Клещенко Елена - Наследники Фауста
– Не к лицу тебе очки, - прокаркал голос за спиной. От испуга я выронила стекло.
– Ты похожа на собаку, которая залезла под тачку и просунула нос между колесами, - как ни в чем ни бывало продолжал он. - А вот надеть их на другие носы - неплохая мысль, вынужден признать. Ты обыграла меня, Мария.
Я смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова, ни даже закричать. Это было уж чересчур.
– Ты обыграла меня. Я не сомневался, что пройдет месяц, от силы два, и ты будешь должна прибегнуть к моей помощи. Однако ты выкрутилась так ловко, что я сам не смог бы лучше!… Эй, что случилось?
Я не могла оторвать от него глаз. Исчадие преисподней, получеловек и полудракон, покрытый серой тусклой чешуей, плоское рыло с узкой беззубой пастью, которая шевелилась, как человеческие губы, тварь без какой-либо одежды, прикрывающей чресла… Тут мне пришло на ум, что в дальней комнате спит Иоганнес под присмотром Труды, и оцепенение спало. Ничего не было под рукой, но я сдернула покрывало со скамьи и замахнулась им, как на грязную кошку:
– Убирайся, ты, дрянь! Пошел вон!
Я нисколько не задумывалась о том, с какой стати адская тварь должна меня послушаться. Мне было довольно, что ЭТО не смеет находиться поблизости от моего сына. И тварь в самом деле - я хорошо это помню - поднялась со стула и отступила.
– Пошел! Ну!
Чешуйчатые губы усмехнулись.
– Ох ты, а я и не сразу понял, стою и гадаю: чем прогневил… Сними очки, дура. Сними, говорю, хоть ради твоей любознательности!
Я подняла очки на лоб.
Мой старый приятель по прозвищу Дядюшка, немолодой смуглый господин, одетый богато, хотя и несколько старомодно, глядел на меня, опершись локтем на спинку стула и укоризненно покачивал головой.
Снова взглянула сквозь стекла. Адская тварь безобразно скривила пасть.
– Ну конечно, очки. Стекло из мастерской твоего папеньки, одаренного всяческими способностями. Как ты догадалась их взять с собой?
– Никак не догадалась, - глупо ответила я. Нет, сниму очки. Лучше лживый морок, чем неприглядная истина.
– Ну ясно, ясно. Делаем наобум, а выходит хитрость - это у вас семейное. О чем бишь я говорил? Да, что недооценил тебя. Воистину так. Ты будешь со мной разговаривать? Ни о чем не хочешь спросить?
– Где Кристоф?
– Бог его знает. Я не видал его без малого год и видеть не желаю.
– Что было, когда вы встретились?
– Он победил меня. А я победил его.
– Что это значит?
– Он отнял у меня залог твоего отца и ничего не дал взамен. Ничего не дал, я говорю, можешь мне верить! Но надо тебе знать, что я, если уж падаю, даром не встаю. Я отомстил ему.
– Каким образом?
– Предал его в руки врага. Думаю, ты знаешь об этом кое-что.
– Хауф?
– Да. Сколько веревочке ни виться…
– Ты рассказал ему, что Кристоф спас моего отца, - я не спрашивала, а утверждала.
– Рассказал.
Он еще ухмылялся!
– А хитер твой батюшка, хитер! Как провел меня! И в тот раз, и в другой, теперь. Так искренне я горевал, носил траур, а он надо мной посмеялся - ты знаешь и об этом. Ну, хоть за тот раз я сквитался, не с ним, так с твоим супругом, не сам, так через господина Хауфа. Хельмуту, право слово, тогда пришлось горше, чем мне, так уж он не упустил случая.
Он засмеялся, а мое сердце облилось кровью. Нет же, плакать не буду.
– Так чего же ты хочешь от меня - после этого?
Нечистый с удобством развалился на жесткой скамье и взглянул на меня в упор.
– Ничего, как и прежде. Как и прежде - только узнать, не хочешь ли ты чего-нибудь от меня. Иного, такого, чего я не предложил бы ни девице, ни женщине Марии, - он особенно выделил последние слова…
– Кто ж я, по твоему? Пусть огорчу тебя, - я улыбнулась, как улыбнулся бы мой муж (только не плакать), - но мужчины из меня не получилось год назад, не получится и впредь!
– Ты не женщина, но ты и не мужчина. Ты нашего десятка.
– Демон?
– Дух. Ты не дочь земли. Да, не усмехайся, Марихен, ты носишь очки и нянчишь своего сына, но ты не человек. Такие иногда родятся среди вас. Разве ты не доказываешь каждым своим словом и делом, что тебе не нужен никто? Ты можешь идти своим путем без учителя, без друзей, без мужа и без ребенка тоже, хоть ты будешь кричать на меня и утверждать обратное. Потому тебе и отвратительны всякая бескорыстная помощь и привязанность, что твое существо отвергает цепи, которые приковывают тебя к миру, - из чего бы они ни были сделаны. Я был неправ в прошлый раз. Ты не горда, ты просто одинока по природе своей. Гораздо более одинока, чем любой младенец, брошенный на чужом крылечке. Этим ты похожа на меня и на всех подобных мне. Я больше не предложу тебе помощи, я предложу тебе силу.
– Какого рода силу?
– Просто - силу, - Дядюшка обезоруживающе улыбнулся. - Силу, чтобы делать, что сочтешь нужным. Ни приказов, ни советов, ни ученичества, ни иной зависимости - просто силу. Как ею распорядиться, решишь сама. Ибо я вижу, что сила тебе пригодится.
Все это начинало надоедать.
– Ты полагаешь, мой одинокий дух скорее примет нечто из твоих рук, чем от людей? Из рук предателя?… - Проклятого и трижды проклятого, хотела я сказать, но горло перехватило.
– Мария, Мария, - он укоризненно покачал головой. - Если б не я, встретилась бы ты с Вагнером? Родила бы ему ребеночка? Говорил ли я тебе, что и твой батюшка всегда и во всем винил черта, без разницы, потворствовал ли я его желаниям или поступал наперекор? Ну да ладно, я не о том сейчас. Оставь на мгновение обиды и послушай меня.
Дядюшка нагнулся вперед и уперся локтями в колени.
– Я сам оставил обиды, ибо не хочу, чтобы род Фауста прервался. То, что демонам ведомо будущее, для тебя новость?
– Если это так, демоны ловко притворяются несведущими.
– Ты права, ты права, - он добродушно рассмеялся. - Мы знаем не все и не о каждом, как не можем знать о каждом из сотен тысяч обитателей земли и в настоящем. Не о каждом, но обо всех знать нехитро.
– Обо всех?
– Ну вот, к слову, обо всех немцах… Костры. Костры, Мария. На них женщины - и мужчины тоже, но женщин больше. Молодые и старые, красавицы и дурнушки, простолюдинки и княжны, католички и лютеранки, полоумные дурочки и знающие три языка образованные девы - все будут названы ведьмами. Нынешние костры померкнут перед теми, которые загорятся в твои поздние лета, как меркнет свечка перед пожаром! На смену бедняге Хельмуту придут сотни, один усердней другого! Вашей сестры сгинет столько, сколько не на всякой войне гибнет мужчин - впрочем, о войнах не буду… Одни будут винить остывание солнца и неурожаи, что озлобят людей, другие - раздоры, вызванные верой, но ясно одно: не ты будешь среди тех, кто вне подозрений. Одинокая, упрямая, умная, имеющая деньги, обожающая единственного сына - вот сколько слабых мест! Сейчас довольно доноса от соседки, чтобы ты отправилась в застенок, тогда хватит недоброго слова, брошенного мимоходом… Ты не расспрашивала своего мужа о том, каково там? Знаешь, что такое кресло ведьмы? Ведьмина колыбель? Что такое железный рак? Знаешь, как женщины теряют разум от боли и наговаривают на собственных детей?
– Не расспрашивала. Надеялась узнать все это от тебя, - бросила я. Девчонка ли я ему, чтобы он меня запугивал! Но что скрывать, речения о будущем имеют странную власть, все равно, говорит ли хитроумный демон или простак, которому после третьей кружки пришла охота судить о помыслах императора и королей. Мне стало страшно, и Дядюшка, разумеется, это заметил.
– Не бойся, дитя мое, ибо я не затем говорю, чтобы ввергать тебя в отчаяние, - сказал он по-отечески увещевающе (как никогда не говорил отец, тут же подумала я). - Есть нечто потешное во всей этой истории: гибнуть тысячами будут невинные и слабые, а на самом деле обладающие силой - спасутся. Я не надеюсь, что ты лишишь грудного молока сварливую соседку или вызовешь родимчик у ее ребенка. Даже деньги ты, выученица своей тетушки, возьмешь лишь те, что заработаешь своим трудом или получишь согласно закону. Да будет так! - Лжет тот, кто утверждает, будто мы только и ищем, как ввергнуть человека в грех, все равно в какой. Вот этой сущности, обладающей разумом, зови ее демоном или не зови, - он приложил ладонь к груди, - от тебя, Мария из Франкфурта, надобно только одно: живи, не погибни преждевременно из-за чужой злобы и собственной слепоты. Живи, шлифуй свои стекла, береги внука моего приятеля… Ради сына - примешь подарок от презренной твари?
Он меня растрогал, пусть на мгновение.
– Что за подарок?
– Просто снова взгляни в мое зеркало. Позаимствуй у него пытливый взгляд. Он пригодится тебе, чтобы вовремя распознать доносчика, скрыться, уехать. Чтобы знать о людях и вещах чуть больше… Ради сына, Мария, что ты сделаешь ради сына? Может ли мать хуже предать свое чадо, чем собственной безвременной смертью?
Он говорил, а сам уже протягивал мне зеркало. То самое зеркало, знакомое по «Рогам и Кресту». То, в котором видели себя сперва Мария с жемчугом на челе, а потом юный Генрих… «И вы гляделись в это зеркало?! Но, простите меня, фройлейн, - с какой целью вы отважились на подобное?»
