Василий Звягинцев - Разведка боем
Глава 30
Агранов проснулся рано. За окнами было еще темно, и в квартире стояла глухая тишина. Впрочем, откуда-то издалека доносился непонятный звук. Прислушавшись, он понял, что это обыкновенный храп, прерываемый посвистыванием и бормотанием. Переходить от сна к бодрствованию Агранов умел мгновенно и сразу все вспомнил. Какого-либо раскаяния или хотя бы огорчения по поводу происшедшего он не испытывал. Его интересовали только практические вопросы — можно ли верить словам «полковника» Андрея Дмитриевича, сумеет ли он, Агранов, извлечь для себя ощутимую выгоду из новых обстоятельств и каким образом вести себя с коллегами по ВЧК? Сразу ли рассказать им все или пока повести игру втемную?
И еще — какие существуют запасные варианты? Американской поговорки он не знал, но то, что все яйца в одну корзину не кладут, чувствовал интуитивно.
«А нельзя ли отсюда попросту сбежать?» — подумал Агранов. В комнате он один, вышибить стекло и прыгать. Этаж, правда, третий, но можно. И — дворами. Только зачем? Своим так и так объяснять придется, где был да откуда синяк, неприятности останутся теми же, подозрения развеять если и удастся, то козырей на случай поражения — никаких. А «полковники», черт их знает, могут и на Лубянке достать.
Нет уж, «вино откупорено, надо его пить…».
Сомнения рассеялись сами собой, когда дверь приоткрылась и в комнату неслышно вошел Новиков.
— Не спится, Яков Саулович? Чего так? Шесть часов только, самый сон…
— Какой уж с вами сон. Всю ночь проворочался. Нелегко такие решения даются.
— Ах, оставьте! — Новиков всплеснул руками, словно актриса в мелодраме. — Вы мне еще про муки совести расскажите, люблю чувствительные сцены…
Потом сразу посерьезнел, сел было на стул возле стенки, вновь поднялся:
— Прошу прощения. Раз вы окончательно проснулись, тогда вам лучше одеться. И выходите в кухню. Чайку сообразим. А на окно не смотрите, стекла там все равно небьющиеся. …Одним словом, — продолжал он, разливая по большим фарфоровым чашкам крепкий, пахнущий жасмином чай, — я вас сейчас отпущу. Езжайте в свою контору, то есть идите, конечно, машины у меня здесь нет, чтобы вас возить, придумывайте, как объяснить случившееся, если остались живые свидетели…
— Отпустите? Просто так? — с недоумением спросил Агранов.
— Ну а как? Сложно я отпускать не умею. Расписки брать тоже не собираюсь. Деваться вам некуда. А если потребуется подтверждение… вашего грехопадения, материал у меня есть. — Новиков нажал кнопку плоского «Грюндига», лежавшего на краю стола. Чекиста больше удивила техническая сторона вопроса, чем сам факт звукозаписи. И голос свой он узнал не сразу.
— Как это? А рупор, валики, пластинки? В чем здесь фокус?
— Наука постоянно прогрессирует. Граммофоны без рупора уже видели? А это то же самое, но теперь и без пластинок. Впрочем, повышение вашего культурного уровня не входит в мои нынешние намерения. С вас достаточно и того, что данная запись в случае необходимости может быть предъявлена заинтересованным лицам. И все об этом. Мои предложения сводятся к следующему…
Закончив изложение своей программы, Новиков вопросительно посмотрел на Агранова. Какое впечатление произвели его слова?
Агранов долго молчал. Конечно, условия предложены щедрые. Гораздо больше того, на что можно было рассчитывать высокопоставленному деятелю советской тайной полиции в предвидении краха советской власти. Попади он в плен обыкновенным врангелевцам — петля. В лучшем случае пуля в лоб или затылок. Но ведь поражение еще не предрешено, и Красная армия по-прежнему насчитывает пять миллионов штыков, и неизвестно, какие шаги предпримут «зарубежные друзья», вдруг они окажутся все же сильнее тех, кто стоит за Новиковым? И тогда все выглядит иначе. Ему, по-старому выражаясь, начальнику департамента МВД, генералу, отводится роль банального платного агента-провокатора. Не слишком ли?
— Не слишком, — тут же ответил Новиков. Его способность моделировать ход мыслей собеседника и отвечать на невысказанные вопросы удивляла даже преподавателей психологии в университете. На прочих же граждан это подчас производило потрясающее впечатление.
— Начальник австрийской разведки работал на наш Генштаб, и ничего. Тем более что вы будете больше на себя работать, чем на нас. Дальше. Вы возьмете под контроль Новодевичий монастырь. Там сейчас разместились мои люди. Нужно, чтобы их никто не тревожил. Выделите сотрудников, прикажите обеспечить соответствующий режим. Никаких притеснений к монахам и настоятелю со стороны партийных, советских и прочих комитетов не допускать, внутренней жизнью монастыря и его посетителями не интересоваться. Мотивировка — на ваше усмотрение. Связь будем поддерживать по телефону или иными способами. Сообщите мне номера — служебный, домашний, конспиративной квартиры, вообще всех мест, где вы регулярно бываете. Адреса, само собой…
— А если мне нужно будет с вами связаться?
— Уместный вопрос. Мой телефон я вам не скажу. Или скажу позже. А в случае крайней нужды отправите человека в тот же монастырь. Пусть спросит Князя. Сообщение передадите на словах или запиской. Через час я буду знать. Вот пока все. Да, эту квартиру искать не пытайтесь.
— Не совсем понял. Зачем мне пытаться, я и так это буду знать. Или вы меня с завязанными глазами выведете?
— Проще. Я вас слегка загипнотизирую. Вы дойдете до ближайшего угла и забудете, из какого дома вышли. И все.
— Про гипноз я кое-что знаю. Сам немного занимался. Предупреждаю, я невнушаем. Видите, признаюсь, а мог бы и скрыть…
Новиков пренебрежительно махнул рукой.
— И ведь чисто практически разве трудно оцепить весь квартал, обыскать каждую квартиру…
— А вы попробуйте. Разрешаю. Возможно, это даже прибавит вам авторитета среди своих. Или наоборот, если ничего не найдете. В общем, достаточно разговоров. Чай допили? Не смею более задерживать. Ах, чуть не забыл. Вам деньги нужны?
Агранов посмотрел на собеседника с интересом.
— Зачем в РСФСР деньги? Особенно мне.
— Дело хозяйское. А то возьмите. Может, в вашем окружении не все такие бессребреники… — Новиков приподнял салфетку на другом конце стола. Под ней лежали две толстые, с вершок, пачки — одна долларов, другая фунтов, и пять банковских свертков с пресловутыми царскими десятками.
Стараясь не выглядеть алчным, Агранов подвинул их к себе.
— Наверное, вы правы. Кому-то придется и дать… — Рассовал деньги по карманам. — Так я пойду?
— Конечно. Я вас даже провожу.
Уже на пороге Агранов спросил:
— А маузер не вернете?
— Вряд ли. Александру Ивановичу он сильно понравился… Желаю успехов.
…Часом позже Шульгин заканчивал инструктаж Вадима. С ним он разговаривал не столь вежливо и деликатно, как Новиков со своим клиентом.
— Будешь присматривать за своим шефом. Станет тебя вдруг отстранять, предлоги разные придумывать, говори в лоб — я к вам приставлен телохранителем и связным. На людях держись как с начальником, чтоб вопросов не возникало, а наедине можешь и пожестче. Мол, мы в одной упряжке, и нечего хвост задирать… Чтоб ты знал — я тебе пока не доверяю, мое доверие заслужить надо. Поэтому прежнее условие в силе: сейчас я тебе бомбочку пристегну. Она маленькая, мешать не будет. Правда, в баню ходить не советую, дома из тазика помоешься, если что… И упаси бог в ней ковыряться. Заслужишь доверие — сниму.
Шульгин достал из ящика письменного стола нечто похожее на ладанку или крупный медальон на стальной цепочке (позаимствованной со сливного бачка в ватерклозете), сам надел Вадиму на шею, плоскогубцами зажал замковое звено.
— Видишь, тут проводок синенький пропущен. Попробуешь перекусить или выдернуть — рванет. Заряд — как раз, чтобы голова метров на десять отлетела. Радиостанцию в карман положи и тоже носи постоянно. Я проверять буду. Договорились?
Чувствуя себя крайне неуютно с бомбой на шее, Вадим кивнул.
Шульгин тоже предупредил его о бессмысленности попыток найти квартиру, откуда его сейчас выпустят.
И лишь на прощание позволил себе улыбнуться простодушно и почти дружелюбно.
— Ты, главное, без мандража. Заслужишь, я тебя наркомом просвещения сделаю.
На недоуменный вопрос, почему именно просвещения, Шульгин проявил покладистость:
— Не хочешь, можем другую должностишку подобрать. Президентом академии сельхознаук. Все в наших руках. За богом молитва, за царем служба не пропадет.
Запер за Вадимом дверь, вздохнул облегченно. В смысле — ох, и надоела мне вся эта дипломатия…
…Над Москвой еле-еле разгоралось утро. Моросивший два дня подряд дождь отчего-то кончился, и в светлеющем небе в направлении Лефортова висела над крышами голубоватая искристая Венера.
