Юрий Никитин - Империя Зла
– Везде вывески, – буркнул я, изучая панель с кнопками и тумблерами. – «Требуются слесари, токари, строители метро...», а у нас безработица!..
– Ну и что?
– Среди токарей смертность ниже.
Колеблясь, я нажал кнопку со значком "1", только бы это не значило самое дно. Тело сразу отяжелело, я ощутил, как отвисает нижняя челюсть, а под нею наливается тяжестью и растет огромный зоб, как у большой старой жабы. Стелла промолчала. По моей странной логике футурологи должны быть бессмертными вовсе, но когда лифт поднимется, меня там ждет вовсе не бессмертие...
В кабине потемнело. Я перевел дыхание, сказал, бодрясь:
– Похоже, тебе еще придется потаскаться за мною, лапочка. Как видишь, убить меня не так-то просто.
Из темноты послышался ее быстрый ответ:
– Тебе просто везло!
Я хмыкнул:
– Как сказать, как сказать...
– А что, нет? Не может один... такой вот, выйти победителем в схватке против тренированных омоновцев!
– Но я же вышел?
Она не сдавалась:
– Я же говорю, повезло!
Я хмыкнул, но промолчал, ибо даже ученому с мировым именем не хочется говорить молодой и красивой женщине о своем возрасте, который как раз и дал нужное преимущество. Эти двадцатилетние натренированные парни не могут знать, как думает и что чувствует пятидесятилетний, им это еще предстоит... если доживут, конечно. А я был и десятилетним, как они когда-то были, и двадцатилетним, как они сейчас, и тридцати-, и сорока-, и вот сейчас я просто чувствую или знаю, как мыслят эти пока еще простейшие мозги, куда пойдут, что сделают, за какой угол повернут и в какую сторону натренированно и мгновенно посмотрят, картинно выставив перед собой пистолет в обеих ладонях.
Они действуют по лучшим в мире инструкциям, но я как раз из того теста, которое пишет эти инструкции, ломает общепринятые системы, строит новые, ниспровергает, снова строит. Я вижу наперед их простенькие мысли, а им мои – пока слабо.
По ее лицу неожиданно проскочили сверху вниз полосы света. На миг я увидел ее лицо таким, какое оно есть: милое и перепуганное, в глазах страх и странная жадность успеть все увидеть и ощутить в этом предательском мире.
– Повезло, – согласился я с неловкостью, словно подглядел за нею... нет, не раздевающейся, сейчас это продемонстрируют без тени смущения, а копающейся в носу или в заднице, – так повезло. Значит, счастливый я. Это еще лучше.
– Почему?
– Значит, бог меня любит. А любят правых, верно?
Она огрызнулась:
– Скажи еще, крайне правых.
– В этом случай я крайне левый, – сообщил я. – Левее меня только Ева, которую создали из левого ребра, и само Зло, которое вылезло из левого уха Творца.
Тело уже охватывала смертельная усталость. Все-таки я хладнокровно перебил... ну, пусть не хладнокровно, но во мне осталось нечто и от того человечка старого мира, когда убивать еще нехорошо, когда можно только в тюрьме по закону о тяжких преступлениях, с отстрочками и апелляциями, да и то вроде бы казнь отменили...
И еще поднималось смутное ощущение, что где-то просмотрел еще одну ошибку. Чего-то еще не учел. Понятно, сверхтренированные омоновцы не ожидали, что немолодой ученый, академик, вдруг да решится на отпор, к тому же этот пистолет нового поколения помог... но все же, все же не должен я со всей своей проницательностью и заглядыванием в будущее пройти таким победным маршем из самых глубин кремлевских подземелий к самому выходу!
Но я все тот же. Значит, что-то неладное у противника.
– Скажи честно, – спросил я, – чего ты за мной увязалась?
– Хочу не пропустить, как тебя убьют, – сказала она очень искренним голосом.
Сверху начал шириться свет. Я пригнул ее к полу, сам пригнулся, прячась за железной стенкой лифта. В кабине стало ярко, как на сцене, пол попытался подбросить к потолку. Я сжался, не привык к таким резким переходам от перегрузки к невесомости.
Из комнаты донесся усталый голос:
– Что там такое?
И второй голос, помоложе:
– В лифте никого, товарищ капитан.
– А, черт!..
– Погнать обратно?
– Черт... Пусть стоит. Нужно будет, сами заберут.
Затем я услышал приближающиеся шаги.
Глава 45
Стелла упиралась мягким теплым боком, не дышала. Я тоже задержал дыхание, резко поднялся, одновременно нажимая на курок. Автомат затрясся, пытаясь вывернуться из рук. По ушам ударил грохот. Широкий парень в комбинезоне защитного цвета задергался, на груди появились рваные дыры, оттуда с готовностью выплеснулись красные струйки.
Я поспешно сместил дергающийся ствол чуть в сторону. В глубине комнаты вскочил человек, омоновец наконец рухнул навзничь. Автомат в моих дернулся в последний раз, человек отшатнулся к стене.
В тишине слышно было только мое хриплые дыхание. Дрожащими пальцами я поменял рожок, открыл дверь. Стелла выскользнула следом. Под стеной лежал, пытаясь приподняться на локоть, офицер, которого называли Петровым. Лицо его были перекошено болью, из груди и живота тоненькими струйками текла кровь.
Я подбежал, держа его лицо на прицеле, готовый в каждый миг нажать на курок. Расширенные глаза отыскали мое лицо. Он прошептал:
– Я ранен...
– А ты ждал ордена? – спросил я люто.
Он поднес к лицу ладонь, обагренную кровью. Глаза еще больше расширились в смертельном ужасе:
– Я ранен!.. Врача!.. Немедленно врача!
– Сейчас, разбежался, – ответил я еще злее. – Тебе что, нечего больше сказать, чтобы я... так и быть, проявил некоторое милосердие?
Глаза его наполнились смертельным ужасом. На губах уже пузырилась кровавая пена, он все еще не понимал, что уже убит, никто не верит в свою смерть, особенно те, кого учили убивать других.
– Вы обязаны... – прошептали его уже холодеющие губы. – Ваш долг... цивилизованного... человека...
– Да на этот ваш долг, – сказал я, – положил...
Я сказал, что я положил, нимало не стесняясь княжны, и где видел этот долг и в какой обуви. Его глаза полны уже не только ужасом, но и отчаянием.
– Я скажу важное, – прошептал он, – но вы должны вызвать врачей... Всех... самых лучших... Вторая группа захвата направлена по домам ко всем членам правительства... На тот случай, если кто из вас... заартачится... в наших руках... ваши семьи...
Я отпрянул, по телу пробежала холодная волна, я снова ощутил, как напрягаются мышцы, а усталое сердце откуда-то черпает силы. Или за счет чего-то.
– Когда? – спросил я резко.
– Одновременно...
Он хрипел, скрюченные пальцы хватали воздух. Я бросился в двери. Княжна вскрикнула:
– А милосердие?
Я обернулся:
– Ах да...
Автомат коротко встряхнуло, грохот еще метался по комнате, отпрыгивая от стен, сшибаясь с эхом, а я уже повернулся и побежал к выходу, это уже совсем рядом, близко, осталось только подняться по коридору, а там двери к солнцу и ветру... Краем сознания я знал, что встречу, скорее всего, град пуль в упор, вряд ли успею даже нажать курок, но это знал футуролог, академик и все такое, а бежал по коридору мужчина... может быть даже не мужчина, а первобытный зверь, который обязан защищать семью, детенышей, стаю, племя, народ...
Княжна догнала, бежала молча, только когда впереди замаячила широкая дверь, я услышал сзади горький упрек:
– Это и есть твое милосердие?
Я ответил, что сейчас выстрел в голову и есть удар мизерикордией, но потом понял, что ответил лишь в мыслях, ибо отвечать на любой вопрос – рефлекс воспитанного человека, а на самом деле я добежал и ударился в дверь, в последний миг со смертным страхом поняв, что все бесполезно, эта ж дверь открывается по особому коду, сам видел...
Тяжелая, как сейф, дверь чуть сдвинулась. Не веря себе, я налег плечом, уперся ногами. Дверь медленно начала открываться. В щель ворвался солнечный луч, прорезал полумрак, в нем, как в луче прожектора, заплясала пыль. А из внешнего мира донесся частый сухой треск, словно гигантские руки одновременно раздирали сто тысяч просушенных простыней.
За спиной послышался потрясенный голос:
– Ничего не понимаю...
Я тоже не понимал, почему меня не встретили автоматной очередью, почему не перехватили раньше, почему в предбаннике только омоновец и этот, который Петров. Но плечо мое уже дожало дверь, я всего на миг высунул голову, разом охватывая всю площадь, все те же желтые листья, несомые ветром, словно я не пробыл целую вечность в кремлевских подземельях, не убивал, не бегал по коридорам с убивающим железом в руках.
Из-за дальней церквушки высовывался нос или корма зеленого как ящерица бронетранспортера. Там громыхало, тяжелый корпус содрогался, покачивался, но выстрелы пушки тонули в чудовищном треске, который я не сразу определил как обыкновенные выстрелы... если бы мог поверить, что тысячи людей одновременно стреляют из охотничьих ружей и пистолетов.
Внизу, прямо за мраморными ступеньками, застыли автомобили. Все черные, внушительные, разных марок, в одном из них даже дверца приоткрыта. Я ожидал увидеть торчащие ноги водителя, они почему-то все сразу впадают в сон, едва машина останавливается, но за рулем, как и в салоне пусто...
