Влад Савин - Красный тайфун (СИ)
— Вот! — заметил Пономаренко — да только не были вы к тому готовы. Это все равно что с шулером играть — с их пропагандой, собаку съевшей в искусстве полемики и рекламы. Да еще и умело играющей на психологии — после, когда СССР развалили и таиться стало не от кого, об этих грязных приемах уже открыто говорили, и даже пособия издавались, как книжка из вашей библиотеки, о психологической войне (прим — «Психологическая война», изд. Минск, Харвест, 1999 — В. С.). Имели конечно место и отдельные недостатки позднесоветского строя, не отрицаю — но в том‑то и дело, что их общество язвы имело не меньшие! И это было искусство, наше раздуть, свое скрыть — и это им удалось. Причем у нас под ударом оказались именно инициативные, беспокойные, ищущие истинный путь — и ставшие врагами советского строя, сами того поначалу не желая. Раз уж такие как вы в защиту Советской Власти не выступили, а напротив, на площадь выходили, против ГКЧП. Да и после — что вы Отечество защищали, честь вам и хвала. Вот только скажите откровенно, если бы где‑то в девяностые на Россию не Гитлер бы напал, всех перебить, а кто выживет, в рабы — а улыбчивые американцы, раздающие жвачку и куриные оккорочка, и заявляющие, что всего лишь пришли взять свое законное у господ Березовских, а народу подлинную демократию устроить — вы бы воевали решительно, или предпочли бы подчиниться приказу, сопротивления не оказывать?
Я хищно усмехаюсь. Поскольку во сне (или «параллельной» реальности?), уже приказывал, ракетный залп по Штатам в ответ на капитуляцию какой‑то нашей морды якобы президента. Да, военные обязаны подчиняться верховной политической власти — но за одним исключением: если эта власть явно предает свое Отечество. Поскольку долг и присяга перед ним — выше любых обязательств перед каким‑то там Президентом.
— Вы, товарищ вице — адмирал, лучше этого вслух не произносите — произносит Пономаренко — а то, ведь у каждого может свое понимание быть, что лучше для Отечества? Так и некто Саблин, что у вас в 1974 году на Балтфлоте мятеж поднял, мог бы сослаться, «а я лучше, чем правительство, знаю, что для СССР хорошо»? И если так, то отчего же в девяносто первом никто не выступил, порядок не навел?
Я пожимаю плечами. Тогда все казалось иначе. Прежняя власть настолько прогнила, что с ней просто никто не связывал никаких надежд — а «демократия» казалась чем‑то гораздо лучшим. И по восприятию — все сколько‑то яркие личности и правильные лозунги были на «перестроечной» стороне. А на той — сплошь какая‑то серая бездарность. Помню слова, сказанные после моим знакомым, бывшим в том августе каким‑то по счету чином в провинциальном обкоме — «приказом ГКЧП, главноответственным у нас в области был назначен типус, просто славящися своим умением все заваливать и разваливать! Но верный вышестоящему начальству, как собака. Мужики тогда и поняли, что полная жо… ловить нечего — и разошлись по домам».
— Вот! — сказал Пономаренко — а то беседовал я недавно с одним нашим общим другом, это который торпедный гений и убежденный демократ. Он мне тут целую теорию выдал, кто виноват — и отсутствие заинтересованности внизу, и некомпетеность номенклатуры, и загнивание в верхах. Скажу, что в чем‑то он и прав — но я пока что сужу о том, что в нашей прямой компетенции. Конкретно же — сделать, чтобы четвертая, самая многочисленная и реально опасная категория врагов социализма, у нас таковыми не стала! Это я о тех «пассионариях», что в рамках Системы, по чистому недоразумению, выхода себе не нашли. А ведь изначально это наши люди были, вовсе не потерянные — только деликатнее с ними надо было, что‑то прояснить, куда‑то ненавязчиво направить. Жигулина вашего, «Черные камни», я с интересом прочел — ну не глупо ли, мальчишки, еще школу не закончившие, вообразили, что они лучше самого товарища Сталина знают, как страной управлять? Вот скажите, товарищ Лазарев, если бы матроса срочной службы, поставить на ваше место, командира атомной подлодки, что бы вышло? А всем СССР управлять куда сложнее! Ведь правильно Ильич говорил — что каждая кухарка должна понимать, как управляют государством — чтобы решения Советского Правительства не вызывали сплетен и кривотолков, чтобы доверие было! Жалко, если этих мальчишек и тут придется… надеюсь, до того не дойдет. Эти имена на контроле — а если другие так же думают, и сделают? Вот и придется всю проблему, в самом общем случае, решать! И хирургическими методами, в самом последнем случае — но и тогда повернуть, чтобы вышли не герои — мученики, а позорище. В общем, работы непочатый край — Анна Петровна уже знает, она тут хорошо поработала, на культурном фронте. Однако же, как я вижу, и в вашей истории и книжки, и фильмы очень хорошие, правильные и талантливые, выходили, и про ужасы капитализма наши советские люди были наслышаны — и не помогло? Значит не все сделали, что нужно!
И это было — как выразился мой друг из Мурманска (который в конце двухтысячных микро — олигархом стал, а когда‑то мы, старлеями, в одной каюте обитали), «лишь пожив в капитализме я понял, что все, что писал журнал „Крокодил“ про его звериный оскал, это истинная правда». В девяносто первом это казалось абстракцией, все верили в что‑то «с человеческим лицом». А марксизм — ленинизм превратился в набор мертвых догм, смысла которых не понимали даже сами партийные. Что и стало причиной катастрофы: если западное общество стабильно при среднем обывателе, то социализму — коммунизму жизненно важно движение вперед за высокой Идеей. А ее‑то и не стало — и пошло брожение с гниением.
— Это и будет нашим делом: чтобы такого не случилось — сказал Пономаренко — и вы, товарищ Лазарев, не отворачивайтесь, «наше дело флотское, а о прочем пусть те, кто надо, позаботятся». В той истории вы так же думали, и этот свой долг исполнили, раз не бомбили нас как Сербию — ну а в общем остатке что вышло? Да ведь и на Дальнем Востоке не одними флотскими делами занимались?
Ну, там был случай особый. Поскольку по существу, на территории Приморья, Сахалина, Камчатки и Курил у меня была верховная власть (как положено, в местностях, объявленных на военном положении). И приходилось в том числе гражданскими, и хозяйственными вопросами заниматься — на уровне хотя бы «вникай, что подписываешь». И, особенно после случая с Щ-139, всерьез озаботиться вопросами быта и отдыха личного состава. Поскольку когда у людей нет нормального отдыха, а лишь «водку пьянствовать и беспорядки нарушать», то это прямой подрыв боеспособности флота: отчего факт, что технике нужно обслуживание, любому дураку понятен, а офицеры и матросы должны быть как бессмертные и неустающие роботы, на сознательности и энтузиазме?
— И в будущем вам, товарищ вице — адмирал, забывать о том не следует ни в коем случае — назидательно сказал Пономаренко — думать не только о тактике и о железе. Но и о том, что служить на флот приходят наши советские люди — и важно, чтобы матрос Иван Петров, отслужив свои пять лет (прим. — в нашей истории, срок службы в ВМФ был 5 лет до 1949 года, затем 4 года до 1968, и лишь после, три — В. С.), вернулся в родную деревню, не только гордясь своей службой, но и более убежденным сторонником коммунистической идеи! Потому, партийно — политическая работа должна быть поставлена на должную высоту, а не просто газетки матросам читать и за нравственностью комсостава следить! Если таких «петровых» через флот за год проходят сотни тысяч, а за десятилетие, миллионы? Может быть, какие‑то вопросы и лежат вне нашей компетенции — но в любом случае, наверх их должны выносить мы. Товарищ Лазарев, привыкайте, что вы теперь не вольный корсар, а представитель военного и государственного аппарата СССР. И старайтесь мыслить соответственно. Не знаю, что товарищ Сталин решит — но очень может быть, что вам на ТОФе придется еще побыть какое‑то время. По крайней мере, пока там спокойно не станет. С Китаем вопрос еще не решен ведь!
Анна Лазарева.
Валька, еще прошлым летом, рассказал как‑то о своей знакомой из прошлого. Она — шла по жизни смеясь. У нее, по словам Скунса, была такая, учено выражаясь, харизма… все подряд парни таяли и млеяли, котята терлись об ногу, дикие белки охотно кушал орешки с руки — а они за долгие века проживания на Руси уже научились быть пугливыми. Их мех в свое время был столь же ценным экспортным товаром, как нефть во времена потомков.
Когда‑то и я была такой же. Привыкшей, что одноклассники, преподаватели, друзья, родители и родичи друзей — называют меня Анечкой. Ну не получалось у них иначе — я была тогда веселой, улыбчивой, воздушной…
В чем‑то я осталась такой и сейчас. Когда я гуляю за руку с Михаилом Петровичем, то словно возвращаюсь на пять лет назад. Даже дома такое бывает реже — тут и Марья Степановна, и тетя Паша с тетей Дашей, и Владик заботы требует. А когда мы идем — только я и мой Адмирал, а Владик обычно на улице в коляске крепко спит — то кажется, лишь мы двое, в целом мире! Я снова чувствую себя семнадцатилетней, вернувшись в беззаботную юность. Которую теперь навсегда отняли у меня фашисты.
