Марик Лернер - Мусульманская Русь
— Ну, — нетерпеливо спросила Любка топчущегося рядом розовощекого полицейского, — мы можем ехать теперь?
— Вот Груббер разрешит — и поедете, — он показал на пожилого, не дожидаясь ответа, — это Груббер. Он из крипо,[48] а мы только на подхвате. Хотите — валяйте сами спрашивать, а мне не по должности, только не советую. Очень не любит, когда ему мешают.
Мы переглянулись, и я пожал плечами.
Минут через десять Груббер вернулся и скомандовал… К сожалению, не отпустить нас восвояси. Сразу набежала целая толпа розовощеких, меня отвели в сторону, посадили в машину, и нас часа два отдельно спрашивали, явно желая найти нестыковки в показаниях. Вопросы, вопросы, опять вопросы и резкое возвращение уже к заданным, когда, по идее, бдительность уснула. Никакой грубости, но я долго не мог сообразить, в чем именно нас подозревают. Уж точно не в убийстве.
— Поехали, — говорю Любке, как освободился. Она, очень злая на вид, уже стояла у «форда», пытаясь прикурить очередную сигарету на ветру.
— Нет, — с возмущением воскликнула она, — чтобы я еще в свидетели пошла! Мимо надо проезжать — пусть кого угодно убивают. Полдня псу под хвост, а вместо благодарности — невнятные подозрения и странные вопросы.
— Если подумать, то как раз понятно, — «скромно» показал свой глубокий ум, забыв упомянуть, что дошло тоже не сразу. — Полицейские нашего покойника сразу узнали. И это дело им сильно не понравилось. Я бы сказал, очень сильно. Про документы спрашивали.
— А ты все-таки пошарил в карманах? — невинно спросила Любка. — Мне не показалось? Я им про твои карманные подвиги ничего не сообщила. Ну захотелось известному журналисту кошелек стырить — мне что, жалко? Вдруг поиздержался!
— Да не было у него ничего. Вообще! Оно и странно. Человек одет прилично, на руке золотые часы, а в карманах абсолютно пусто. Ладно бы деньги или ключи — ни удостоверения личности, ни платка носового. Убили не здесь… Меньше всего на грабителей тянет. Знаешь, где Бюловштрассе?
— В центре, а что?
— Туда едем. Дом семнадцать.
— Мыться и спать уже не хочешь?
— Полицейские его узнали и после этого засуетились. Копать надо срочно.
* * *Дверь открылась сразу, будто хозяин дожидался за дверью.
— А, — глядя на меня сквозь толстые стекла очков, признал, — это вы. Есть новости?
— Простите, господин Лассе, — со всем возможным раскаянием сознался, — но я был страшно занят в последнее время. Мятеж в Австрии, понимаете ли…
— А, — оживляясь, сказал тот, — Вена. Замечательная архитектура. Когда я был там, в восемьдесят восьмом году, я сделал замечательные снимки — вы непременно должны посмотреть! И девушку с собой возьмите, — обнаружив наконец, что я не один, разрешил и, предоставив мне закрывать дверь самостоятельно, повернулся спиной и медленно пошел по темному коридору внутрь квартиры, шаркая старыми шлепанцами.
— Кто это? — страшным шепотом спросила Любка.
— Это великий человек, — тоже шепотом сказал я. — Нет, правда, — подтвердил на ее скептический взгляд. Старик смотрелся как живая мумия, замотанная в старые тряпки. В последние годы он жил страшно бедно, и посторонний никогда бы не подумал, что когда-то, и не так давно, его имя было очень известным, и даже монархи с ним общались накоротке. А сейчас в воздухе висел запах старости и пыли. Революции и войны многих довели не до самого лучшего состояния.
— Он один из первых фотографов и всю жизнь этим занимался. Последние пару лет только сил нет. Объехал всю Германию и Австрийскую империю. Нет такого места, где бы он не побывал и не привез оттуда снимков. Пейзажи, люди, здания, и не просто так — это настоящее искусство. Замечательно умел передать настроение. Многие его снимки использовали в рекламе и даже в книгах. Не за деньги работал, на одном энтузиазме красоту создавал и показывал. Люди узнавали про места, где они никогда не были, и многие даже ездили потом посмотреть специально. А фотографии всех представителей народов Австрийской империи, в национальных костюмах, или виды всех этих уже исчезающих особенностей немецких княжеств и герцогств — даже в музеях сейчас.
— Мне предлагали двадцать пять тысяч долларов за все, — гордо заявил старик, показывая, что слух у него в полном порядке, — но я отказался. Зачем мне деньги на том свете? Я хочу, чтобы эта коллекция сохранилась для всех. Да вот, — грустно добавил, — никто даже просто так брать не хочет. Место, — язвительно объяснил, — денег стоит. Разве ж сейчас до прошлого?
В комнате было еще страшнее. Ящики громоздились кругом чуть ли не до потолка, и место для прохода между ними сохранялось исключительно по недоразумению. Еще в углу стояла раскладная койка. Из тех, что на металлический каркас натягивают кусок брезента. Это и была вся мебель.
— Мне бы посмотреть фотографии лидеров Народной партии за последние пару лет, — попросил я, не дожидаясь, пока господин Лассе извлечет для показа красоты Вены. Ему только дай возможность продемонстрировать свои любезные сердцу замечательные виды — до вечера не успокоится.
— Ну два последних года я этим не занимался, — он развел руками, — но чем смогу — помогу, — и зашаркал в неведомом направлении в глубь квартиры. Картотека ему не требовалась, он и так прекрасно помнил, где что находится.
— Это все фотографии? — с ужасом в голосе спросила Любка, озирая жуткую обстановку.
— Не все, — успокоил я ее, — еще две комнаты, кухня, чулан. Возможно, еще где имеется, но я не в курсе. Шестьдесят лет бесконечно снимал. Попробуй представить. Он же начинал, когда пленок не было: с пластин снимки делали, а фотоаппарат десятки килограммов весил. Вот и накопилась, без всякого преувеличения, музейная коллекция, и серьезных денег стоит. Я обещал кое с кем поговорить, чтобы взяли на сохранение. В личном знакомстве с Леманном есть и свои положительные стороны, а тут началось в Австрии, пришлось срочно улетать, — и так и не поймал нужного человека. Неудобно получилось.
— А какое отношение имеют народники к пейзажам?
— Во-первых, он, когда ездить перестал, переключился на фотопортреты, а людям было приятно, что такой известный человек их снимает. Так что никогда не простаивал без работы. Это уже возраст, — понизив голос, объяснил. — Еще недавно бодро прыгал и виды снимал. Вот с началом Депрессии как совпало, сразу куча болезней и проблем. А во-вторых, я уверен, что где-то видел нашего безвременно усопшего знакомого, а у меня не так много знакомых в Берлине.
— Вот, — вручил мне толстый альбом с фотографиями старик, — ищите.
Мы с Любкой поделили поровну кипу фотографий и стали просматривать, под его неумолкающее журчание о непонимании современной молодежью важности сохранения исторических документов и свидетельств. И во всем он прав, но назвать меня сильно молодым может только такая старая развалина. С другой стороны, я еще о-го-го! Так и лезет иногда наружу детское желание смотреться перед симпатичными барышнями покрасивше. Ничего не могу с собой поделать — мне все кажется, что я только вчера из дома вышел и с горящими от энтузиазма глазами помчался на призывной пункт добровольцем. Прекрасно помню свои мысли и ощущения. Казалось бы, давно поумнеть должен был, ан нет. Разные глупые иллюзии давно испарились, но характер никуда не делся. Все куда-то скачу и что-то надеюсь обнаружить новое и интересное.
— Он? — неуверенно спросила Любка, показывая фотокарточку, где красовались трое еще молодых мужчин. Тот, что посредине, с худым треугольным лицом и прищуренными глазами, очень смахивал на покойника. На обороте дата — 1923 г.
— Это, — мимолетно глянув, заявил Лассе, — достаточно известный камрад. Карл Трехов. Странно, что вы его не узнали. Хотя он не очень любит светиться. Не всегда полезно, когда тебя узнают на улице. В его представлении он — не мускулы, а ум.
— Это как? — не понял я.
— Экономический советник у Леманна. Планирование программы приведения Германии в надлежащий вид и за кулисами налаживание связей с промышленниками. С одних членских взносов любая партия очень быстро останется без денег. Тут главное — палку не перегнуть и договариваться без прямых угроз. Не всегда удобно высшему слою лидеров открыто общаться с Круппами и тому подобной публикой, а этот как раз посредничает. Хорошее происхождение, связи в высшем обществе, и при этом социалистические взгляды. Дикое сочетание, но чего в наше странное время не бывает.
— А больше про него ничего не знаете?
— Вертится что-то в голове, но не дается, — сознался старик. — Раньше я много сплетен знал, теперь почти забыли и не навещают.
— Большое спасибо и за это.
— Может, чаю? — просительно сказал старик. Ему не хотелось оставаться одному, да и гости нечасто бывают.
— Я помогу, — правильно поняв мой взгляд, встала Любка.
