразить, или притопить его на набережной, где пониже, а после спиртного в рот налить, чтоб несло; ну, вроде как, упился…
Финк умолк, косясь в его сторону исподлобья; Курт молчал тоже, глядя под ноги и почему-то именно сейчас различая каждый шорох в ночи явственней, чем прежде…
— Я так понял, — сочувственно произнес бывший приятель, — ты в эту девку всерьез врезался… Что я тебе скажу; бывает. Бабы суки. Знаешь, если б я был уверен, что ты — это ты, я б тебе и раньше рассказал. По старой дружбе. Чтоб просто знал, в кого макаешь. Ну, а раз мы уверены не были — то и молчали. Мы ж думали, просто стерва развлекается; у каждого свои странности, лишь бы платили…
— Это был единственный случай? — спросил Курт тихо, и Финк вздохнул.
— Да нет, Бекер, не единственный. Того парня, значит, в канаву уложили, а второго закололи подле пустыря у городской стены — знаешь, там эти студики обыкновенно свои побоища учиняют, когда кто кому морду хочет набить, чтоб без свидетелей; ну, или прирезать, там… Туда и положили. Это, значит, спустя около году после мужниной смерти она от одного избавилась, еще через полгода — от другого; приятель мой тогда еще у нее спросил — ну, знаешь, типа в шутку: вы, мол, нам все время будете такие заказы поставлять? Ждем, говорит, с нетерпением. А она ему улыбнулась так… знаешь… аж дурно стало… Это он мне говорил потом. «Подожди, — говорит, — немного, и поработай пока фантазией — не могу ведь я делать за вас половину работы, измышляя, как обставить смерть без подозрений».
— И что? — уже зная ответ, произнес он тяжело.
— И еще этак через годик новый заказ — этого попросту прирезали на улице; потом магистратские сказали, что — мол, бывает, нечего среди ночи шляться по улицам, добрые люди в такое время дома сидят и ко сну готовятся… Вот так. А когда помер ее последний хахаль, мы подумали — то ли денег пожалела, то ли не доверяет больше; но — нам-то как-то похрену. Сама так сама. Отравила, да? — с интересом спросил Финк и тут же замахал руками: — Нет-нет, молчи, Бекер, не говори, знать не хочу… Ну, а потом ты стал этим хахалем интересоваться, у всех спрашивать, потом арест этот; ну, мы и подумали: одно дело кровь пустить, а уж порчи всякие и волшба — это, брат, совсем другое.
— Значит, Филипп Шлаг тоже был из числа любовников графини? — уточнил Курт; тот покривился.
— Знать не знаю, как его звать. Университетский секретарь.
— Ясно…
— Знаешь, — продолжил тот несколько смущенно, потирая ладони одна о другую, — я ведь хреновый христианин; сам понимаешь… Ну, там, «не укради», «не убий» и все такое; «жена ближнего», осел и кошелек его… Только ведь это все не то. Я ведь вот тут где-то, — понизил голос Финк, похлопав себя по груди, — понимаю, что грехов на мне уйма, и душа, как головешка, но я в колдовские делишки не мешался никогда и не собираюсь с ними иметь ничего общего. Это уже серьезно, понимаешь? Было б просто смертоубийство, вел бы расследование магистрат — я б тебе слова не сказал. Подельника или даже заказчика раскрывать вот так вот — это последнее дело. Я тебе ведь правду говорил, кроме шуток — должность я твою уважаю, Бекер, и все вот это рассказываю только потому, что дело ведет Инквизиция, что дело потустороннее. Понимаешь?
— Да, Финк, — серьезно кивнул он. — Прекрасно тебя понимаю.
— Я так разумею, что тебе бы, наверное, свидетель был бы нужен, только тут уж — извиняемся, Бекер, не взыщи. Не пойду. Да и не станут меня слушать, даже б и пошел бы. Ты, конечно, можешь устроить облаву, выловить меня и силой притащить…
— Могу, — тихо отозвался он, повернув голову к бывшему приятелю и увидев, как напряглись узкие плечи, а рука двинулась по бедру — к ремню, за коим пребывал в готовности самодельный нож. — Но не стану.
— По старой дружбе? — криво усмехнулся Финк, сдвинув руку ближе; Курт пожал плечами.
— По старой дружбе. А к прочему — ты прав, слушать тебя не станут. Единственное, чего я добился бы — твоей казни за убийства студентов.
— Я, разве, о себе что говорил? — отвел взгляд тот, вновь убрав руку на колено. — Я о своем приятеле.
— Да брось ты, Финк, — вздохнул он тяжело. — С кем говоришь-то, помнишь? Я ж тебя знаю.
— И что ж ты — так вот никому и не расскажешь? — с сомнением уточнил бывший приятель. — Не сдашь властям?
— Не сдам, — подтвердил тот. — Во-первых, ни к чему это. Настоящий виновник — это заказчик, точнее, заказчица, а она все равно останется чистой. Во-вторых… Может, недавно еще я и колебался бы, а сейчас знаю, что не всегда все в жизни получается сделать правильно, не оставив при этом в душе сомнений…
— Вот черт, — нервно засмеялся Финк. — Правильный Бекер; глазам и ушам не верю. Ты ж таким зверенышем был — я думал, матерая псина вырастет.
— Псина и выросла.
— А, вроде «пес Господень», да? Я, типа, юмор оценил, ага. Не, — уже серьезно перебил сам себя Финк. — Я тебя понял. Покаяние в прошлых грехах, блюстительство души — это ничего, можно. При твоей должности положено. Каждый должен соответствовать, согласен? Ежели ты монах, будь любезен не шастать по девкам и в пост не жрать строганину под кроватью в келье. Ежели герцог — не будь свиньей. А инквизитору полагается быть чем-то промеж того. Чтоб и о душе думал, и о Боге, и о людях.
Курт усмехнулся, качнув головой.
— Знаешь, Финк, от тебя я услышал, наверное, самое правильное определение нашей службы… Не беспокойся, — произнес он успокаивающе, заметив, как тот, чуть отодвинувшись, покосился в темноту. — Завтра утром я не передумаю. Тебя не тронут, я никому не скажу, с кем именно говорил.
— С другой стороны, это, выходит, измена? Ты ж был бы обязан…
— Светские пусть со своими делами разбираются самостоятельно. Извини, но я опять к делу, Финк. Это все? Все, что тебе известно, что ты хотел сказать?
— Все, Бекер. Больше ничего не знаю, ничего не могу прибавить. Что знал — сказал.
— И, — осторожно поинтересовался Курт, — сколько же добровольный помощник Конгрегации желает за свою помощь?
Финк отодвинулся еще дальше, уставясь на него ошеломленно.
— Бекер, да ты чего! — заспорил он почти с обидой. — Я ж не за деньги! Я ж не ради наживы, я от сердца! Я ж сказал — мы в колдовские дела не мешаемся, и пусть я хреновый, но зато честный христианин; грехи — одно, а вот такие непотребства — другое совсем!
— Я понял, извини, — примирительно улыбнулся Курт. — Однако же добросовестность должна быть награждена, не находишь?
— Ты что — с деньгами поперся сюда? Ночью? Один? Да ты спятил совсем.
— Неужто рискнули бы грабануть инквизитора? — он чуть приподнял с шеи цепочку Знака, до сих пор висящего поверх куртки, и Финк неопределенно покрутил головой. — Кроме того, сейчас мне уже не так легко повышибать зубы или ткнуть под ребро, как прежде. Поверь, не похваляюсь.
— Да, я много чего слышал о вашем брате… Только денег мне не надо. От тебя не возьму.
