Сергей Арбенин - Дети погибели
Антоша сидел перед осколком зеркала в маленькой полуподвальной комнатке. Глядел на своё белое лицо, запавшие глаза. На столике рядом с зеркалом горел огарок свечи. А на краю столика – раскрытая растрёпанная книжка.
Антоша начал прилаживать на голову чёрный лохматый парик: соорудил его сам, из старой шапки, найденной в сарае у хозяина, сдавшего ему эту каморку.
Одновременно он поглядывал в книгу и монотонно, но старательно выговаривал:
– Мчат-ся ту-чи. Вьют-ся ту-чи.
Не-видим-кою лу-на
Осве-щает снег ле-ту-чий;
Мут-но не-бо, ночь мут-на…
Он пытался научиться связно говорить, а заодно сгладить свой малоросский выговор.
Приладил парик, прикрепив его булавками-невидимками к собственной шевелюре. Вытащил из ящика стола бороду. Такую же чёрную, как парик, с завязочками. Подумал. Отцепил парик и начал подвязывать бороду.
– … Хоть убей, сле-да не видно…
Сби-лись мы. Што де-лать нам?
В по-ле бес нас во-дит, вид-но,
Да кру-жит по сто-ронам…
Подвязал бороду, снова начал прилаживать парик.
– … Сколь-ко их? Куда их го-нят?
Што так жа-лоб-но по-ют?
До-мо-во-го ли хо-ро-нят,
Ведь-му ль зам-муж вы-да-ют…
Приладил, подколол булавками. Надел на парик крестьянскую шапку.
– Мчат-ся бе-сы рой за ро-ем
В бес-пре-дель-ной вы-ши-не,
Виз-гом жа-лоб-ным и во-ем
Над-ры-вая серд-це мне…
Снова сунул руку в ящик стола. Достал очки в простой проволочной оправе. Нацепил, и тут же снял. Поглядел на дужки, слегка распрямил их. Пощупал ухо под париком. Снова надел очки.
Наклонился к зеркалу.
И замер.
Из мутного Зазеркалья на него смотрели Илюша с Петрушей. Только – молодые.
– Мчатся бе-сы… Рой… за роем… – отчётливо выговорил он. – Мчатся бе-сы… рой за ро-ем…
Помолчал, поправил очки.
– Рой-за-ро-ем…
Вздохнул, послюнявил огрызок карандаша и принялся чернить брови.
– Усих… усих… зароем…
* * *
ШАРЛОТТА
БОРОК.
Декабрь 1934 года.
(Эхо 30-х годов 20-го века).
Поздним вечером в кабинет Морозова вошёл офицер НКВД. В новенькой, с иголочки, шинели, в надраенных до блеска мягких яловых сапогах.
– Товарищ Морозов? Николай Александрович?
Морозов, скрывая волнение, привстал.
– Так точно… То есть, собственно, – да.
– Прошу вас собраться: вас вызывают в Кремль. Машина ждёт во дворе усадьбы.
– Что? – не понял Морозов.
– В Кремль, – громко повторил офицер; видимо, подумал, что Морозов по причине преклонного возраста плохо слышит.
– Э-э… – Морозов вышел из-за письменного стола. – Прямо сейчас?
– Сейчас.
– Гм… А что нужно взять с собой?
Офицер удивился, пожал плечами.
– Указаний не было… Да и зачем вам что-то брать? Указание было такое: чтобы, извиняюсь, костюм и галстук. Поторжественней.
Морозов поправил очки, суетливо заметался по кабинету.
– Я понял. Хорошо. Вы здесь подождёте? Или пройдёте в гостевую комнату?
– Спасибо. Я подожду вас во дворе, у машины.
* * *
Во дворе стоял автомобиль чёрного цвета; офицер услужливо открыл заднюю дверцу.
– Садитесь, Николай Александрович!
– Благодарю…
Морозов уселся на непривычно мягкое, и оттого неудобное сиденье.
Офицер захлопнул дверцу, сел впереди, рядом с водителем.
– Ну, поехали, – сказал он водителю. – Да с ветерком!
* * *
Глубокой ночью приехали в Кремль. У Морозова снова слегка кружилась голова от слишком быстрой езды.
Офицер провёл Морозова мимо часовых, вошёл в здание.
К ним навстречу быстро вышел Енукидзе.
– Как доехали, Николай Александрович? Как здоровье?
– Благодарю… Всё хорошо…
– Товарищ Сталин ждёт вас.
И Енукидзе повёл Морозова по ковровым дорожкам, мимо часовых, коридорами и лестницами.
Дверь в кабинет Сталина была открыта.
Увидев Морозова, Иосиф Виссарионович отложил трубку, поднялся из-за стола. Поздоровался за руку, как и в первый раз.
– Рад видеть вас, Николай Александрович, в добром здравии, – сказал Сталин. – Садитесь вон туда, поближе к моему рабочему столу.
Сел сам, взял со стола лист бумаги.
– Вот, ознакомьтесь…
– Что это? – робко спросил Морозов.
Сталин едва заметно усмехнулся в пышные усы.
– Указ о присвоении вам и ещё ряду товарищей звания Героя Социалистического Труда… Завтра этот указ будет опубликован в газетах, а вечером на торжественном заседании состоится и награждение.
Морозов взял указ, начал читать. Строки типографского шрифта прыгали перед глазами.
– Я… – пробормотал Морозов. – Даже не знаю, что сказать… Разумеется, кроме слов благодарности за безмерную заботу партии и правительства… Спасибо! Огромное спасибо, товарищ Сталин!
– Э!.. – пренебрежительно взмахнул рукой Сталин. – Это партия и правительство вам благодарны за многолетний добросовестный труд. Ведь вся ваша жизнь похожа на подвиг: борьба с самодержавием, многолетнее заключение в царских застенках, самоотверженное служение науке…
Сталин помолчал.
– У вас, вероятно, будет нелёгкая ночь…
– Ничего! У меня часто бывает бессонница, товарищ Сталин. Я привык.
– Что ж! Тогда вам не составит большого труда до утра написать краткую ответную речь после награждения и показать её мне. А пока…
Сталин взял трубку, но закуривать не стал, просто пососал мундштук, и начал крутить трубку в руках.
– Пока я хотел бы задать вам несколько вопросов. В продолжение нашего сентябрьского разговора. Если вы помните…
– Да разве такое забудешь! – искренне сказал Морозов, прижимая руки к груди.
Сталин отложил трубку. Слова Морозова показались ему двусмысленными. Пришёл на ум каламбур: «Морозов – сморозил».
Да… Велик русский язык!
– Не беспокойтесь, я вас не задержу… Скажите, Николай Александрович, сколько раз вы были в эмиграции?
– Два раза… товарищ Сталин… – голос Морозова упал.
– Нэ волнуйтесь! Мне просто интересно. Я читал ваши воспоминания. Вы встречались за границей с некоторыми видными деятелями российского революционного движения…
– Да, все эти встречи я описал: Ткачёв, Степняк-Кравчинский, князь Кропоткин… – Морозов сбился: память внезапно подвела.
Сталин подождал продолжения, потом спросил с интересом:
– Ас кем ещё, кроме Кравчинского и Кропоткина, вы встречались в эмиграции?
– Со многими встречался, Иосиф Виссарионович… Например, с Карлом Марксом.
Сталин совершенно по-кавказски поцокал языком от удивления.
– Я просил Маркса передать нам его произведения, которые он сочтёт нужным. Для русского перевода и публикации в революционных изданиях. Карл Маркс дал несколько своих работ, и в том числе «Манифест Коммунистической партии». Его перевёл Герман Лопатин, если мне не изменяет память.
– Вот как? – сказал Сталин. – Вы были тогда членом Интернационала, его центральной секции?
– Да. Меня избрали в Женеве, на закрытом заседании секции. Кроме меня избрали также видного народовольца Саблина, погибшего впоследствии от рук царских сатрапов…
Морозов споткнулся и на мгновение замолчал. Саблин не погиб: он застрелился при аресте. А перед этим, во время перестрелки, получил несколько ранений. Было это, кажется, на конспиративной квартире в Сапёрном переулке… Но вождь спрашивал не о Саблине. И Морозов, переведя дух, начал сбивчиво рассказывать о заседании, о том, что вновь принятых членов встретили рукоплесканиями, о том, как торжественно вручили удостоверение с печатью «Международной ассоциации рабочих».
Сталин слушал молча, не перебивая. Лишь иногда кивал.
Когда Морозов закончил, Сталин начал набивать трубку табаком, из папирос «Герцеговина-Флор», разминая их пальцами.
Пауза затягивалась.
– А ведь вы мне не всё рассказали, товарищ Морозов, – внезапно, с оттенком укоризны, произнёс вождь. И посмотрел на Николая Александровича из-под набрякших век.
Морозов смутился, побледнел.
– Прошу прощения, Иосиф Виссарионович… Память уже подводит…
– Э! – снова пренебрежительно взмахнул рукой Сталин. – Что память? Память тут ни при чём… Вы ведь не только с Карлом Марксом встречались и с Кропоткиным… С Плехановым, кажется, тоже?
– Нет! С Плехановым я не встречался. К тому времени Плеханов уже создал собственную партию, отколовшуюся от «Земли и Воли» – «Чёрный передел». Плеханов был решительным противником террора. И, как ни странно, Вера Ивановна Засулич, стрелявшая в градоначальника Трепова, стала одной из самых активных членов «Передела»… Зачем же ему было встречаться со мной, членом дезорганизационной группы Исполкома?..
– Верно, – отозвался Сталин. – А, кстати, какой псевдоним был у князя Кропоткина в среде так называемых истинных лигеров?
