Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Дневник… Какие-то карты… Письма… А в кармашке…

— Да, как всегда, — пожал плечами Тахир Мурадович. — Кожаная куртка, потертая такая… Оранжевая каска, высокие сапоги… Молоток и планшет…

Я почти не слушал его. Вытащив из кармашка осколок ивернита, замер — и любовался.

Это был фрагмент круглого столбика, идеально срезанный поперек. На срезе местами сохранилось покрытие из тускло серебрящегося металла.

И что-то там еще было, в заветном кармашке… Целлофановый пакет. А в нем… Какие-то микроскопические шарики, вроде черной икры, и той же расцветки… Серебристые чешуйки… Волокна или проволочки — я сразу же вспомнил рассказ Дворского.

Отмерев, отдышавшись, спросил:

— А как вы, вообще, познакомились?

— По долгу службы! — грустно улыбнулся военврач. — Солдаты нашли Ивернева у подножия Карабиля, на берегу. У него были все признаки змеиного укуса и симптомы нервной интоксикации — глаза «в кучу», спутанность речи, икота и слюнотечение. Правда, пока его довезли до заставы и положили в лазарет, интоксикация ослабла, остались только отпечатки змеиных зубов и покраснение на месте укуса. Через пару часов исчезли и они… Я, помню, убедил себя тогда, что чудаковатый геолог полностью иммунен к яду гюрзы и кобры. Однако у Ивернева больше суток сохранялось некое странное состояние… М-м… Как бы вам… Тогда я объяснял его, как одновременное действие ЛСД и пентотала натрия! Я даже велел перетащить вещи Ивернева из его палатки в каморку рядом с лазаретным изолятором. Пациент буянил, то тыкал мне под нос осколок какого-то цилиндрика… из серого стекла, или из полупрозрачного камня с блесткой на торце, и с жаром утверждал, что «это был лазер»… то плакался, что четырнадцать лет назад бросил невесту, а теперь ему белый свет не мил, и как ему хреново без нее… На третий день я выписал Славу, и он поселился у меня. Мы подолгу вели беседы, спорили обо всем на свете. У него были свои беды, у меня — свои… О-хо-хо… — вздохнул военврач, кончиками пальцев поглаживая чемоданчик. — Это старый «дипломат» сына. Память… А бумаги Ивернева отдадите Наталье Мстиславовне, хорошо?

— Хорошо, — кивнул я, с легким стыдом ощущая в кармане увесистый намыв в пакетике и обломок ивернита. — Прямо сейчас и переложу, — сказал с готовностью, — в рюкзаке полно места. Пусть у Наташки хоть что-то будет от отца…

Тут со двора донеслись громкие голоса, и в дверь постучали.

— О, рабсила прибыла! — хихикнул Тахир Мурадович, и крикнул на редкость молодым голосом: — Входите, открыто!

Ввалилось четверо дюжих парней во главе со старшим сержантом Кетовым. Кетов ухмыльнулся и отрапортовал:

— Готовы оказывать бескорыстную помощь советской науке!

— Вольно, — скомандовал я. — Вы пешком или на колесах?

— Товарищ майор дал «шишигой» попользоваться! До вечера.

— Нормально. Рустам!

— Ась? — донеслось из глубин дома.

— По машинам!

Пришлось сделать крюк, чтобы форсировать Мургаб. Вода шла перекатом через каменистый брод, с шумом омывала колеса, захлестывая и бурля. Лишь однажды вездеходная «шишига» дрогнула под напором реки, но рявкнула мотором, и выбралась на берег, хрустя галькой. Круча из песчаника ушла в небо…

— Етта… — Вайткус, приставив ладонь козырьком ко лбу, всё пытался разглядеть «единственный вход». — Туда, наверное, только сверху и попадешь!

— Да! — кивнул Тахир Мурадович. — По веревочной лестнице. Раньше был еще один ход, очень широкий — по нему два верблюда бок о бок пройти могли. В Екедешик прятались басмачи, шпионы, контрабандисты, и чекисты подорвали ход… где-то в тридцатых… — он огляделся. — Видите промоины? А вон вода выбивается… Обвал где-то здесь был… Да-да! Вон те два камня, я их помню! Случился оползень, порода осела — и вскрыла проход…

— Не двигайтесь, Тахир Мурадович, — очень спокойно выговорил я, плавно приседая. Саперная лопатка здесь не поможет, а вот штык-нож…

Я нашарил на поясе у сверхсрочника Глебского рукоятку, и потянул.

— Ч-чего? — обалдел погранец.

— Ти-хо!

Там, где мы стояли, песчаник, видимо, подмытый вешними потоками, прятал глубокую нишу. В ее тени плавно разворачивала тяжелые кольца громадная змея. Я не знаток, но, по-моему, это была гюрза — она не шипела, не раздувала капюшон, а хладнокровно выжидала, готовясь к броску, сжимая себя, как витки пружины. И разжала!

Чешуйчатое тело метнулось, как брошенное копье — ромбическая голова ощерила пасть, блеснули два кривых клыка с дрожащими каплями яда на острых кончиках. Вот-вот вопьется военврачу в ногу ниже колена…

Но я был быстрее. Лезвие ножа, хоть и туповатое, со свистом полоснуло воздух, отсекая змеюке голову.

Хвост хлестнул в агонии, туловище закорчилось в извивах…

— О, Аллах! — выдохнул военврач-атеист, бледнея впросинь.

— Здоровучая какая… — выдохнул Кетов. — Метра три точно!

Я вернул сверхсрочнику его штык-нож, а он, с восторгом глядя на меня, спросил стесненно:

— А башку ее… Можно, я башку заберу?

— Забирай, — улыбнулся я. — Только гляди — клычки!

— Моя школа! — похвалился Рустам, с гордостью шлепая меня по плечу. Я скромно смолчал…

— Уф-ф! Миша, спасибо! — сказал Тахир Мурадович слабым голосом. Кряхтя, он присел. — Ну, да! Вот и проход! Узковат, как кошкин лаз, но ничего, дальше будет посвободнее — до самого завала! В семидесятом сюда можно было зайти в полный рост, а сейчас замыло… Айда, ребята!

— Э, нет! — притормозил Дворский энтузиастов, и подтащил мешки с горняцкой амуницией. — Каски — на головы! Фонарь цепляем на каску, аккумулятор — на ремень!

— А цэ шо таке? — пограничник Луценко поднял за ремень увесистый черный цилиндр величиной с двухлитровый бидончик.

— А цэ «спасатель», — серьезно ответил Федор Дмитриевич. — По-всякому, знаешь, случается. Вот, завалит если, «спасатель» даст кислород… минут на тридцать-сорок, и не задохнешься, пока тебя откапывать будут. Надевай!

Экипировавшись по всем правилам, мы полезли в «кошкин лаз».

— Точно, проход… — пыхтел Кетов. — Задний!

— Тут аж две галереи! — донесся глухой голос Дворского. В темноте мелькнул слабый свет фонаря. — В той, что справа — завал! Я иду по левой, здесь протока!

— Понял, Федор Дмитрич! Осторожнее там…

— Я чту ТБ!

— Разгребаем, парни!

Лучи налобных фонарей замельтешили впереди, скользя по сводчатому потолку, стесанному явно не природой, и вот подрагивающий свет уперся в комковатую осыпь.

— Отгребайте, — заблеял военврач, — отгребайте!

Заширкали саперные лопатки, и куча дрогнула, поддалась нашим усилиям. Миновал час — и молодецкое хэканье сместилось в область задышливого сопенья.

— Тут что-то есть! — сорвался голос Кетова.

— Где? Что?

— Да вот… Щас… Молоток!

Лучи скрестились на геологическом молотке. Даже рукоятка цела.

— Верным путем гребем, товарищи!

— Ха-ха-ха!

— Э! До самого низа счищаем!

— Да я до самого, това-арищ старший сержант…

— Цыц, салабон…

Притомившись, я вернулся к перекрестку, и зашагал левой галереей. Свода, как такового, не имелось — неровные стены смыкались клином высоко вверху. Впереди мазнуло светом.

— Федор Дмитриевич!

— Туточки я… — натужно донеслось до меня. — Дальше скала, целик! А тут вода вырыла яму, и все тяжелое, вымытое из песчаника, оседает, как в лотке старателя! Вы только гляньте!

Я подошел ближе и склонился. На ладони геолога тускло поблескивал шестигранник.

— Гафний! — возбужденно выдохнул Дворский. — А уж от чего такая деталь, понятия не имею! Это тот самый рудник, на который вышел Ивернев-старший! Возможно, древние таскали отсюда золотые детальки! Как успехи, кстати?

— Молоток нашли, — доложил я. Подумал, и достал из кармана обломок ивернита. — Как вам? Это было в личных вещах Ивернева, он жил у Тахира Мурадовича…

— О-о! — восхитился геолог. — Значит, всё правда! Всё сходится!

Я опустился на колени, закатал рукав, и пошарил рукой на дне. Камни… Камешки… Крошево…