Василий Головачёв - Запрещенная реальность. Том 2
Первухин с минуту размышлял, бесцельна перекладывая бумаги на столе.
— Может быть, ты и прав. Бондарь меня вызывает на завтра, на десять утра…
— Меня тоже.
— Значит, по одному и тому же вопросу, узнал небось подробности.
— У него свои каналы сбора информации, независимые от нас.
— Это точно. Значит, твои ребята «пасут» контейнер? Что ты намереваешься делать?
— Как стемнеет - будем брать.
— Могу подключить свою команду зомбиков.
— Не возражаю. Я уже послал туда группу из «Витязя», пятнадцать человек, но твои спецы не помешают.
— Договорились, но инструктировать будешь сам. Если возьмем контейнер, завтра будет с чем идти к директору.
— Боишься ты его? - Начальник Управления «Т» хихикнул. - Не так страшен черт, как его Бондарь.., хе-хе. Пока!
— Ни пуха…
Но Баканов уже бросил трубку и не ответил.
Интересно, подумал Первухин, кто же у нас такой смелый в верхних эшелонах, что не побоялся пойти на конфликт с конторой? И кто ухайдокал Носового до такого состояния? А главное, что все-таки делает в Рязани Герман Довлатович Рыков? Неужто и в самом деле пронюхал о «глушаках»?
СИНТЕЗ МАГИИ И ВОЛИ
Он находился в состоянии свободного бытия, отделенный от тела и сознания в его абсолютной непринужденности…
Он действовал, не понимая, что действует, не ощущая внешнего мира, не думая…
Он не воспринимал своей персональности, своей отделенности от людей, отчужденности от целостности Вселенной…
Он был в состоянии небытия, достигнув предельной реальности - состояния Ничто, о котором никто ничего толком не знал, даже Посвященные…
Он достиг полноты и глубины медитации, чего никогда ранее не достигал… И мысль об этом вдруг подхватила его, закружила и понесла к свету сквозь толщу мрака, сквозь Ничто и Небытие - к жизни…
Очнулся Василий, чувствуя себя как сшитая из кусков боли тряпичная кукла. По сути, он стал сосудом, наполненным болью и мукой, от которых хотелось выть по-волчьи и ругаться по-человечески. Пересилив желание, он открыл глаза и увидел склонившееся над ним лицо Ульяны.
— Живой, Васенька? Очнулся? - Губы девушки приблизились, и Василий почувствовал поцелуй, от которого по нервам побежал электрический родник. И тотчас же в теле стала стихать боль.., стихла, ушла, оставив приятную ломоту в костях и мышцах. Голова почти очистилась от шума лавин и взрывов, приятный свежий ветер подул под черепом, щекотные мурашки побежали по коже на затылке, спустились на шею, потекли вдоль позвоночника…
— Хватит, а то он уснет, - произнес мужской голос, и Василий узнал Ивана Терентьевича. Он, стоя у окна, пил минеральную воду.
Ульяна убрала со лба и с груди Котова руки. Боль тотчас же вернулась, но уже не столь суровая, ее можно было терпеть. К тому же организм начал бороться с ней сам и Васе ничего не стоило подключить к этой борьбе свои внутренние резервы. Через несколько минут он смог встать.
— Который час?
— Половина второго дня.
— День?
— Понедельник, семнадцатое июня.
— Год?
Ульяна оглянулась на Парамонова, с тревогой посмотрела на больного:
— Ты бы еще спросил: какой век и какое тысячелетие.
— А какое тысячелетие?
Иван Терентьевич рассмеялся:
— Согласно традиции идет шестое тысячелетие Калиюги, которое началось семнадцатого февраля три тысячи сто второго года до рождения Христова. Ну а Калиюга входит в двадцать восьмую Махаюгу седьмой Манвантары нынешней Кальпы, которая в свою очередь является первым днем пятьдесят первого года жизни Брамы.
— Спасибо. Теперь хоть буду знать, в каком времени застрял.
Вася внезапно почувствовал облегчение, будто сказанное Парамоновым послужило успокоительным средством.
— Где я?
— У моего дяди, Харлампия Игнатовича, мы здесь уже были.
— Это тот, с винным подвалом?
— Я же говорил, что он быстро оклемается, - снова засмеялся Парамонов. - Если уж юморить пытается… Как себя чувствуешь, герой?
— Как футбольное поле, - пробормотал Василий, - на котором в футбол играли слоны и носороги. Что со мной произошло?
— Ты попал под астральную атаку Носового. До сих пор удивляюсь, как тебе удалось ее выдержать.
Василий потрогал рукой голову, сеточки «тюбетейки» не нащупал и вопросительно посмотрел на Ульяну. Девушка кивнула:
— Может быть, твой генератор и помог отбить атаку, взял на себя часть излучения. Но в принципе ты защитился сам. Я же говорила: у тебя есть потенциал, задатки экстрасенса, надо их усиленно развивать. Пси-выпад Носового - раппорт пронзил твою эфирно-энергетическую оболочку, смял эмоциональную - витальную и сильно изменил интеллектуальную - ментальную, но разрушить весь энерго-информационный каркас не смог. Так что ты теперь битый, но живой.
— За битого двух небитых дают, - сказал Парамонов, не переставая к чему-то прислушиваться. - Ульяна помогла тебе преодолеть наведенное психофизическое состояние, сняла чужие деструктивные блоки, но тебе надо бы научиться защищаться на пси-уровне самому.
— Как?
— Повысить порог чувствительности на внешние воздействия, переходить на другую частоту психического состояния, отводить удар «поворотом» сознания…
— Это все потом, - перебила Ульяна Ивана Терентьевича. - Пусть сначала придет в себя. Есть хочешь, герой?
— Пить.
Девушка налила из графина вареного меду, подала стакан. Василий выпил весь, чувствуя, как прибывают силы, слабо улыбнулся в ответ на взгляд Ульяны.
— Здорово он меня…
— Ты его тоже, - насмешливо проговорила она.
— Вертолет взорвался, - добавил Парамонов в ответ на немой вопрос Василия. - Вряд ли Хейно Яанович уцелел.
— Значит, я помог-таки Самандару выполнить первую часть условия - убрать конкурента? Ульяна зябко поежилась, сжала губы.
— При мне о Вахиде больше не вспоминайте! Ясно?
Взяв графин, она вышла, рванув занавески. Мужчины некоторое время смотрели ей вслед, потом обменялись взглядами.
— Она считает его предателем, - тихо произнес Парамонов.
— А разве это не так?
— Это эмоциональная оценка действий Посвященного. Традиции людей Внутреннего Круга не позволяют судить Посвященных столь прямолинейно. Вахид выбрал слишком простой путь к цели…
— Дерьмо собачье! - Василий сплюнул. - Любой путь, начинающийся с предательства, обмана и формулы: цель оправдывает средства, - дерьмо! Это еще до меня кто-то сказал. И не стоит убеждать меня в обратном. - Вася поморщился, прижал руку к груди.
— Я не доказываю, я объясняю. Что с тобой, опять плохо?
— У меня не сердце, а дырявая резиновая груша…
— Потерпи, пройдет. У тебя сильное полевое нарушение экзосоматической системы, всей энергетической ауры. Кстати, колдуны и маги Древней Руси умели наносить такие травмы своим врагам. Все эти сглазы, наговоры, порчи по сути - полевые нарушения биоэнергетической оболочки человека.
— То есть Носовой меня сглазил? Ничего себе глаз у него!
— Он за это поплатился. Вася, нам надо уходить отсюда, и как можно быстрей. Во-первых, нас засекла какая-то контора из Москвы, то ли федералы, то ли военные контрразведчики. Ее наблюдатели крутятся тут неподалеку. Во-вторых, в Рязани сейчас находится Рыков, и в скором времени он нас вычислит. И третье… - Иван Терентьевич помолчал. - Кто-то захватил семью Соболева, Кристину и Стаса.
— Что вы.., сказали?!
— По следу, который оставили похитители, можно судить лишь о том, что это были Посвященные. Но кто именно…
— Рыков!
— Поскольку Рыков в Рязани, мог и он. Но вполне может быть и Юрьев, и Мурашов, и любой из Девяти.
— Нет, это Рыков, я чую. Есть неплохая идея: выйти на его жену, детей и других родственников, захватить и предложить обмен.
— Бедный ты мой, - покачала головой вернувшаяся Ульяна. - Видно, тебе действительно досталось.
— Это война, - с обидой возразил Василий, - а на войне допускаются любые приемы. К тому же начали не мы. Вот детей действительно жалко.., если они у Рыкова имеются. Не годится моя идея, предлагайте свои.
— Идея вообще-то классная, - добродушно проговорил Иван Терентьевич. - Только осуществить мы ее не сможем, нет времени. - Он задернул в комнате шторы, шагнул в зал. - Пойду осмотрюсь, покалякайте пока.
— А нас те наблюдатели снаружи не прослушают?
— Я принял меры.
Василий и Ульяна остались одни, поглядывая друг на друга, словно их только что познакомили. Потом задумчивая Ульяна тихо прочитала двустишие:
Но почему мы клонимся без сил,
Нам кажется, что кто-то нас забыл…
— Чье это? - Василий принял позу горы, перешел на медленное и глубокое дыхание. - Бальмонт?
— Гумилев, «Потомки Каина».
— Ты думаешь о нем? О Самандаре?
