Юрий Корчевский - «Качай маятник»! Особист из будущего (сборник)
– Тьфу, б…, просто снайпер какой-то, а не старшина из каптерки, – выругался Николай.
Я достал из кармана перевязочный пакет, поднял рукав гимнастерки капитана. Рана была сквозной. Перевязав руку, спросил Свиридова: – Что дальше делать будем?
– Обыщи сарай, может, что интересное найдешь.
Верно, труп ничего уже не скажет. Так может быть, записи
какие-то есть или другое что?
Я начал обшаривать полки. Стопа гимнастерок, в ней – ничего подозрительного; просмотрел брюки – пусто. В нательном белье, среди комбинезонов – тоже ничего интересного для нас.
В дверной проем влетел встревоженный командир полка.
– По какому поводу стрельба?
Со света он не сразу рассмотрел раненого и убитых, а увидев, задохнулся от возмущения.
– Вы что себе позволяете на территории полка? Зачем старшину Измайлова убили? А солдатик при чем?
– Уточняю, товарищ полковник, солдатика старшина ваш застрелил и товарища капитана ранил тоже он, – строго сказал я.
– Не может быть, я начальству вашему жаловаться буду, рапорт командующему подам о вашем самоуправстве!
Я в это время стал досматривать связки сапог, что лежали в углу, и из одной пары посыпались деньги. Увидев деньги, полковник замолчал, лицо его налилось кровью, побагровело.
– Это еще откуда?
– Как раз про деньги мы и хотели узнать у старшины. Он ваш полк немецким агентам продал. На диверсантов работал.
Полковник осел на табуретку, стоявшую у входа. Кровь от лица его отлила, он посерел. Его можно было понять. За то, что пригрел и не разглядел изменника, в лучшем случае можно было потерять звезды с погон или угодить в штрафбат, в худшем – десять лет без права переписки.
Полковник ясно понимал – репутация боевого командира танковой части под угрозой, честь офицера, которой он так дорожил, поддерживать будет теперь очень сложно и, скорее всего, пострадает его семья.
Я ему не сочувствовал, но прекрасно понимал – сам воевал. Одно дело, когда ранят или убьют на фронте и родным придет похоронка: «Ваш муж и отец геройски погиб…», и совсем другое – когда осужден трибуналом и сгинул в безвестности в бесчисленных сталинских лагерях.
Когда полковник пришел в себя и заговорил, я не узнал его голоса – осипший голос человека, который вмиг лишился настоящего – звания, должности, наград, уважения сослуживцев, и остался с зыбким будущим. И глаза… Только что, когда он ругался, казалось – они метали молнии, а теперь
выглядели потухшими, даже безжизненными. Они бесцельно блуждали по стеллажам, стопкам купюр на столе, окровавленному телу старшины на полу… Никогда раньше я не видел такой метаморфозы за столь короткое время.
Осмотрев стеллажи, я перешел к столу. Открыл ящик. В бумагах сразу не разобраться – отчеты, накладные, табели выдачи имущества.
Спертый воздух каптерки прорезал крик Николая:
– Не-ет!
И сразу ударил выстрел. Я дернулся, схватился за пистолет, обернулся. Полковник лежал на полу, из виска его толчками выплескивалась темная кровь, в правой руке был зажат табельный «ТТ». Застрелился! Нам только этого ЧП не хватало, теперь придется объяснительные писать. С виду – крепкий мужик был, а вот нервы не выдержали.
Я выгреб из стола все бумаги, свалил их в наволочку.
– Едем. Тебе, Николай, в госпиталь надо – пусть посмотрят. А мне к Сучкову – рапорт писать, видишь, как обернулось-то… Агента живьем не взяли, полковник при нас застрелился. Короче – оплошали мы. А все я виноват, поторопился. Можно же было старшину в штаб вызвать и там аккуратно взять.
Свиридов скривился:
– Ты еще поплачь, а потом, как полковник, застрелись! Чего запричитал, как баба! Прокололись, да! И за это спросят! Только не старуху беззащитную – вражеского агента убили! На фронте убил немца – герой, а у нас?
– Потому как служба у нас другая, Коля. Раз дело до стрельбы дошло, стало быть, мозгами мало работали. Стрельба – значит, плохо к операции подготовились.
Я помог Николаю встать, схватил наволочку с бумагами и, поддерживая капитана под локоть здоровой руки, направился к машине. Усадив Николая в кабину, забросил наволочку с бумагами в кузов.
У штаба толпились сбежавшиеся на шум стрельбы офицеры. Они настороженно поглядывали в нашу сторону. Оно и понятно – офицеров СМЕРШа в армии побаивались. Хотя иногда и было за что – расстрелы изменников и трусов перед строем не добавляли нам уважения. Сам я пока в таких акциях не участвовал, но сослуживцы рассказывали.
Я подошел к собравшимся офицерам и сказал:
– Мы, офицеры СМЕРШа, выполняли специальное задание. Кто у вас старший?
Вперед вышел средних лет майор. Я отозвал его в сторону. Он, хоть и старше по званию, пошел безропотно.
– Тут вот такое дело, майор. Ваш старшина Измайлов предателем оказался. При задержании он погиб в перестрелке, ранив нашего офицера и убив командира вашего полка и солдата. Закопайте этого мерзавца где-нибудь, как собаку – он не просто враг, он хуже. А полковника и солдата похороните, как героев – они погибли с оружием в руках.
У майора округлились глаза.
– Как погиб? Мы же с ним с сорок второго года вместе, он дважды в танке горел – и выжил!
– Ты это теперь своему старшине расскажи, – сказал я жестко, вернулся к машине и залез в кузов.
– Трогай.
– Чего там случилось? – спросил Андрей.
Я глазами показал на связанного лейтенанта – не хочу, мол, при нем говорить.
Всю дорогу я молчал. Гадко и противно было на душе, хотелось вымыться, как будто я вымазался в грязи. Из-за одного предателя погибли солдат и его командир. Как и когда воин перерождается в предателя? И почему такой деградации личности не видно со стороны? Ведь воевал, как все, переносил тяготы фронтовой жизни, делил последний кусок с товарищами, которых потом за деньги и продал?! Не понимаю я этого и, наверное, никогда не пойму.
А полковника жалко. Быстро просчитав последствия, он сам выбрал выход. Неправильный, но это его решение.
Мы приехали в Конотоп, и сразу – к госпиталю. Я повел Свиридова к зданию.
– Что ты меня, как девку, лапаешь? Я сам дойду.
Подошли ко входу. Николай остановился.
– Знаешь что, Петр, давай в рапорте напишем, что старшина тот полковника убил и солдата.
– Сам об этом же всю дорогу думал. Да я еще там, у штаба, майору сказал, что командир полка геройской смертью погиб от руки немецкого агента.
– Ну ты молоток, Колесников!
И мы поехали в отдел.
Сучков допросил этого лжелейтенанта. Оказалось – он агент, завербованный немцами еще в 1941 году и заброшенный к нам. Его позывной – Раух. Фактически мы накрыли всю группу. С радистом Колядой наш радиовзвод под руко-
водством полковника Сучкова еще два месяца водил немцев за нос, посылая дезинформацию.
А с нами – обошлось. Никого не наказали, но и не наградили. Обычная работа.
Глава 4
Сказал, как накаркал. Через пару недель после ликвидации диверсионной группы Рауха меня вызвал к себе полковник Сучков.
– Садись, Колесников! В Н-ском полку Второй танковой армии чрезвычайное происшествие. Ты не в курсе?
– Откуда?
– Ну, мало ли – слухи… Проявил трусость в бою командир танковой роты – покинул на танке поле боя, не поддержав атаку пехоты, а за ним ушли все танки роты. Старлей попал под трибунал, и его приговорили к расстрелу.
Я пока не понимал, каким краем это меня задевает, но от нехорошего предчувствия в животе появилось ощущение пустоты.
– Так вот, надо ехать в эту роту. Военно-полевой суд решение вынес, дело за исполнением.
Ах вот почему меня вызвали – проследить за расстрелом офицера-танкиста! Я едва не задохнулся от возмущения.
Я вскочил и вытянулся по стойке «смирно».
– Я разведчик, а не палач, товарищ полковник! Расстрельщиком быть не могу!
Сучков буквально взорвался. Таким я его не видел никогда.
– Ах ты, белоручка гребаная! Мы, значит, дерьмо, а он хочет незамаранным, чистеньким остаться!
Долго он бушевал – аж лицо побагровело и голос осип. Потом уселся за стол, отдышался, налил стакан воды из графина, залпом выпил.
– У тебя у самого руки в крови – вспомни, сколько немцев ты ими убил, и заметь – не издалека, не из винтовки, когда и глаз противника не видно, и как он хрипит в агонии, не слышно, а ножом.
– Так то в бою или в разведке. Там – кто кого. Я врагов убивал, что на нашу землю пришли.
– А он хуже врага. Он струсил, вслед за его танком и другие танки ушли, пехоту на поле боя без поддержки оставили. Это воинское преступление, и суд вынес приговор по закону.
– Может, тот старлей на батарею немецкую нарвался? Было бы лучше, если бы он танки в атаку вел и их немцы пожгли? Я сам танкист и знаю, как оно бывает.
– Ты гляди, какой адвокат у нас в СМЕРШе выискался! Поговори мне еще! За такие разговоры и за твой отказ тебя из органов выгнать надо, мягкотелость каленым железом выжигать. Передовая по тебе плачет, а то и штрафбат.
