Юрий Никитин - Империя Зла
Будь я, в самом деле, подозрительным человеком, я бы чего-нибудь да заподозрил, а так, авось, не взорвусь, перебежал через открытое место, распахнул дверцу шире, ввалился головой вовнутрь. Что-то треснуло, то ли по мне выстрелили и промахнулись, то ли хрустнула коленная чашечка.
Мотор запустился сразу, послушныйи мощный. Я его почти не слышал, мои руки хватали рычаги, ступни топтали педали, кое-как развернулся, подогнал к крыльцу. Стелла не стала ждать, пока я, как на коне, заеду по ступенькам в Кремлевский дворец. Сбежала вниз легкая, как козленок, шейпингистка чертова, юркнула на сидение рядом. Вскрикнула:
– Ой!.. Мы попались!
Со стороны ворот треск стал слабее, я с изумлением наконец-то поверил, что это одновременно стреляют из мелочевки, вроде пистолетов и винтовок, сотни людей, если не тысячи.
Машина начала медленно двигаться, нога моя поспешно нажала на тормоз. Из кремлевских ворот валила огромная тесная толпа. Я видел красные от усилия лица, все пытались прорваться к Кремль первыми, у всех винтовки, пистолеты. Ни одного военного или милиционера, все в гражданском, кое у кого кровь на лице, но все бегут рассвирепевшие, как бешеные псы, ничего не видя, в глазах безумие и страсть к убийству...
Я поспешно распахнул дверцу, в желудке похолодело, ибо разом оказался в прицеле сотни ружей, вылез и замахал руками:
– Их штаб вон в той церквушке!.. Но там подвал, туда не добраться с ходу...
Меня окружили, пахнуло потом и кровью, жаром горячих тел. Почти все молодые, но я заметил и несколько человек явно моего возраста, серьезные и с хорошими добротными винтовками. Их глаза раздели меня, ощупали, снова одели, один крикнул:
– Где правительство?
– Кречет на Востоке, – ответил я, – а остальных интернировали в своих кабинетах.
– Интернировали? – переспросил кто-то. – Это что ж, расстреляли? Или повесили?
– Пока только заперли, – пояснил я. – Вешать собирались завтра. У вас, как я вижу, сил хватит.
В ворота вваливались все новые толпы, неслись, огибая нас, молодые парни оглянулись и поспешили к Кремлевскому дворцу, а один из этих старших кивнул:
– Не получится у них, Никольский. Айда, ребята!
Я крикнул вдогонку:
– Что-то мне ваше лицо знакомо. Вы, случаем, не слушали мои лекции?
Тот удивился:
– Лекции? А ты что, и лекции уже читал? Даешь!
– А откуда, – крикнул я в спину, – вы знаете мое имя?
Он крикнул от самых дверей:
– В финале... В полутяжелом... Ты мне еще бровь...
Его внесло в разбитые ворота. Слышно было, как застрочил пулемет, в ответ раздались выстрелы. Многотысячная толпа, заполонившая весь Кремль, с готовностью начала стрелять по окнам, не давая высунуть и палец.
Я забрался в машину, начал выворачивать руль:
– Поехали. Здесь зрелище не для тебя.
Она зябко повела плечами:
– Да, эти в благородный плен брать не будут.
– Думаю, никакая экспертиза не опознает, – согласился я. – Но кто идет за шерстью, рискует вернуться стриженым.
В воротах было столько навалено трупов, что пришлось вылезти, оттащить самые-самые, но и потом в двух местах правую сторону подбросило, послышался крякающий звук, словно давили огромные орехи. Стелла побледнела, полузакрыла глаза.
Я приспустил окно с ее стороны. Похоже, ей в самом деле стало лучше, ибо, не поднимая век, произнесла слабо:
– Лектор... в полутяжелом...
Я ткнул пальцем в кнопку, стекло послушно поползло вниз. Машина неслась бесшумно, справа убегал и пропадал за спиной тротуар с перевернутыми урнами, выбитыми витринами. Ветер тащил по асфальту клочки бумаг, красные и желтые листья. Дважды видели группки мужчин, в руках и за плечами винтовки. Кое у кого на голове зеленые повязки, но, судя по реакции остальных, безповязачников, это были не мусульмане, а просто ухари вроде панков. А может, и в самом деле мусульмане.
Когда свернули за гостиницей, где въезд на площадь Ногина, снова услышали частый сухой треск. Из-за поворота показалась толпа человек двести, все дружно палили из винтовок и ружей по окнам и крыше массивного дома сталинской постройки. Окна зияли чернотой, было видно, как на стенах брызгают мелкие бурунчики, словно бьет косой дождь.
– Сумасшедшие... – прошептала Стелла.
– Еще бы, – согласился я. – высадить своих коммандос – разве не сумасшествие?
Она бросила злой взгляд. Похожа, она имела в виду что-то другое.
Я медленно вел машину, обалделый и ошарашенный настолько, что разжалуй меня из академиков в слесари, смиренно признал бы свою непригодность к прогнозированию. Случилось то, чего не ожидал ни Черногоров, ни американские советологи, ни даже я, такой мудрый и самоуверенный в предсказаниях.
Стелла взвизгнула, прижалась теплым мягким плечом:
– Осторожно!..
Я ощутил, что даже после такой ночи и гонки по городу приятно чувствовать на плече аристократически утонченные пальцы, с длинными ногтями, горячие, от самых кончиков которых по телу побежали невидимые игриво щекочущие струйки.
Машину бросило круто влево, правое колесо выскочило на тротуар, а справа промелькнул обгорелый остов не то мерса, не то бээмвэ. Мне почудился темный силуэт, склонившийся головой на руль, но останавливаться не стал, бедняге вряд ли уже нужен кто-то кроме гробовщика.
Встречных машин было на удивление столько же, как и в любой день. На площади, где в центре расположился Политехнический музей, собралась огромная толпа, слышалась стрельба. Из окон музей вроде бы отстреливались, но в запертые двери грохали торцом фонарного столба. Толпа одобрительно ревела при каждом ударе.
Машины замедляли ход, одобрительно гудели. Подъехал микроавтобус, с охотничьими ружьями в руках выскочили молодые парни. Я успел увидеть, как они прямо на бегу начали с упоением стрелять по окнам музея.
Машина ровно гудела, на скорости ее слегка заносило, дорога чересчур заполнена автомобилями. Я превратился в ком нервов, только бы не врезаться... черт!.. красный свет... ладно, с той стороны никого, успеваем... почти успеваем, сзади навроде бы погнались с мигалкой... ладно, скажу, что когда вдрабадан пьян, то не отличаю, где красный, где зеленый, а если потом доставят в стекляшку и велят дыхнуть, что ж, дыхну... А майору скажу, мол, этот еще соврет что я и на красный проскочил...
Княжна легонько взвизгивала на поворотах. Глаза расширились, она уже потеряла весь аристократический лоск, когда на всех и все смотрят свысока, рядом с таким грубым ублюдком каждая женщина забывает, что она крутой бизнесмен, политик или королева – мне то по фигу, я просто гнал и гнал, ибо хоть какой же русский не любит быстрой езды, но ездят быстро только американцы по их выверенным дорогам, но под моими ногами не удалая тройка, а мощь шестисот коней, и я несся как снаряд, почти не успевая крутить баранку.
– Ты своих не увидишь! – вскрикнул рядом панический голосок.
– Размечталась, – процедил я.
– Сбавь скорость!
– Куда уж сбавленнее...
Обостренное чувство очень взрослого человека, что приходит на смену убывающей реакции и физической силе, подсказывало, где какой дурак выметнется с соседней полосы, какой уступит, а какой продержится до последнего. Я уже знал, чего ожидать на перекрестках, что выскакивают навстречу чаще плакатов с призывом голосовать за московского мэра, а чего ждать от боковых улочек.
Она оглянулась встревожено:
– ГАИ.. отстали... но не сильно.
– Отстанут, – процедил я.
– Наверняка уже передали по рациям! Нас задержат у ближайшего поста!
Непроизвольно сказала «нас», даже не заметив оплошности. Что-то фрейдистское, когда такое заносчивое готово идти за тобой хвостиком, ибо ты – зверь с дубиной... это я-то зверь!.. ведь самка инстинктивно выбирает зверя позвереистее...
Нога сама ударила по тормозам, машину занесло, самка взвизгнула, ее шарахнуло о дверцу, слева жестяно взвизгнуло. Лоха, который до последнего не уступал дорогу, унесло в сторону. Похоже, его выбросило на встречную, да черт с ним, их на земле уже шесть миллиардов.
Мимо неслись дома этой кривой цивилизации, на тротуарах стоят кривые столбы, на троллейбусных остановках согнутые кривые люди, поперек улицы висят кривые плакаты.
Ничего, всех выравняем.
Над головой промелькнул и унесся, как птеродактиль, гигантский мост окружной дороги. Мы вынеслись за пределы Москвы, автотрасса пока что широчайшая, здесь уже город, хотя по картам пока еще нет, но телефоны с московскими номерами, народ ездит на работу вовнутрь кольца окружной дороги...
Я жал и жал на газ, едва удерживал руль. За окружной машин на удивление мало, почти нет, народ благоразумно отсиживается по норам, чтобы узнать, в какой цвет выкрашивать машину, цеплять ли серп и молот или двуглавого урода, а то и выкапывать партбилет.
Из-за леса вылетело навстречу открытое пространство, серое небо и темная земля, а далеко впереди виднелись домики разной величины, поставленные на одинаковом удалении друг от друга. Среди них выделялись и трехэтажные монстры, широкие, как боярские усадьбы, но мою дачу скорее можно принять за курятник: бревенчатый, один этаж, всего три крохотных комнаты, на участке цветы и заросли малины, никаких гаражей, никаких строений, разве что в дальнем уголке двора совсем крохотный домик летней кухни.
