Валерий Белоусов - Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости
В этот момент раздался вежливый, спокойный, интеллигентный голос мужчины в пенсне:
— Я могу ошибаться, но мне кажется, что не следует спешить выполнять необдуманные приказы, товарищ генерал-майор…
Руссиянов недовольно повернул голову — мол, а это еще что за явление голос подало. И опешил.
На него смотрел ПОРТРЕТ. Из тех, которые носили на прошлый Первомай. Член Политбюро. Нарком. Хоть и не НКО… но все же… член Советского правительства!
— А вы, товарищ, кто будете? — Берия внимательно посмотрел Руссиянову в лицо.
— Начальник гарнизона Минска генерал-майор Руссиянов!
— Очень хорошо, товарищ Руссиянов… Я в городе первый день, приехал с фронта, доложите, что в городе делается…
— Так точно. Докладываю. Прибыв 22-го утром в военную комендатуру, собрав командиров частей, пригласив начальников учреждений и ведомств, представителей милиции, органов НКВД, партийных и советских организаций города Минска, я объявил, что с этой минуты всю полноту власти в Минске беру на себя — как начальник гарнизона. Тогда же мной были даны указания: ускорить формирование отрядов народного ополчения и истребительных отрядов из рабочих и служащих, вооружать их. Минск разбили на участки, закрепили за каждым формируемые отряды. С этой минуты они должны охранять улицы, вести борьбу с диверсантами, поддерживать порядок в городе, оказывать помощь военным патрулям. Свою первую задачу я понял так, что нам необходимо в кратчайшие сроки эвакуировать материальные, и прежде всего валютные, ценности банка. Эвакуировать и запасы продовольствия, ведь в Минске их на три месяца, особенно много муки и копченостей. И конечно, основная задача — эвакуация населения. Распределили обязанности, и все немедленно приступили к работе. Эвакуация населения и материальных ценностей проходит в настоящий момент согласно Мобилизационным планам предприятий.
— Спасибо. Вижу, учить вас не требуется. Действуйте, исходя из обстановки!
— Товарищ Нарком, а как же моя дивизия? Что нам-то делать?
— А по этому вопросу обратитесь лучше к заместителю Наркома обороны товарищу Шапошникову… Он сегодня из Москвы прилетел, вместе с товарищем Тимошенко, который вступает в командование Запфронтом… Давайте, товарищ, я вас к нему провожу!
Выходя, Руссиянов бросил взгляд через плечо… Поникнув головой, Павлов молча остался сидеть в пустом кабинете…
24 июня 1941 года. 10 часов 30 минут.
Минск. Конференц-зал Дома правительства
Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников, тишайший, спокойнейший человек, ласково спросил, наклонив набок голову с безукоризненным офицерским старомодным пробором:
— Ну, батенька, дорогой вы мой, как вообще в Минске проходит мобилизация?
— Проходит с большим подъемом! — почуяв сильную руку, с чувством некоего подъема, отрапортовал Руссиянов. — Ко дню «М+2» принято из народного хозяйства 27 тысяч человек, более 700 автомашин и тысяча тракторов, около 20 тысяч лошадей. У военкоматов очереди. В партийные и комсомольские организации поступили сотни заявлений с просьбой послать на фронт. У призывных пунктов можно увидеть людей всех возрастов: от седых ветеранов до безусых юношей.
Шапошников благожелательно кивнул Руссиянову безукоризненным пробором. Воодушевленный поддержкой Руссиянов продолжил.
— Из лиц, не подлежащих призыву, нами были сформированы отряды народного ополчения и истребительные отряды, которые борются с пожарами, дежурят на крышах, сбрасывают «зажигалки», поддерживают порядок в городе. Вообще, о порядке… увы, порядка в мобилизации пока мало… — виновато вздохнул генерал. — Являющиеся по мобилизации и возвращающиеся из отпусков и командировок военнослужащие приходят не в комендатуру и не на сборные пункты военкоматов, которые находятся в горящем городе, а на сборный пункт 100-й дивизии. Чтобы представить себе, насколько много военнообязанных скапливается на нашем сборном пункте, стоит сказать, что только за один день 23 июня туда прибыло до 1500 одних командиров. А ведь всех их надо приписать, вооружить и накормить!
— И как вы, голубчик, выходите из положения? — с нарастающим интересом спросил Шапошников.
— Принял командирское решение: организовать прибывших в подразделения и части под литерными наименованиями. Из кадровых командиров назначил командиров частей и подразделений. Из числа коммунистов были назначены политработники. Подобрать младший командный состав было поручено самим назначенным на должности командиров частей и подразделений. За короткое время были сформированы три литерных полка. Принял решение включить их в состав 100-й дивизии.
— А чем вы их вооружаете?
— Разорил минский арсенал и ремонтные мастерские…
— А кормите чем?
— Как Христос, семью хлебами…[124]
В конференц-зал вбежал побледневший порученец:
— Товарищ Маршал, там генерал армии Павлов…
— Ну и не надо так орать… — спокойно сказал вошедший следом за порученцем Берия. — Павлов как Павлов… Молодец, сам догадался… Не арестовывать же мне его? И так бойцы на фронте толкуют о генеральской измене уже не таясь, в открытую… Продолжайте, товарищи, все нормально!
Десять минут спустя.
В туалете Дома Правительства
— Не жалко тебе было Паблито?[125] — деликатно, вполголоса спросил у своего товарища Мамсурова, гения ОСНАЗа, Илья Старинов.
— Нет. Заслужил, собака… — Мамсуров только покачал головой. — Он ведь… Всех нас, «испанцев», опозорил… Нет. Не жалко.
И отважный диверсант тщательно вымыл руки…
24 июня 1941 года. 10 часов 40 минут.
Брест. Крепость. Остров Пограничный
Да, немцы очень быстро учатся. И никогда не наступают дважды на одни и те же грабли…
Теперь атаку вели 192-й и 201-й Stg. Abt., по русски — дивизионы штурмовых орудий. Штурмовые орудия именно для того и предназначались — поддерживать пехоту, уничтожать оставшиеся после артподготовки пулеметы, взламывать «позиционный тупик».
Единственным отличием от обычной тактики, применявшейся, например, во Франции, было то, что немецкие пехотинцы теперь шли ВПЕРЕДИ бронированных машин. «Коктейль Молотова» явно не пришелся немецким танкистам по вкусу. И теперь немецкая пехота тщательно оберегала свои 7,5 cm-Sturmgeschutz III Ausf С. В свою очередь, «штуги» расстреливали практически в упор любую ожившую огневую точку пограничников.
Ревя моторами «Майбах», первый взвод бронированных машин прошел через спортплощадку, на которой еще стояли футбольные ворота со сгоревшей сеткой, к развалинам заставы.
Методично расстреливая оставшиеся строения осколочно-трассирующими снарядами, самоходка, впереди которой медленно продвигалась цепь в «фельдграу», приближалась к замаскированному входу в блиндаж, где лежали раненые.
Несмотря ни на что, пограничники продолжали отстреливать немецких пехотинцев. Но огонь немецких пушек унес уже немало человеческих жизней.
Взрыв! В воздух взлетает деревянная дверь блиндажа. Из-под обрушившегося месива земли и бревен появляется голова Москаленко. Кровь обильно заливает ему лицо, похоже, вытекли оба глаза.
— Что, парень, убили тебя? — Потерявшего ориентацию старшину подхватывает под руку Кижеватов.
— Сам не пойму… вроде бы пока еще нет… — совершенно спокойно отвечает Москаленко. — Товарищ лейтенант, проводите меня к ящику с патронами, я хотя бы обоймы снаряжать буду…
Пограничники укрываются, но как только немцы на несколько минут прекращают артиллерийский огонь, снова начинают стрелять точно и метко.
Из пятерки немецких пехотинцев, сопровождающих первое орудие, в течение буквально нескольких секунд один — убит наповал, второй — смертельно ранен, командовавший штурмовой группой лейтенант — получил ранение в грудь, четвертому пуля буквально отрывает левую руку.
Вот этому — еще повезло. Поедет домой, переживет войну, напишет душераздирающие мемуары «In den blutigen Dschungeln der Westlichen Insel» (В кровавых джунглях Западного острова).[126]
Оставшееся без прикрытия штурмовое орудие отползает назад. Открывается рубочный люк, и немецкий офицер высовывается наружу, пытаясь разглядеть сквозь дым, откуда Die Rote ведут огонь, и хотя бы элементарно разобраться в происходящем. Это он напрасно… Укрывшиеся в развалинах казармы пограничники Федор Журавлев и Владимир Костюкевич стреляют одновременно, как по команде. Немец рухнул вниз, пробитый сразу двумя пулями. Штурмовое орудие мгновенно разворачивается по фронту и делает выстрел по казарме. Пограничники прячутся между окон — и снаряд попадает именно в тот простенок, где укрылся Костюкевич. Взрыв пробивает стену, и масса кирпича погребает под собой Владимира.
