Александр Мазин - Варвары
«Я никогда этого не пойму, — решил Алексей. — Все, что я могу: принять их такими, какие они есть. Так же, как они приняли меня…»
Глава тридцать девятая
Травстила. «Не важно — что, важно — как»
— Гляди, — сказал Травстила, — вот сюда упираешься ногой, потом… р-раз! — Короткая спинка, проложенная закаленными железными пластинами, выгнулась, крючок опустился, зацепив тетиву, толстую, вдвое против обычной. Короткая толстая стрела тоже была необычной, и граненый наконечник.
— А как бьет? — спросил Одохар, разглядывая хитрую штуку.
— Вот так. — Травстила приложил к плечу деревянный упор, похожий на седло и так же, как седло, обитый кожей.
Раздался звонкий щелчок, почти слившийся с глухим ударом, когда дивная стрела воткнулась в стену.
Одохар подошел, поглядел. Стрела вошла в бревно почти на ладонь. Бревно треснуло. Одохар взялся за стержень, потянул… Стрела не поддалась.
— Со ста шагов — щит и чучело в воинской одеже, — сказал Травстила. — Навылет.
Он взялся за хвостовик стрелы, расшатав, выдернул, потрогал наконечник, сказал:
— После каждого выстрела подтачивать надо.
Овида приблизился к столу, взял в руки оружие, повертел, попробовал пальцами натянуть тетиву — не вышло. Овида удивился. Взялся по-настоящему, аж мышцы на шее вздулись… И все равно самую малость не хватило. Овида покачал головой, прижал ногой петлю, ухватился за рычаг, но не рванул, а потянул медленно, как Травстила делал…
— Легко как, — опять удивился он.
— Стрелять тоже легко, — сказал Травстила. — Целить легче, стрела ровнее идет, и ветром почти не сбивает, тяжелая. Я вот что мыслю, — продолжал он. — Небесные герои такими машинами (слово «машина» он произнес по-ромлянски) слабость свою исправляют. А как ловко выдумывают — диву даешься.
— Но польза с того есть и нам, — заметил Одохар. — Те петли для ног, какие Аласейа себе сделал… Я велю каждому сделать. Коленями, ясно, держаться на коне привычней, но коленом так не упрешься. На петлях этих даже и встать можно, а тогда и копьем ударить сподручней, и рубить сверху…
— Предки наши без этого обходились, — проворчал Овида. — С такой снастью и воинов воспитывать ни к чему. Нынче твой, Одохар, воин мешок с полсебя весом между коленями удержит и копьем в щит попадет за сорок двойных шагов, а с этим… — Жрец кивнул в сторону самострела. — С этим любой неуч воином станет. С этим даже женщина тебя, Одохар, побить может.
— Да ладно тебе, старый, ругаться, — махнул рукой Травстила. — Видал я такие штуки у ромлян. И большие, и малые. Большие еще годятся в дело, а малые… Пока тетиву накрутишь… — Травстила изобразил, как вращает вороток, — тебе три раза глотку перережут.
— Но это… — Овида хлопнул по столу. — Это другое. Раз — и все.
— Да не важно это, — опять отмахнулся Травстила. — Не это важно.
— А что? — спросил Одохар.
— Не важно, что там у них в Байконуре делают. Важно — как. Вот я, к примеру, когда трудную вещь кую, которая из многих частей состоит, каждую часть по очереди делаю. И проверяю, совпадет иль нет. Иной раз легко выходит. Когда духи нашепчут и все разом увидится. А бывает, полный месяц провозишься. И помощникам не поручишь: скуют кто во что горазд. А у этих — по-другому. И Гееннах, и Аласейа — они сперва изобразят, потом посчитают что-то… Да так хитро считают, что я сперва думал: ворожба это на рунах. Но порасспросил: говорят — не ворожба. Потому как при ворожбе, сами знаете, боги разное говорят, а у этих всегда одно и то же выходит. И всегда правильно выходит. И не только с оружием. Вот я намедни лемех сделал: не такой, как всегда, а такой, как мне Аласейа изобразил… И лучше этот лемех моего. Сам пробовал. А ведь меня отец учил, а отца — дед. Это же — тайна кузнечная. И других тайн Аласейа много знает, и не тайна для него это вовсе. Только рассказать о них он не может. Язык наш плохо еще знает. Но я ведь не боюсь, Овида, что, вызнав мои тайны, всякий сможет железо ковать. А потому не боюсь, что Аласейа может что хочет делать — его духи не тронут. А другого, кто посвящение не прошел, — погубят. Так что зря ты боишься, Овида, что женщины вместо мужчин воевать станут. Не быть женщине воином, ежели ты, Овида, ее в воины не посвятишь. А ты, я думаю, этого делать не станешь, так, Овида?
Одохар улыбнулся, а Овида нахмурился.
— Не того я боюсь, что женщина воином станет, а того, что убивать она станет, как воин. И нечистота мир наполнит.
Он сделал рукой отводящий знак, и остальные не медля сделали то же.
— Я понял, — после долгой паузы медленно проговорил Травстила. — Я не буду делать новые вещи.
— Да, — кивнул Овида. — Ты понял.
И тут, словно знак окончания разговора, снаружи раздался голос, выкликающий Одохара.
Трое разом поднялись, на краткий миг соединили руки. И вышли из комнаты. Овида — последним. У дверей жрец махнул рукой — и восковая свеча на столе погасла. Темнота скрыла все, в том числе и дивное оружие, сработанное Травстилой. О нем даже не вспомнили.
Глава сороковая
Алексей Коршунов. Совещание
— Не спать мне и в эту ночь, — пробормотал Одохар, потирая виски.
— Я тебе снадобье дам, — прогудел из своего угла Овида. — Всем дам, не боись.
В самой большой комнате риксова дома тесно. Собралась уйма народу, да и народу не маленького. Сам рикс, Агилмунд, Ахвизра, Травстила-кузнец, семеро старейшин, на чью поддержку на тинге рикс твердо рассчитывал. В их числе — Фретила. Поближе к отцу, по привычке, устроился Книва. Особняком расположились герулы: Скулди с Кумундом. Еще несколько человек, о которых Коршунов ничего не знал.
История Аласейи была рассказана Агилмундом. Под таким углом, что на встречу с Анастасией Коршунов отправился исключительно из интересов дела. Одохара это вряд ли обмануло, но старейшины, кажется, поверили. Никто не удивился. Как понял Коршунов, от него ожидали еще и не таких выходок. Многие в бурге воспринимали Коршунова как юродивого. Вернее, как человека, непосредственно и непрерывно контактировавшего с высшими силами. Правда, в отличие от всяких вутьев, коршуновское безумие считалось «контролируемым» и потому полезным. Те же, кто знал больше, тоже относились к его «необычным» поступкам спокойно. Принимали как данность. Никто его не ругал. Как не стали бы ругать топор, которым в запальчивости отрубили лишнее. Другое дело, что сам Коршунов чувствовал себя прескверно. Свой «полководческий» имидж он видел несколько по-другому. Обсудили, прикинули, что лучше бы и впрямь Коршунов убил гречанку. Подумаешь, тиви. Хоть самого Стайны, хоть кого. Боги поведением Коршунова оскорблены не были. Это Овида засвидетельствовал. И на тинге то же скажет, коли спросят. Но есть еще Закон…
Единственный способ обелить Алексея — это опорочить Стайну. Трудно это будет, потому что у Стайны на тинге — мощная поддержка. Если Алексей будет «отстранен», на походе можно поставить жирный крест. При этом не важно, каким образом Коршунова «отстранят»: «размечут лошадьми» или просто изгонят, как Алзиса. Конечно, Одохар может пойти в большой поход и без поддержки тинга, но тогда с ним пойдет одна лишь дружина, да и ту толком снарядить не удастся. И другие племена, увидев, что мало людей у Одохара, тоже не пойдут. Да и сам Одохар трижды подумает… Один раз ведь поход уже провалился.
— Потому что ромлян известили! — заявил Скулди. — А теперь — не вышло!
Из сумки было извлечено послание. Оно пошло по рукам. Коршунов тоже его подержал… Буквы были знакомые. На греческие похожи. «Мю», «ню», «кси», «дельта» «эпсилон»… Как всякий физик, Коршунов с греческими буквами сталкивался, но связать буквы в слова, а слова — в текст даже и не пробовал. Среди остальных тоже не нашлось способного разобрать написанное. Овида знал, как и положено жрецу, родные руны. Травстила их тоже знал. Немножко. Других грамотеев в доме не было.
По часам Коршунова до рассвета оставалось часа два. И столько же длилось совещание. Единственное «дельное» предложение последовало, как ни странно, от Книвы. Парень предложил Коршунову соврать «под присягой». В ритуал суда входила дача показаний «пред лицом богов». Никто из местных в такой ситуации лгать не рисковал. Даже если боги и не покарают ослушника немедленно, то все равно найдут способ расквитаться. Они, боги, как известно, крайне злопамятны. Но Коршунов, как человек со стороны, перед здешними богами ответственности не несет…
Поглядели на Овиду: Овида промолчал. Значит, можно попробовать.
На том и порешили: Аласейе до времени не показываться. Одохару же вести себя так, словно он ничего о вчерашних событиях не знает. Когда Стайна сделает ход, на арену выйдет Коршунов и попробует отвести удар.
До этого времени Агилмунду следует изловить и допросить «человека в войлочной шапке». Скулди предъявит «послание» и сообщит, что ему передал его доверенный сородич, заверив, что сие есть донесение ромлянам о грядущем походе. Глядишь, и удастся переиграть «мирного» вождя. Судя по лицам участников совещания, никто в это особенно не верил. Но отступать тоже никто не собирался. В заключение Овида заварил какую-то траву с весьма неприятным запахом и оделил отваром всех присутствующих. По утверждению жреца, сей напиток вполне заменял сон. Коршунову тоже было предложено, но он отказался. Стимулятору из аптечки он больше доверял. Да и обезболивающее не помешало бы. У Алексея болело все, что может болеть. Кроме души. Душу его исцелило известие, что именно Анастасия позаботилась о его спасении. Он, в свою очередь, поклялся, что завтра сделает все, чтобы отвести от нее беду. Даже если это будет стоить ему жизни… Впрочем, жизнь эту он тоже просто так отдавать не собирался.
