Андрей Валентинов - Небеса ликуют
А если она рухнет? Черная Книга и тараканы брата Паоло — только начало. Десятки тысяч иудеев уже бредут в Палестину навстречу призраку, жадные глаза Конгрегации вот-вот заглянут в обитель ангелов…
Странно, я даже не заметил, что пропасть уже позади. Где я?
В Раю?
На Ее лице нет улыбки. На Ее лице — приговор.
Под ногами — знакомая лесная дорога. Узкая, неровная, точно такая, как в Гуаире или Полесье.
Ее рука указывает вперед.
Я ни о чем не прошу. Да и о чем просить изгнанному из стаи Илочечонку, последнему кнежу Горностаю, вернувшемуся на незнакомую родину? Об искуплении того страшного, что лежит на душе? О том, чтобы дело Гуаиры, дело Мора, Кампанеллы и отца Мигеля Пинто победило в этом страшном, залитом кровью мире?
Она и так это знает. Знает — и указывает мне путь, долгую дорогу на Курган Грехов. И может, с его вершины, скинув неподъемный груз вины, я увижу Новый Мир, мир счастья и свободы, ради которого я жил?
* * *— Сын мой! Сейчас начнется служба. Вы — католик, извините.
— Да, конечно, отче…
Выходя из храма, я оглянулся. Темные глаза Оранты были суровы. Но в них была Надежда.
Ко мне подошли прямо за софийскими воротами. Так и знал! Все-таки не отпустили одного!
— То кнежна ждет, пан Адам! Волнуется кнежна! Сами же видите, что в городе деется!
В голосе Черной Бороды — упрек. Во взгляде — тоже. Его спутник — старый знакомый с длинными усами — держит в поводу лошадей.
Я поглядел вперед, на опустевшую площадь. Внезапно показалось, что возле дощатого помоста мелькнуло знакомое платье. Девушка в маске оглянулась…
Нет, чудится!
— Ехать надо, пан Адам! Ждет кнежна!
На этот раз карету не подают, но на конских чепраках — все тот же герб, когда-то остановивший меня на шумной римской улице. Грозный Гиппоцентаврус, в давние годы пожалованный моему веселому предку, Остафию Романовичу, его дружком, крулем Жигимонтом-Августом.
— То едем, пане Адам? Площадь пуста. Comedia finita. Едем!
* * *— Ты, дядя, совсем как ребенок! Ну кто сейчас по городу ходит, скажи, пожалуйста? Да еще без гайдуков, без понту!
Востроносая девчонка, кнежна Анна-Станислава, дочь кнежа Михаилы, была явно недовольна своим непослушным родичем. Я невольно залюбовался ею. Без меховой шапки, в которой моя племянница впервые предстала передо мной, она казалась совсем маленькой. А ведь дочери моего покойного брата уже восемнадцать, скоро замуж отдавать!
— Все! Пошли в дом! Сначала обедать, а потом… Ну, дядя, почему ты такой непослушный?
Я становлюсь послушным и покорно позволяю делать со мною, что ее душе угодно. Отправить переодеваться («ну хоть бы кунтуш надел, дядя!»), затем — вести меня в обеденную залу («знаю, что неудобно, но это княжье кресло, тебе в нем сидеть»!).
Я не обижаюсь. Мой брат Михайло умер шесть лет назад, и девочке самой пришлось взять в свои маленькие руки огромные владения Горностаев. Руки оказались крепкими.
Шесть лет назад Конгрегация попросила меня составить доверенность на управление всем моим имуществом. Тогда я удивился — все, что мне полагалось после смерти отца, я отдал Обществу еще в коллегиуме. Я не знал, что теперь речь шла о майорате: о Горностайополе, необозримых землях в Литве и Польше, дворцах — в Вильне, Кракове, Ейшишках (так и не удосужился узнать, где эти Шишки!).
Анна-Станислава не отдала отцово наследство Обществу. Бумаги ничего не значили. По Литовскому Статуту, все оставшееся после брата Михайлы принадлежало мне — кнежу Адаму.
Мне — живому. А Общество, как известно, наследует своим сыновьям.
О смерти брата мне так и не сообщили. А потом Илочечонка вызвали из Прохладного Леса.
А я еще удивлялся!
* * *— Извини, дядя, из-за этой проклятой войны приходится обедать словно последним мугырям!
Я содрогнулся. И не только из-за того, что было на столе. Не от золота блюд и чаш, не от молчаливого усача за моим креслом («ты же кнеж, дядя!»). Поражал дом. В Риме приходилось бывать в гостях у кардиналов, даже к двум герцогам довелось заглянуть. Но такое!.. А киевский дом Горностаев, как мне объяснили, вовсе и не «княжий» дом, а тем более не дворец. Вот в Ейшишках!..
Свят-свят!
— Дядя! Я же тебе говорила, не наливай себе вина! Тебе нальют, понимаешь? У нас даже шляхтичам загоновым на обедах вино хлопы наливают!
Я отдернул руку от серебряного кувшина и с тоской поглядел наверх. Под самым потолком удобно расположилась семейка пузатых и щекастых Амуров — необыкновенно уродливых, зато с ног до головы покрытых золотом. Тот, что с краю, показывал мне язык.
Я не удержался — ответил.
— Дядя!!!
Да, не повезло кнежне Анне с родственником. Виданное ли дело — потомок Гедемина с Ольгердом Амура передразнивает!
— И вообще, я просила тебя прочитать бумаги, те, что на секретере. Я специально велела их привезти сюда из Вильно.
…В Вильно я ее и нашел — после того, как побывал в Гомеле. В тот раз мне было не до фамильных грамот, но моя племянница оказалась настойчива. Даже согласилась приехать в опаленный войной Киев.
— Там отцово завещание, все наши привилеи, владельческие записи…
— Уже, — улыбнулся я. — Прочитано. Недоверчивый взгляд был мне ответом. Я вздохнул.
— Документ первый. Пятое января, A.D. 1520. «Кнежу Васылю Горностаю на держание замку и волости Могилевское до его живота и описание всих повинностей на господаря и ему, яко державцу, приходящих». Документ второй. Седьмое мая A.D. 1583. «Подтвержене кнежу Остафью Горностаю некоторых земель в Ковенскому и Кричевскому повете…»
После седьмого документа — «на держание» все тех же Ейшишек — я понял, что самое время остановиться. Негоже кнежне ясной с открытым ртом сидеть.
— Я не юрист, кнежна Анна. Там все основано на литовском праве, а в коллегиуме я учил римское, причем и его забыл…
— Дядя! — вздохнула она. — О чем ты? Или мне юриста нужен? Неужто ты не понял: то все — твое! Ты — кнеж Горностай!
Я вновь поглядел на наглеца Амура. Пыльный золоченый язычок еле заметно подрагивал.
— Я уже написала Его Королевской Милости, написала в сенат. Дядя Густав обещал помочь, и тетка Ирена тоже обещала…
У меня оказался целый легион родичей. Как я успел понять, все они уже успели перессориться, пока пустовало княжье кресло.
— Ты — глава рода! Сейчас такое время, сам видишь… Дядя, я же говорила, не трогай кувшин, тебе нальют!..
Сзади послышалось хмыканье. Урожденный шляхтич, стоявший за моим креслом, не выдержал.
— Ты что, хочешь вернуться к своим езовитам? Думаешь, Черный Папеж не знал о том, что с тобой хотели сделать?
Мой покойный брат так и умер схизматиком. Анна-Станислава росла католичкой, но иезуитов не любила — как и все в Республике. Еще полгода назад я бы, наверное, обиделся.
— Да и не ты был им нужен, дядя! Ты что, езовитов не знаешь? Им нужны были наши земли, наши замки, наши посполитые…
Может, и так. А может, просто все удачно совпало. Я — на небо, немыслимое богатство Горностаев — Обществу.
Аллилуйя!
— И вообще, сейчас мы закончим обедать и пойдем в твои покои. Надо решить одно важное дело. Имей в виду, его можешь решить только ты!.. Я содрогнулся.
Покои действительно оказались покоями. Шелк на стенах, яркий ворс персидских ковров — под ногами. С темных парсун мрачно поглядывали щекастые и усатые предки.
Здесь тоже было кресло, даже не кресло — трон. Золоченая спинка, резные подлокотники.
Я присел прямо на ковер.
— Дядя!
Я поглядел на ближайшую парсуну. Усач со сверкающей орденской цепью на шее сделал вид, что меня не замечает.
— Ну, раз ты так…
Она присела рядом, вздохнула.
— Надо привыкать, дядя Адам! Я сама до двенадцати лет босиком по Горностайополю бегала. Теперь и тебе придется…
— …Изучать арабский, — кивнул я. — И еще — птиц. Говорят, они клюют клещей.
В последнем, впрочем, я не был уверен. Но должен же кто-то этих клещей жрать!
…Черная Книга надежно спрятана в Вильно. Там же — страничка, переданная мне киром Афанасием. Это — для начала. Потом — арамейский, чтобы перечитать «Зогар». И, конечно, надо найти Полегини. Теперь я знаю, как с ним разговаривать!..
И еще — звезды. Может, покойный Алессо Порчелли был все-таки прав ?
Аль-Барзах — Промежуточный Мир, обитель ангелов, ключ к Грядущему…
— А батюшка персидский учил, — вздохнула Анна-Станислава. — Говорят, все мы, Горностаи, немного странные. Батюшка в последние годы ни разу из дому не выходил. А ведь не хворал!
Зато мне довелось попутешествовать за двоих! Или даже за весь род сразу.
— Ты знаешь, дядя, что ты, как глава рода, возглавляешь семейный суд? По привилею круля Жигимонта Старого ты верховный судья во всех наших землях.
