Благословенный (СИ) - Коллингвуд Виктор
— Невероятно… Мыслимое ли дело, мятеж супротив королевской власти….
— Я вам, Карл Иванович, так скажу — если потакать безбожникам и вольнодумцам, вольтерьянцам и деистам, так не то ещё будет…
Оказалось, до Петербурга дошли вести о штурме Бастилии.
То, что в этой стране назревает бардак, известно было давно. Гигантский бюджетный дефицит, возникший в последнюю войну с англичанами, при всех стараниях королевских министров так и не удалось покрыть. Страшная слабость монархии проявилась вовне, когда Франция не смогла защитить свои интересы в Нидерландах, полностью уступив англичанам и пруссакам. Ассамблея нотаблей, прошедшая еще в прошлом году, не смогла найти ни новых источников доходов, ни способа сокращения расходов французской казны. Но когда дело дошло до боевых действий в центре Парижа, всем стало понятно, — это не просто кризис, а нечто, похожее на революцию!
Екатерина была встревожена, но не подавала вида. Она всю вину на нестроение возлагала на слабохарактерного французского монарха. В прогулку нашу по аллеям Царскосельского дворца, как речь зашла про взятие Бастилии, она так оценила ситуацию там:
— Куда смотрит король Людовик? Им управляют, кто хочет, — сперва Бретейль, из партии королевской, потом принц Конде и граф Д' Артуа и, наконец, Лафайетт, уговоривший его идти в Собрание Депутатов! — имея в виду, что король, не зная, на какую силу опереться, сам заигрывает с радикальными депутатами.
— Тогда, может, будет лучше, если там будет республика! — нахально произнёс я, пользуясь правом юного возраста нести всякий вздор.
— Господин Александр, вы решили нас скандализировать? Что такое эта ваша «республика»? Ну как можно сапожникам править делами?
— Но была же успешная Римская республика…
— Вздор! Может, в древности было и так, а теперь всё по-другому. Я никогда ещё не видела, чтобы из сеймов или чего-то подобного выходило хоть что-то путное. Посмотри хоть на Польшу: до чего довели их эти самые’вольности'!
— Ну, однако же, если не трогать древние примеры, то Венецианская республика успешно существовала долгие годы!
— Сие крохотное государство совсем не похоже на Францию. Лучше бы французам одуматься и оставить короля в покое, а королю лучше бы оставить Версаль и укрыться в надёжной крепости, рядом с верными ему войсками! Иначе 1200-головая гидра сожрёт и его, и всю Францию!
* * *
Мнение Екатерины было понятно и предсказуемо. Она прямо заявляла, что презирает любые народные движения. Для меня же гораздо интереснее было, какое мнение о революции выскажет швейцарец Де Ла-Гарп. И при первом подходящем случае я спросил своего преподавателя:
— Мосье Фредерик, что вы думаете о происходящем во Франции?
Ещё не закончив вопроса, я уже понял, что Де Ла-Гарпу он, не то чтобы не нравится, но… неудобен, что ли. Для небогатого учителя отвечать на него откровенно было бы очень неосторожно, а кривить душою Де Ла Гарп не любил.
— Как уже неоднократно замечено виднейшими мыслителями современности, восстание против тиранической власти — неотъемлемое право человека, и, хоть и вынужденно, угнетенные время от времени к этому праву прибегают.
— Но как же так, король Людовик пятнадцать лет тираном не был, а вот теперь вдруг стал им?
Де Ла Гарп отрицательно покачал головой.
— Тираном был еще Людовик Четырнадцатый, совершенно раздавивший даже права дворянства. А то, что народ восстал именно теперь, означает лишь, что чаша, так долго копившаяся, наконец, переполнилась.
— И что же нужно сделать, чтобы не переполнить чашу? Или же, наоборот, чего не делать? Что посоветуете предпринять будущему тирану?
Ла Гарп едва заметно улыбнулся.
— Уважать права и соблюдать интересы подданных, конечно же!
— Ну, это всё общие фразы. Что надобно делать конкретно?
— На все случаи нельзя записать рецепта, Ваше высочество. Каждый из них заслуживает своего рассмотрения!
— Ну, ладно, допустим. Вот, скажем, наша государыня, как полагаете, кто? Она тиран, или нет?
От такого провокационного вопроса Ла-Гарп аж покраснел.
— Конечно, ответ тут отрицательный. Все видят, как заботится о подданных Её Величество императрица! Никогда ещё права и достоинство их не поднимались на такую высоту!
— Однако пятнадцать лет назад у нас было большое восстание, должно быть, вы слышали о нём? И восставшие наверняка считали императрицу тираном, а себя «защитниками прав».
— Ваше высочество, прошу вас, не уподобляйте движение диких народных масс благородному порыву, охватившему лучших представителей просвещенного европейского народа!
— Знаете, Фредерик, я сильно сомневаюсь, что толпа санкюлотов, штурмовавшая Бастилию и носившая головы королевских советников на концах своих пик, очень уж сильно отличалась от «диких народных масс». И как вы думаете, чем всё кончится?
— Это невозможно сейчас предсказать. Боюсь, мы накануне грозных событий, от которых содрогнётся Европа!
— Ну, король Англии в аналогичной ситуации потерял голову, но, кажется, стране этой сие пошло только на пользу. Но, всё же, давайте «вернёмся к нашим баранам». Как бы вы рекомендовали вести себя русскому императору, чтобы не стать тираном и привести подданных к процветанию и счастью?
— Наблюдая страну вашу, — осторожно начал Ла-Гарп, — я понял, что здесь, как нигде более, нужно правительству облагодетельствовать подданных,действуя по своему разумению, потому как подданные здесь своего мнения отнюдь не имеют. И потому не следует слагать с себя самодержавной власти, пока не будут достигнуты все цели, правительством полагаемые! Иначе никакие виды и планы не будут достигнуты; подобно сие преодолению бездонной пропасти в два прыжка!
— Ну, то есть надобно подданных облагодетельствовать помимо их воли и желания, так, что ли, мосье Фредерик?
— К сожалению, иного пути я не вижу! Ваши дворяне, да и все прочие сословия, слишком далеки от понимания верных путей развития общественной жизни. Если дать им власть что-то решать, Россия провалится вновь в допетровскую тьму. Самый пресвященный человек у вас — монарх; так пусть же ведет народ свой, как, в былые годы, делывал то Моисей!
— А мне представляется это совсем неправильным. Представьте, что надели на лошадь шоры, и начали скакать на ней через пропасть, искусством наездника давая понять, когда ей прыгать. Если потом сядет менее искусный в управлении лошадью, то, пожалуй, свалится в пропасть. Опять же, люди, не знаючи, куда идти, легко будут сбиты с толку. Придёт неумный, пустой монарх, и окажется в плену хитроумных, корыстных министров. Народ, видя такое, начнёт распространять в своей среде всякие глупые суеверия, в фантазиях своих придавая им достоверности; под их влиянием призовёт нового Пугачёва. Нет, надобно изловчиться и дать сразу и права, и свободы, и процветание, и чтобы лошадь притом от счастия нежданного не околела!
— Представляется сие невозможным!
— Да, вы правы. Но — надо, как-то надо!
— Ваше Высочество, — Де Ла-Гарп сделался вдруг крайне серьезен, — поверье мне, как человеку, долгие бессонные часы потратившему на размышления о вашей Родине — то, что делает сейчас императрица Екатерина, суть самый правильный из путей. Она исподволь, постепенно, просвещает высшие классы общества, и проводит твердою рукою реформы, отнюдь не опережая событий. Это именно то, что и нужно. Постепенно надобно утвердить права подданных, устроить их нерушимость; приобщить их к плодам образованности и культуры. Но обязательно надо сохранит самодержавие! Нет никакого резона давать государственную власть людям, в душах которых лишь рабская покорность и низкопоклонство — никаких добрых плодов это не даст, кроме продажи влияния, воровства, и самых мерзких форм коллективной тирании. В истории тому немало примеров было.
Произнеся всё это самым категорическим тоном, Ла-Гарп мрачно приготовился встретить мои возражения.
— И опять же, вы правы, мосье Фредерик. Да, государыня императрица выбрала вполне правильный путь, только не все пройдут его. Хорошо рассуждать о постепенности развития, сидя в кабинете красного дерева за столом с ананасами и лафитом. А те, кто довольствуется меньшим, — да что там, кто сам умирает с голоду и смотрит, как умирают его дети — могут до всеобщего просветления не дотерпеть. Им надо всё и сразу, или, хотя бы, «что-то», но — сразу же! Иначе они возьмут пики, и насадят на них наши умные и просвещённые головы. У нас восстание Пугачёва не удалося — а ну как следующее будет успешно? У нас ведь будет не как во Франции — страна наша беднее, а нравы суровее!
