Герман Романов - Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала
— Прошу, не горячитесь, господа, — русский язык генерала был почти безукоризненным. А именно на нем шли переговоры, благо все собравшиеся за столом знали, кто лучше, кто хуже, великий и могучий.
— Верховный Правитель адмирал Колчак волен двигаться по железной дороге, когда ему заблагорассудится. Вся проблема в партизанах, которые контролируют железную дорогу. А потому литерные поезда необходимо сопровождать бронепоездами с чешской охраной. Ведь так, господа?!
— А также вернуть обратно захваченные у адмирала паровозы!
— Паровозы были временно взяты, и сейчас в них надобность отпала. Они будут сегодня возвращены, и литерные эшелоны продолжат свое движение на восток. Ведь так, генерал?!
— Совершенно верно, — Сыровы просиял лицом, сообразив, что золото от него никуда не уйдет, ведь, в лучшем случае, эшелоны смогут подойти на Иннокентьевскую только через два дня, никак не раньше.
— Вот и хорошо, господа, — голос Ермакова стал любезным. — Надеюсь, вы мне дадите возможность связаться с адмиралом по телеграфу.
— Конечно, — не менее любезно отозвался Жанен, — и послам необходимо связаться по телеграфу.
— Я рад, что у вас есть связь с Нижнеудинском. Но очень сожалею, что не могу оказать ответную услугу — связь постоянно прерывают красные партизаны на перегоне между Мысовой и Верхнеудинском. Наши американские союзники снимают караулы и готовятся к эвакуации из Сибири. Свои части полковник Морроу уже вывел из Слюдянки и начинает выводить из Танхоя. Американцы даже отогнали в Михалево целый эшелон с оружием для чешских войск. Хорошим оружием были вооружены ваши солдаты, пан генерал. Сибирской армии оно очень пригодится, — Ермаков внутренне засмеялся, вот теперь генералов проняло по-настоящему, они даже спали с лица. Да оно и понятно — надежда на американцев растаяла, как дым. — Как только мы займем нашими войсками этот перегон, связь будет бесперебойной. Сейчас я не могу ничего гарантировать. Прошу принять мои искренние сожаления и извинения.
— Я приостановлю на сутки движение наших эшелонов у Черемхово. Надеюсь, этого времени достаточно для проведения переговоров между Советом послов и Сибирским правительством, — генерал Сыровы заговорил подчеркнуто равнодушным тоном, но его стиснутые до побеления костяшек кулаки свидетельствовали о совершенно ином — чех был вне себя от ярости.
— Этого времени совершенно достаточно, тут мы с вами согласны, пан генерал. Позвольте откланяться, господа, до завтра. Честь имею! — Ермаков встал со стула, и они со Степановым быстро вышли из вагона…
(30 декабря 1919 года) Порт Байкал— Константин Иванович, приехали, — голос поручика Белых достучался до сознания с первого слова, и Ермаков открыл глаза.
Что за гребаная жизнь пошла — за семь здешних дней он больше трех часов в сутки не спал. Только закроет глаза и провалится в черное забвение, как тут же будят — иди, раб Божий Костя, верши свои дела…
Ермаков плеснул теплой водой на платок, наскоро протер лицо. БМВ по уровню комфорта превосходил все его бронепоезда — отопление, приличная шумоизоляция, внутреннее освещение, вот только спать пришлось на снарядных ящиках. Но тут ничего не поделаешь, не предусмотрены койки в тесном броневагоне, у него совершенно другое предназначение.
Хлебнув голого кипятка из кружки, ротмистр медленно закурил папиросу и вопросительно посмотрел на командира дивизиона.
— Генерал Скипетров в третьем вагоне. С «Ангары» просигналили фонарем — «мы готовы». Может, я пойду с вами?
— Нет, работаем по плану. Но если что…
— Мы эти эшелоны в труху смешаем, ваше превосходительство. Если что, падайте на пол, я из пулеметов по окнам пройдусь, а потом десант скину. Не беспокойтесь, ваше превосходительство, не подведем.
— Ну и хорошо, Петр Федорович, — Ермаков крепко пожал руку поручику, нырнул в отдраенную броневую дверь и спрыгнул на снег.
Прямо напротив его застыл длинный эшелон из пассажирских вагонов и теплушек — в окнах ни огонька. Ермаков посмотрел на часы — ровно пять утра, самый сладкий сон. Спят все, и лишь несколько замерших часовых стоят вдоль длинной вереницы вагонов.
— Ротмистр Арчегов. К генералу Скипетрову, — услышав фамилию, часовой, совсем еще молодой паренек в папахе с башлыком, тут же затарабанил в вагонную дверь. Через пару минут дверь открылась, и в тамбуре появился офицер в накинутой на плечи шинели.
— Поручик! Доложите генералу, что прибыл ротмистр Арчегов. Да в вагон пускайте, холодно стоять! — командирский рык Ермакова сделал свое дело, и офицер отскочил в сторону, настежь открыв дверь. Константин поднялся и очутился в прокуренной теплоте вагона.
— Извините, господин ротмистр, я немедленно разбужу генерала. А вы посидите здесь, — Ермаков улыбнулся — все так же, как у него в штабном, только комендантом здесь сидит целый офицер, а у него унтер. Присел на топчан, достал папиросу и закурил.
В вагоне сразу началась легкая суматоха, послышался заспанный женский голос: «Леня, что случилось?»
В ответ мужской голос что-то невнятно сказал и тут же начал отдавать какие-то приказы. Вот только расслышать ничего Ермаков не смог, больно тихо говорил генерал. А потому Константин продолжал безмятежно курить, готовясь к первой части «Марлезонского балета», так он заранее окрестил подготовленную операцию.
— Господин ротмистр, вас ждет генерал Скипетров, — поручик смотрел на Арчегова выжидающе, но вот блеск в глазах Константину не понравился, так всегда смотрят на того, кому предстоит сильно огрестись неприятностями. А это хорошо, ибо латиняне в свое время оставили очень хороший афоризм — «кто предупрежден, тот вооружен».
Штабной вагон был почти полностью аналогичным — четыре купе подряд, и офицер открыл перед ним дверь в просторный салон. Посередине стоял стол, за которым сидел генерал с белым Георгиевским крестом на груди.
Волевое лицо, зачесанные назад черные блестящие волосы без седины, на вид лет 35, не больше. Уверенный взгляд самодовольного человека ощупал Ермакова, и у того засосало под ложечкой. Примерно так ощупывают барышники коней, прежде чем купить. Худой взгляд у генерала, плохой, благородством манер не пахнет.
— Проходи, ротмистр, садись на стул. Поговорим, — улыбка кривая, доброжелательством от голоса генерала отнюдь не пахло.
Скорее, там была плохо скрываемая ненависть. И прием соответствующий — ни тебе «здравствуйте» и сразу на грубое «ты». У Ермакова стал закипать гнев в груди — как он ненавидел такое начальственное хамство, от дикой Московии, в холопстве погрязшей, пришедшее: «я начальник — ты дурак, а ты начальник — я дурак».
— Здравия желаю, ваше превосходительство, — вежливо козырнул ротмистр, сделав вид, что доволен столь нелюбезным приемом, и уселся на стул.
«Та-а-к! Чего же ты, мил человек, столь не весел? — невозмутимо посмотрел он на Скипетрова. — Я же тебе Иркутск на блюдечке с голубой каемочкой принес! В зубах, практически, разве что хвостом не виляю!»
Ермаков продолжал играть согласно плану: улыбка, несколько виноватая и несколько заискивающая перед столь высоким чином, вид в высшей степени беспечный, «лихой и придурковатый», согласно наставлениям Петра Первого для нерадивых подчиненных.
Скипетров же, напротив, глядел волком: злоба на удачливого выскочку вперемешку с лютой завистью к его, ермаковской, победе читалась не только в глазах, но и во всем его облике.
«Ну и что ты будешь Семенову говорить? — Ермаков продолжал улыбаться, еще больше распаляя Скипетрова. — Примазаться ко мне сейчас не удастся, я сам уже с усами! Твои полномочия командира закончились, так и не начавшись! Очень сильно я сомневаюсь, что ты хмур оттого, что я Семенова в прямом смысле слова подвинул с нашим Сибирским правительством. Не о приказах Семенова ты сейчас думаешь, а о том, как свою шкуру сберечь! Есть, правда, еще возможность проявить себя…»
Тут за спиной открылась дверь, и вошли гурьбой, судя по топоту и сопению, человека три, не больше. Константин улыбнулся — как он и предполагал, встреча будет далеко не ласковой.
— Ты чему улыбаешься, иуда! — угрожающе произнес генерал и наклонился над столом. — Ты за сколько своего атамана продал?!
— Я не понимаю, о чем вы говорите, ваше превосходительство, — дрожащим голосом произнес Ермаков, и тут же на его погоны легли крепкие лапы, а в спину уткнулось что-то твердое, судя по всему, револьверный ствол. Локти прижали к телу, чьи-то бесцеремонные руки тут же вытащили из кобуры «кольт». Затем с треском с его плеч сорвали погоны.
— Не придуривайся, предатель, а то хуже будет, — сиплый голос зашептал на ухо, запах гнилых зубов вызвал тошноту. Это что ж за сифилитик у генерала служит — Ермаков чуть передернул плечами от брезгливости.
![Карочка — [email protected] - В день, когда магия замрет](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
