Виктор Ерофеев - "ОСТАЕТСЯ ОДНО: ПРОИЗВОЛ"
Обзор книги Виктор Ерофеев - "ОСТАЕТСЯ ОДНО: ПРОИЗВОЛ"
Виктор Ерофеев
"ОСТАЕТСЯ ОДНО: ПРОИЗВОЛ"(Философия одиночества
и литературно-эстетическое кредо Льва Шестова)
1. ДАР АНГЕЛА СМЕРТИ
Помните ли вы изображение ангела смерти?
Он сплошь покрыт глазами. Он слетает на землю, чтобы разлучить душу человека с его телом. Но иногда, забывая о своей миссии, в силу особой симпатии и как знак избранничества, он дарит человеку свои глаза, и тогда, наделенный новым зрением, человек "внезапно начинает видеть сверх того... что он сам видит своими старыми глазами... А так как остальные органы восприятия и даже сам разум наш согласован с обычным зрением, и весь, личный и коллективный, "опыт" человека тоже согласован с обычным зрением, то новые видения кажутся незаконными, нелепыми, фантастическими, просто призраками или галлюцинациями расстроенного воображения. Кажется, что еще немного -- и уже наступит безумие: не то поэтическое, вдохновенное безумие, о котором трактуют даже в учебниках по эстетике и философии... а то безумие, за которое сажают в желтый дом. И тогда начинается борьба между двумя зрениями -- естественным и неестественным -- борьба, исход которой так же кажется проблематичен и таинствен, как и ее начало..."
Такое новое зрение Лев Шестов находил у Достоевского. Но в первую очередь оно было присуще ему самому.
Лев Шестов (1866-1938) -- влиятельная фигура в русском философском идеализме начала XX века, выработавшем специфический умственный тип философа-духоборца, который сам как личность вовлечен в познание законов бытия, в результате чего субъективный момент получает гипертрофированное развитие, а это ведет к тому, что обстоятельства жизни философа оказывают существенное воздействие на характер и тональность его творчества. Пример Шестова в данном случае весьма показателен.
Родившись в Киеве в семье богатого фабриканта, Шестов получил образование в Московском университете, первоначально обучаясь на математическом факультете, а затем на юридическом. Закончив университет в 1889 году, молодой кандидат прав написал диссертацию по рабочему законодательству в России, но опасливая цензура не допустила ее публикации. Первые статьи Шестова были посвящены социально-экономической и финансовой проблематике, однако его интерес к литературе и философии возрастал год от года, и в конечном счете Шестов находит в философии свое призвание. В 1895 году (в тот год в киевских газетах появились первые его публикации на литературно-философские темы) Шестов пережил мучительную и затяжную нервную депрессию, которая вынудила его уехать за границу. Влияние нервного заболевания на его последующую философию следует признать весьма значительным, особенно если принять во внимание тот факт, что впоследствии Шестов постоянно связывал мировоззренческий кризис в творчестве исследуемых им авторов (см., например, ниже случай с Ницше) с болезнью. Кризис самого Шестова определился открытием "нового зрения" -- скорбного, редкого дара ангела смерти,-- неминуемо приковавшего внимание философа к теме трагизма индивидуального человеческого существования, который главным образом характеризуется фатальной неизбежностью смерти, конечного уничтожения мыслящего "я", отчаянно противящегося этому уничтожению, но также и другими причинами: болезнями, страданиями, "частными" конфликтами и, наконец, кабалой случая, в которую слишком часто попадает человек в течение жизни, чтобы не ощутить ее силы.
Пребывание Шестова за границей (Германия, Италия, Швейцария), затянувшееся с некоторыми перерывами на много лет, объясняется не только болезнью, но и его самовольной женитьбой в 1897 году на русской православной женщине, женитьбой, которую Шестов на протяжении долгого времени должен был тщательно скрывать от своего религиозно нетерпимого отца иудейского вероисповедания.
Длительная оторванность Шестова от родины несомненно способствовала тому, что философ, по сути дела, оказался в стороне от тех катаклизмов, которые переживала Россия, вступив в новый век. Шестов остается один на один с "проклятыми вопросами" человеческого существования, пристрастному раскрытию которых он посвящает свою эрудицию и литературное дарование. Значение трагической темы "проклятых вопросов" таково, что если его уменьшить, то человеческая жизнь начнет стремительно приближаться к беспечному идиотизму животного существования, однако стоит его абсолютизировать, на чем настаивает Шестов, как жизнь потеряет присущие ей краски, превратится в кошмарный сон и человек восстанет против этого образа, инстинктивно ощущая его недостоверность. В контексте современной Шестову эпохи навязчивое видение трагедии, с одной стороны, являлось противовесом однобоко "бравурному" взгляду на жизнь и человеческой "глухоте", которая дает о себе знать не только во мнении "всемства", но и в высокоинтеллектуальных философских конструкциях, создатели которых оставляют пне сферы своего рассмотрения "удел человеческий"; с другой стороны, подобное видение ставило под сомнение всякий смысл социального преобразования.
На Западе противостояние Шестова рационалистической традиции, развившееся из неприязни философа к позитивизму с его самодовольством и ограниченностью, с его отвращением к проблемам индивидуального человеческого существования, стало в известной мере моделью для позднейшей антирационалистической реакции целого круга европейских писателей и мыслителей, реакции, возникшей после первой мировой войны и связанной с их разочарованием в оптимистических модификациях теории прогресса. "Мне нравится его "вызов Разуму",-- писал Д.-Г. Лоуренс о Шестове, к одной из книг которого он написал предисловие. В "Мифе о Сизифе", несущем известный отпечаток свободной и образной манеры мысли Шестова, А. Камю восхищался тем, что "никакие иронические самоочевидности, никакие нелепые противоречия, которые обесценивают разум, не ускользают от него (то есть Шестова.-- В. Е.)... Он отказывает разуму в его правах и начинает двигаться с известной решительностью лишь тогда, когда оказывается в центре бесцветной пустыни, где всякая уверенность превратилась в камень". Современный американский исследователь Шестова Дж. Вернхем видит "задачу Шестова" в том, чтобы выверить великих философов западного мира меркой библейского иррационализма . Подходя к Шестову с иных позиций, В. Асмус, однако, также склоняется к аналогичному выводу: "Опровержение рационализма, восстание против разума -- основная задача всей философской и литературной деятельности самого Шестова, единственный пафос всех его писаний и единственное их вдохновение".
"Вызов разуму", действительно, определил смысл влияния Шестова на западную мысль XX века, и прежде всего на экзистенциализм. Сейчас, когда экзистенциальная философия ассимилирована западной культурой, вошла в ее плоть и кровь и, несмотря на неопозитивистскую контрреакцию в лице структурализма, составляет одну из ее основ, нам представляется необходимым еще раз с критической основательностью разобраться в генезисе этого направления, в его российских, среди прочих, корнях. Это тем более актуально, что интерес к Шестову на Западе остается значительным. Так, например, во Франции во второй половине 60-х годов были вновь переизданы основные произведения Шестова. Там же предпринята попытка выпустить полное собрание сочинений философа на русском языке.
Но значимость влияния Шестова на западную культуру далеко не всегда соответствует глубине знания западной культуры о Шестове. Это связано, очевидно, с методологической проблемой. "При изложении идей Шестова,-- признавался В. Зеньковский,-- очень нелегко нащупать основную магистраль в движении его мысли". Думается, что реальная сложность усугубилась тем, что мировоззрение Шестова воспринималось преимущественно как нечто неподвижное, статичное, лишенное внутреннего движения (это особенно видно в книге Дж. Вернхема). В этой связи весьма характерна высказывание С. Франка, сделанное уже после смерти Шестова: "Шестов излагает во многих книгах свое собственное мировоззрение, оставшееся неизменным в течение всего его творчества".
Между тем творчество философа, считавшего время своим "союзником", прославлявшего изменчивость и отказывавшегося "обожествить то, что всегда остается себе равным" (10, 250), необходимо рассматривать в развитии, но всей его противоречивой эволюции. Только тогда прояснится смысл воззрений Шестова, только тогда станет очевидно, что он не просто констатировал жизненный трагизм, но предпринимал судорожные попытки его преодолеть, избавиться от ужаса смерти.
Идея спасения в различных ее вариантах пронизывает нее творчество Шестова. Напряженные же, неустанные поиски спасения Шестов производит, прежде всего опираясь на опыт литературы, в центре внимания которой стоит живой человек со всем его величием и слабостью, со всеми бедами и радостями, страданиями и надеждами, верой и безверием. С самого начала своей деятельности Шестов бросается к литературе с отчаянной, лихорадочной жадностью нищего кладоискателя, напавшего на клад, из которого он в яростном нетерпении вышвыривает полуистлевший хлам и пустые красочные безделушки, чтобы где-то там, в глубине, на дне обнаружить драгоценности, которые в одно мгновение превратят его в богача, дадут ему возможность достойного и счастливого существования. Но нашел ли Шестов драгоценности? Смогла ли литература оправдать его надежды? Оказалась ли она той путеводной звездой, которая помогла Шестову найти выход из невыносимо трагического мироощущения? Какие, наконец, выводы сделал философ из своего безумного кладоискательства?
